Подноготная любви - Меняйлов Алексей. Страница 15

Да, в Писании, действительно, сказано, что тело всякого человека — потенциальный храм Святого Духа, и осквернять его дурными видами пищи — грех. Подобные осквернения (продуктами гниения, ядами, канцерогенами и т. п.) есть ступени самоубийства, поэтому Богу, Который есть Жизнедатель, они столь же неприемлемы, как и всякому биофилу (биос — жизнь, филео — любить). Можно выразиться и иначе: раз осквернение как вид самоубийства Богу неприемлемо, то оно неприемлемо всякому истинно любящему жизнь. Он будет есть не то, к чему приучили себя окружающие, а то, что полезно. Для некрофилов же внутренняя сущность ритуала питания, естественно, иная, чем для человека Божия. Вегетарианцем был пророк Даниил (Дан. 1), но вегетарианцем был и Гитлер. Форма — одна, сущность — противоположная, что распознаётся по множеству прочих деталей способа существования этих двух типов людей. (Скажем, рядом с биофилом его жена расцветёт, а рядом с некрофилом если и не покончит жизнь самоубийством, то, во всяком случае, зачахнет.) Об этом полезно поразмышлять, сравнивая, скажем, тех же Гитлера и пророка Даниила.

К чему же принюхиваются некрофилы? Да-да, вот именно к этому: к самому совершенному из выделений. Принюхиваются они и брезгливо морщатся не только вблизи переполненных общественных уборных, что, казалось бы, естественно, но и в местах поистине неожиданных, скажем, в продовольственном магазине, музее или церкви. И это понятно: если запаха, как признака присутствия этого, нет, то любимой массой можно галлюцинировать — и тоже принюхиваться. Несколько смазанное выражение принюхивания (некоторые бы это назвали высокомерной брезгливостью) заметно на фотографиях любимца Германии — Гитлера. Возможно, местом съёмок парадного портрета главы государства действительно был выбран общественный туалет, но скорее нет: не во всякую уборную может поместиться вся необходимая осветительная аппаратура. А то, что на лице кумира Германии выражение смазано — так ведь это всё-таки парадный портрет, можно и попозировать.

Всё время находиться в любимом месте — там, где выделяются испражнения, — некрофилу может помешать необходимость зарабатывать деньги или запрещающие внушения, полученные в детстве. Поэтому атмосферу любимого места приходится имитировать путём внутреннего перевоплощения (перенесением астрального тела?), что и отражается в специфическом выражении лица, с годами фиксирующемся недвусмысленной сеткой морщин («привычное выражение»). Часто некрофилы настолько совершенствуются в управлении выражением своего лица, что гримаса принюхивания проявляется на их лице только когда они остаются наедине с собой. Но и в этом случае привыкшего к двойной жизни выдают специфические морщины искателя любимейшего из запахов.

Некрофилов также можно распознать по состоянию их комнаты, а женщин — кухни. Вы, наверное, обратили внимание, что у женщин, которые вкусно готовить не умеют, на кухне редко убрано, беспорядок страшный, грязь по стенам накапливается годами, раковина вечно переполнена немытой посудой, или же — наоборот, везде стерильная чистота. Противоположность кажущаяся. Грязь — это попытка создать желанную среду помойки, а стерильная чистота — это результат борьбы с привычной галлюцинацией на нечистоты. На кухне же у здоровой женщины достаточно убрано для того, чтобы и готовить, и жить. Она не проедает плешь ни мужу, ни детям за естественные последствия их пребывания на земле и, в частности, на кухне. Она, биофилка, живёт; она готовит и убирает для того, чтобы жить. Да и готовить она тоже умеет.

Почему знать о некрофилах важно? Стоит ли вспоминать в этой жизни о чём-либо ещё, кроме прекрасного?

Представьте себе некий собирательный образ симпатичного молодого человека, которому выпал жребий родиться от матери — яркой некрофилки, а отца существенно менее подавляющего. Это тип толстовского Пьера, самого Толстого и, если угодно, во многом нашего П. Естественно, он (наш гипотетический молодой человек) отличается от ребёнка, родившегося от внутренне благородных родителей, и отличается во многих отношениях. Во-первых, в среднем, по предметам, где требуется сообразительность, он учится хуже, чем мог бы (подавлено логическое мышление), да и здоровье его существенно слабее, чем могло бы быть, слабее из-за многочисленных психоэнергетических травм, которыми мать его начиняла от зачатия. Потом он, беспомощный, лежал перед ней на столе, пока она его пеленала, внушая: «Не шевелись!» Забитое ещё с младенчества тело памяти будет всю жизнь болеть и в определённых ситуациях отнимать сил особенно много. Ребёнок вырастает вялым и малоподвижным, может быть, позднее он сверхкомпенсирует это усиленными занятиями спортом (Лев Николаевич одной рукой подымал пятипудовую гирю), а может, всю жизнь будет «не шевелись». Детство, школа, взбучки от матери-некрофилки за плохие отметки, которые он получал по её же вине, из-за её состояния души и духа. Затем отрочество и юность с неудачами, которых могло и не быть. Наступает пора жениться. Научные изыскания выявили, что сын и в интимной жизни остаётся верен своей матери, вернее, именно в интимной жизни сын особенно ей верен: в жёны себе выбирает непременно такую же некрофилку, как и мать. На уровне же логическом он может, повторяя чужие фразы, твёрдо полагать, что стремится к счастью. Он женится, полный радужных надежд не повторять в своей семейной жизни ничего из того, что он видел в детстве. Но, к удивлению своему, вскоре обнаруживает, что женщина, которой он восхищался, пока она была невестой, и которая поначалу совсем не была похожа на его мать (в наиболее отвратительных своих привычках), вдруг превратилась в такую же зануду. Да, не осознавший себя биофильный сын некрофилки (навсегда биологическое сыновство, но не духовное) в смысле семейном жить будет непременно плохо, потому что с женой (некрофильной) он ни о чём не сможет договориться. (Это одна из особенностей некрофилов: с ними ни о чём договориться невозможно, потому что для некрофила существует только собственное «я», а все остальные, даже муж, или жена, или дети, существуют исключительно для того, чтобы выполнять его, некрофила, желания.) Он непременно подчинится жене, пусть даже в неявной форме, потому что мужчина-некрофил хоть как-то может противостоять своим чувствам, опираясь на своё логическое мышление. Некрофилы ещё имеют и неприятное свойство размножаться — производить себе подобных. Вот и у нашего гипотетического биофила с некрофильной матерью и женой родится ребёнок, которого на глазах отца будут уродовать воплями и ненужными клизмами (проникновение в сакральные отверстия выделения). Нашему молодому человеку будет жалко младенца, он будет пытаться договориться с женой — безуспешно, и вынужденно подчинится. А как иначе? Единственная форма сотрудничества биофила с некрофилом — подчиниться последнему, потому что с биофилом-то договориться можно, чем некрофилы и пользуются. Рождаются ещё дети. Они подрастают, их здоровье и ум деградируют. Сам же биофил работает всё больше и больше, чтобы в семье было всё, а у жены-некрофилки, как следствие, появляется всё больше и больше времени. Она ему начинает изменять. Но изменяет она ему совсем не потому, что он плох или хуже других как мужчина, или потому, что глуп; нет, она ему изменяет просто потому, что она — некрофилка, то есть стремится уничтожить всё: благополучие, спокойствие, достоинство — не только его, ненавистного, но и своё, по возможности, тоже. (Если ту же мысль попытаться выразить богословским языком, то следует вспомнить седьмую заповедь Десятисловия: «Не прелюбодействуй». Для биофила верность — естественное блаженное состояние. Для некрофила же прелюбодействовать — кайф!)

Бытует мнение, что, составляя любовный треугольник, ведущая сторона пытается компенсировать в дополнительной связи то, что недополучила в браке. И действительно, при анализе любого отдельно взятого треугольника при определённых умственных усилиях можно выявить некий у супруга недостаток, требующий компенсации: слаб интеллект, незначительно социальное положение, недостаточен рост, избыточен вес, легковесен и т. п. Однако, анализ множества любовных треугольников в жизни одного человека показывает, что компенсируют, похоже, всё подряд, или, что то же самое, — ничего. Отсюда, измены явно самоценны и самоцельны, просто потому, что измены, это просто следствие безудержного стремления ко греху. Грех же есть смерть, и мы вновь возвращаемся к понятию «некрофилия».