Прошлые жизни детей. Как воспоминания о прошлых жизнях влияют на вашего ребенка - Боумэн Кэрол. Страница 45

«Нет!» – сердито ответил Блэйк. Колин почувствовала, что сын раздражен тем, что она не запомнила этот случай. «Нет, – повторил он, – это случилось на улице».

Затем она спросила: «Ты умер?»

«Да», – ответил мальчик совершенно обычным голосом.

Колин объяснила мне, как странно было слышать этот обыденный тон ее малыша, когда он описывал несчастный случай, словно давно знал о нем. Он никак не показывал того, что шутит или фантазирует. Единственное, что можно было различить в его тоне, – это раздражение по поводу ее глупых вопросов.

Больше он ничего не говорил по этому поводу, пока большой грузовик, увозящий мусор, не подъехал к их дому. Блэйк указал на него и без всякого предисловия заявил: «Похожий грузовик сбил меня». Она решила больше ни о чем не спрашивать Блэйка в надежде, что он забудет об этом случае.

Вскоре после того, как Блэйк рассказал Колин историю с грузовиком, он впал в депрессию, которая на протяжении нескольких месяцев углублялась все больше и больше. Колин заметила эту перемену лишь со временем – когда Блэйк стал играть реже, чем обычно, утратил хорошее расположение духа и чувство юмора. Были дни, когда Блэйк только то и делал, что сидел перед телевизором, бессмысленно уставившись в экран, или устремлял невидящий взгляд в окно. Это совсем не соответствовало его характеру. Блэйк был шалун, обожавший шумные забавы. Соседи даже прозвали его «Смайли» [8] за то, что он беспрестанно смеялся.

Колин чувствовала себя виноватой за состояние своего сына. Но, кроме Блэйка, у нее был еще годовалый капризный младенец и шестилетний Тревор. И обо всех нужно было заботиться. Она решила, что, возможно, Блэйк просто играет, чтобы получить основную долю внимания. О средних детях иногда забывают, подумала она, может быть, и Блэйк начал чувствовать себя заброшенным. Ей не хотелось ни к кому обращаться за помощью – ведь друзья и родные могут обвинить ее в том, что она плохая мать. Она и без того чувствовала себя отвратительно.

Но Колин знала, что не должна ни в коем случае игнорировать состояние своего сына. В постепенном изменении настроения Блэйка было что-то загадочное. Что-то происходило с ним, что-то, чего она не могла понять.

Она старалась развеселить сына различными способами и уделяла ему больше внимания, чем обычно. Она ставила кассеты с его любимой музыкой, но Блэйк, потанцевав немного, вновь возвращался на диван и устремлял свой взгляд в пустоту. Однажды он смотрел по телевизору свою любимую программу «Мистер Роджерс». В этом шоу было множество надувных шаров. Зная, как любит Блэйк надувные шары, Колин воскликнула: «Не прелесть ли эти шары?» Блэйк просто посмотрел на нее пустыми глазами и ответил: «Нет, шары плохие». Это не на шутку взволновало ее. С Блэйком явно что-то происходило. Она старалась проводить с ним побольше времени – читать ему детские книги, решать с ним головоломки, но ответ был неизменным: «Уходи».

У Блэйка стали развиваться также и физические симптомы. Каждый день он жаловался на то, что у него болит рука, нога или глаз, и всегда слева. «Хочешь, я поглажу твое больное место?» – обычно спрашивала Колин в надежде, что Блэйку понравится такое проявление внимания. Но тот неизменно отвечал: «Нет, уходи». Она предложила сыну передать в картинках свои ощущения. Колин рассудила, что если ему не хватает слов, то, возможно, ему будет легче изобразить на бумаге тревожащие его образы. Но он просто нарисовал бурю линий и сказал: «Это мои боли».

Колин попыталась обнять его и сказала: «Блэйк, возможно, я смогу помочь тебе, ты ведь знаешь, как я тебя люблю». На что Блэйк ответил с большим чувством: «Я люблю тебя, затем я тебя ненавижу!»

Позже Колин объясняла мне: «Казалось, он любил меня и ненавидел одновременно. Он не мог объяснить почему. И я тоже не знала».

Она собиралась уже отвести сына к психотерапевту, но усомнилась, сможет ли тот сделать для него что-то большее, чем она сама. Она продолжала обвинять себя в его состоянии и боялась рассказать обо всем мужу, чтобы тот не обвинил ее тоже.

Через три месяца, когда они всей семьей гостили в Лондоне, произошел ужасный случай, который помог Колин осознать таинственную причину перемен, приключившихся с ее сыном.

Вот как она рассказывает об этом: «Однажды в Лондоне, где царила предрождественская суета, мы стояли на посреди улицы на „островке“. Регулировщик просвистел в свой свисток, чтобы пешеходы остановились. Мы все жались друг к другу, как сардины в банке. Блэйк был в коляске, которую обычно занимал его младший брат. Коляска стояла рядом с проезжей частью. Никто не двигался. Но в тот момент, когда на улице показался большой грузовик, Блэйк выскочил из коляски и бросился на проезжую часть. Я закричала, чтобы он возвращался, но мальчик стоял как вкопанный, глядя на несущийся прямо на него грузовик. Мой муж моментально схватил его на руки и оттащил с дороги. Водитель грузовика резко затормозил, выскочил из машины и заорал на нас, что мы, мол, не смотрим за ребенком. Все мы словно были заморожены ужасом.

Но тогда я впервые задумалась, не связана ли депрессия Блэйка с тем случаем, о котором он пытался рассказать мне несколько месяцев назад? Мог ли он считать, руководствуясь какой-то странной логикой, что он должен попасть под грузовик еще раз? Это пугало меня по-настоящему».

Через две недели по возращении из Англии Колин увидела мое объявление в журнале. Она тут же позвонила мне и рассказала историю Блэйка. Я почувствовала ее расстройство и услышала страх в ее голосе, когда она спросила: «Если это действительно воспоминание из прошлой жизни, значит ли, что оно должно повториться сейчас?»

Она приходила в ужас от мысли, что Блэйк может снова попасть под грузовик. Я также находила его поведение потенциально опасным. Он нуждался, чтобы к нему проявили внимание немедленно. Я знала, что все описываемое Колин подходит под формулу Фрейда «навязчивое повторение», то есть навязчивую потребность повторить травматическое переживание, независимо от последствий. В случае с Блэйком первоначальная травма, принудившая его выскочить на середину лондонской улицы, находилась в его прошлой жизни.

Я заверила Колин в том, что Блэйк действительно переживает воспоминания из прежней жизни, и рассказала ей о тех шагах, которые следует предпринять, чтобы обеспечить его безопасность. Но вначале я убедилась, что это были действительно воспоминания о прежней жизни, а не фантазии, сравнив характерные черты случая с Блэйком и других, уже известных мне случаев.

Начнем с того, что Блэйку было три года, когда он впервые заговорил об этих переживаниях. А это оптимальный возраст для воспоминания о прошлой жизни.

Он говорил своей матери о том, что его сбил грузовик, как о чем-то само собой разумеющимся. По тону его голоса она знала, что Блэйк верит в свои слова. Было ясно, что все это произошло в его мозгу. И его история не изменялась, как ни выспрашивала его Колин насчет деталей.

Его видение несчастного случая было графически точным – это была перспектива из-под колес. Его личное восприятие отличалось от того, каким оно могло бы быть, наблюдай он за этим как зритель по телевизору. Как мог трехлетний мальчик обладать подобной перспективой?

Блэйк говорил о болях в левой стороне его тела, а именно туда пришелся первый удар грузовика. Все это, наряду с изменениями его личности, свидетельствовало о подлинности воспоминаний.

Я не стала советовать Колин отвести своего сына к традиционному психотерапевту, так как была убеждена, что причины его проблем коренились в травме из прошлой жизни. Я была уверена, что большинство терапевтов не будут знать, что делать с травмой из прошлых жизней, даже если они воспримут заверения Колин совершенно серьезно. К тому же ни я, ни Колин не знали ни одного детского психотерапевта, специализирующегося по прошлым жизням, который бы жил в Чикаго или его окрестностях.