Наука быть живым. Диалоги между терапевтом и пациентами в гуманистической терапии - Бьюдженталь Джеймс. Страница 45

Мысли стремительно проносились у меня в голове, когда я смотрел на Луизу, держащую руки на поясе своей юбки. Я понял, что она обдумывает следующий шаг. Важно, что это был шаг, который я не предлагал. Затем она распахнула блузку и развела руки в стороны одним быстрым и очень соблазнительным движением. Ее простое белое белье прикрывало полные груди не менее скромно, чем любой купальник, и даже гораздо скромнее, чем многие, но этот жест был жестом отваги со стороны Луизы, если учитывать все ее прошлое, и я наполнился теплотой и почти слезным восторгом перед ней и одновременно сильным эротическим чувством. Другая женщина могла бы раздеться полностью с меньшим значением и меньшим эротическим эффектом. Действие Луизы говорило само за себя. Мой ум аплодировал ее мужеству, мое тело реагировало на ее эмоции.

— Я хочу одеться и убежать отсюда.

Луиза говорила натянуто, дыхание ее было прерывисто. Молчание.

— Внезапно у меня появилось ужасное чувство, что я неправильно поняла ваши слова и выставила себя дурой. Я теряю то приятное теплое ощущение, которое испытала мгновение назад, и мне становится так холодно, что начинает трясти. — Из глаз Луизы полились слезы, и она начала дрожать.

— То, что вы только что сделали, очень пугает вас, Луиза, потому что вы пришли к утверждению самой себя, чего боялись раньше — за исключением тех случаев, когда знали, что другой человек настолько увлечен вами, что не будет смотреть со стороны и осуждать вас. Но теперь вы сами начинаете смотреть со стороны и осуждать себя.

— О, это меня чертовски бесит! Я знаю, вы не осуждаете меня, но для меня вы — олицетворение всех тех людей, которые пришли бы в ужас, если бы увидели меня сейчас. — Слезы все еще лились, Луиза боролась со своими чувствами.

— Расскажите, что сейчас происходит внутри вас, — сказал я мягко, стараясь поддержать ее.

— О, это трудно… Столько всего… Я пытаюсь осознать, где нахожусь, и… и сохранить сознание того, почему я тут, перед вами, полуодетая… Но все это очень скользко… И я все еще хочу убежать от всего этого… Например, убежать, разозлившись на вас… или на себя… или перестав чувствовать себя смешной… или стесняться… А потом я начинаю злиться на все это. Я действительно не сделала ничего такого ужасного. Я уверена, что вы и раньше видели женщину в нижнем белье, и для современного мира я вполне достаточно прикрыта! Раздувать столько шума из всего этого само по себе довольно смешно.

— Луиза, вы не делаете шума из того, что показались мне в одном белье. Говорить так — было нечестно перед самим собой. Вы испугались того, что выбрали это. Это ваше решение — дать мне знать о ваших сексуальных чувствах. Это вы отвечаете за то, что нарушили табу, выученное с ранних лет. Именно это пугает вас сейчас.

— Да, и это еще сильнее меня бесит. Я чувствую себя так, что мне хочется сорвать с себя всю одежду и плясать на улице, крича: «Черта лысого!» — всему этому тупому миру.

— Вы бы им показали, правда? — Ободряюще поддержал я. Мы начали хихикать. Настроение изменилось, стало менее напряженным, и ее руки запахнули блузку.

— Кажется, теперь все выглядит не таким пугающим, Луиза, но, очевидно, вам по-прежнему хочется одеться. Что вы чувствуете?

— Я почти не осознавала, что запахиваю блузку, но чувствовала какое-то напряжение — как будто какая-то часть меня сдерживала дыхание с того момента, как я распахнула блузку. — Луиза снова распахнула блузку, явно пытаясь проверить себя. — Забавно: теперь у меня нет этого чувства.

— Луиза, вы по-прежнему думаете о себе механически: «Распахнуть блузку означает определенную степень напряжения». Не думаю, что сама по себе блузка, расстегнутая или застегнутая, имеет к этому какое-то отношение. Важно лишь одно — внутреннее чувство. Когда вы чувствуете, что рискуете сделать что-то новое, и переживаете конфликт, тогда возникает напряжение. То, что вы совершаете физически, — побочный продукт.

— Да, конечно, но я продолжаю забывать об этом. — Между тем ее руки застегивали блузку. — Я все там же. Миссис Кольтен всегда говорила мне: «Одерни юбку. Не сиди враскоряку и не показывай ноги!» Казалось, что это одна из главных вещей в целом мире, которая отличает хороших девочек от ужасных.

— Покажите мне ваши ноги, Луиза!

Внезапно ее оживление прекратилось, она затаила дыхание. Затем осторожно взялась за подол своей юбки и приподняла его на несколько дюймов — так что ее бедра оказались наполовину открытыми. Она, казалось, сохраняла самообладание, но все еще сдерживала дыхание.

— Они выглядят очень неплохо, насколько я могу их видеть, — поддразнивал я ее. Теперь уже росло мое напряжение. Промелькнула мысль о том, как Луиза рассказывает кому-нибудь о неортодоксальных методах своего терапевта. Затем я подумал, что это вряд ли произойдет, и не имеет никакого значения для живого человека, который находится рядом со мной, и для того, что мы пытаемся делать. У меня также возникло теплое сексуальное чувство: мне хотелось, чтобы ее юбка, пусть и титаническими усилиями, приподнялась еще на несколько дюймов.

— И это все? — спросил я дразнящим тоном, пытаясь заставить ее приподнять юбку повыше. Но я также хотел, чтобы она сама взяла на себя ответственность за то, насколько именно она решит открыть свои ноги. Мой тон служил обоим намерениям.

— О, я не знаю! — С нетерпением. — Почему вы задаете мне этот вопрос? Вообще, все это неправильно делать. Но глупо так говорить. Я, конечно, не показываю вам ничего такого, чего вы не видели раньше, и…

— А вот здесь уже вы неправы, — внезапно перебил я ее. — Вы продолжаете сводить свое поведение к механическим действиям, Луиза, и если вы имеете в виду, что я раньше видел женские ноги, это, разумеется, так, но…

— Я знаю! Знаю, не говорите мне. Моих ног вы раньше не видели.

— Это правда, но все-таки дело не в этом.

— В чем же тогда? Постойте! То, что вы не видели раньше, оказалось моим выбором поступить именно таким образом: «Вот она я». Верно?

— Да, Луиза, это так. — Теперь я был уверен, что мы правильно поступили, рискнув углубиться в эти области.

— Джим. — Она редко употребляла мое имя, я потеплел. — Мне хотелось бы снять всю свою одежду и показать вам всю себя. Не думаю, что смогу сделать это сегодня, хотя мне и хочется. Но, возможно, когда-нибудь я так и поступлю.

— Я слышу вас, и чувствую то же самое.

И сеанс закончился.

20 октября

Луиза была очень подавлена, когда через два дня пришла ко мне. Она избегала встречаться со мной взглядом, устраивалась на кушетке с излишней старательностью и долго молчала.

— О чем вы думаете?

— Ни о чем. Вернее, я лучше не буду об этом говорить.

— Вы можете сказать, что удерживает вас от того, чтобы сказать то, что вы думаете?

— Я просто хочу перейти к чему-нибудь важному и не тратить время на тривиальности. Думаю, мне следует поговорить с вами о том, вернуться ли мне в институт или продолжать работать в агентстве. Приближается время подавать заявки, если я собираюсь поступать. Я думала о том, что могла бы получить какую-нибудь стипендию или пособие. Доктор Клифтон дал бы мне хорошую рекомендацию, я уверена, и… — Она замолчала, кажется, потеряв нить. Я ничего не говорил, и через минуту Луиза продолжила.

— Я имею в виду, что в моем возрасте пора уже перестать ходить в школу. Если я поступлю в UCLA, возможно, мне удастся получить степень доктора по социальной работе за два года, может быть, за три. Тогда у меня была бы хорошая возможность преподавать где-нибудь или, возможно, я могла бы возглавить агентство, один из филиалов, и…

Луиза снова замолчала. Она явно заставляла себя продолжать говорить, но, казалось, эта тема вызывает у нее не слишком много энтузиазма. Я по-прежнему молчал.

— Я просто не уверена, что хочу провести там два или три года, понимаете? Это действительно стоило бы сделать, и все такое, но… Ну, в любом случае я должна буду принять решение довольно скоро, и я хочу… — Она окончательно выдохлась.