Куда жить - Леви Владимир Львович. Страница 63

Есть много видов защитных игр, в которых сознание обрабатывает болящее подсознание доводами разряда «все там будем» с большим или меньшим искусством, но достаточно убедительно. Образец высокой защиты на понижение — творчество Омара Хайяма.

(Рубайя, моя вольная вариация. — В.Л.)

Защита же на повышение всегда, так либо иначе, основывается на многотысячелетней, общей для миллиардов людей вере, что смерть есть продолжение жизни другими средствами.

Идущая из глубины незапамятной вера в духов, учение о реинкарнации — перевоплощении душ, вера в Бога и в благостность высшей воли, собирающей души, покинувшие тела…

Письмо Людмилы, это видно уже с первых строк, — письмо действительно сильного человека, в нем есть сдержанность, собранность, здравость суждений.

При всей страшной, совсем свежей травмированности человек настроен не просто выжить и дожить, но решить свою жизнь, как решают немыслимо сложную задачу на приемных экзаменах.

(Не особо удачное сравнение, но я все же оставлю его таким, как приступку к более ясной мысли…) Еще почти неосознанно она ищет защиты на повышение.

Людмила, я понял, что вы, как человек воистину сильный духом, ищете не обезболивания, не утешения и забвения, а осмысления произошедшего. И хотите жить дальше, а не доживать.

Жить со смыслом. Достойно.

Именно так мне слышится ваш вопрос «почему», так хочется его понимать — а не как поиск вины, своей или чьей-то, или каких-нибудь кармических наворотов.

Опыт многих и многих сотен подобных историй, прошедших через меня, убеждает: люди склонны искать, находить и безмерно преувеличивать личные, частные причины своих несчастий (а такие причины бывают, нельзя этого отрицать) — и преуменьшать или вовсе не видеть причины внеличные, общие.

Землетрясение, эпидемия, ураган, война, авиакатастрофа, теракт — «почему, за что, почему именно мне такое?» — вопрошает, рыдая, мать, потерявшая ребенка.

Рядом рыдают, произнося те же слова, другие…

Автомобильные инциденты тоже относятся к числу безликих смертоносных стихий, собирающих свой оброк, уносящих людские жизни — какие попало, без выбора — в точности так, как происходит при террористических актах, когда единственной внятной личной причиной со стороны каждого погибшего служит лишь то, что он оказался именно в то время в том месте…

Найти что-то еще — реально предрасположившее, подтолкнувшее к несчастью или нечто мистическое, кармическое, роковое — может быть, можно.

Но стоит ли?..

«Почему» прошедшее, совершившееся мы изменить не можем. А вот «зачем» — тоже «почему», но не причинно-следственное, а смыслообразующее, обращенное не назад, а вперед — можно если не изменить, то создать.

В настоящем и будущем востребовано наше участие.

«Как выйти из этой ситуации!?» — эти слова мне показались не совсем теми, какие вы хотели сказать… Понятно — когда прошел только месяц и столько еще немоты, кричащей и кровоточащей, подбирать слова трудно…

Думаю, вы хотели спросить, не как «выйти», а как войти в состояние возможности жить.

Есть примеры, и разные… Я близко знал Александру Иосифовну Розанову, которой довелось пережить любимого мужа (Сергей Григорьевич Розанов, замечательный писатель, автор знаменитой детской книжки «Приключения Травки»), потом единственную и любимую дочь Лялю, ушедшую в самом расцвете (Ляля тоже была прекрасным писателем и поэтом), и, наконец, обожаемого единственного внука Митю, еще мальчика… Все трое погибли от роковых неизлечимых болезней.

После череды этих потерь А.И. жила до преклонных лет, и ни один час ее полной страданий и все же счастливой жизни не был пустым.

Режиссер и педагог, она до конца дней руководила детско-юношеским студийным театром, ставила спектакли, учила и поднимала юную поросль; вокруг нее с утра до ночи крутился разнообразный, загадочный, смешной, трудный, веселый, хороший народ…

Когда ушли все родные, А.И. написала книгу воспоминаний, в которой постаралась их воскресить. Это удалось: в каждой строчке — живая речь, живые переживания, день за днем — вся жизнь вместе…

Неутолимая боль и тоска по любимым существам преобразовались в творческий поток, согревший не только саму А.И., но и еще многих, знавших эту семью, и стал маленьким, скромным, но уникальным литературно-историческим памятником целой эпохи.

Но боль и тоска не унялись, не утихли…

Помню наши долгие ночные беседы (я часто уходил из этого многолюдного дома последним). А.И. была по мировоззрению атеист, свято верила в коммунистические идеалы. Когда судьба сделала свое, А.И. тоже нужно было найти «почему» и «зачем», точки опоры и смыслы — не только жизни, но смерти тоже…

Догматы марксизма и материализма для этого не годились: они не могли дать умопостигаемого обоснования трагической нелепости смерти и разлучения родных существ. А главное, не оставляли ни малейшего просвета, ни лучика надежды на продолжение жизни другими средствами и возможную встречу…

Но и религиозные представления не решали страшной загадки. «Если есть Бог, как он это допускает? Зачем ему это? Зачем убивать хороших людей, губить невинных детей, оставлять жить одиноких старух, дозволять процветать мерзавцам?..» Я не пытался приобщить А.И. к вере в Бога (хватало своих сомнений и неразрешимых вопросов…), но видел, что она сама ищет веру, что без нее уже просто не может жить. И мы стали спутниками-сотоварищами по вероискательству…

Обоим, к великому счастью, далось главное: не логическое понимание, а живое чувство — сказал бы я, чувствознание душевного бессмертия, вот этого самого продолжения жизни другим средствами.

Нам не нужно было доказывать друг другу, что наши любимые, уйдя из своих тел, перешли в иное, не плотское, но реальное существование — и даже ТЕМ БОЛЕЕ реальное, что они живут не просто лишь в нашей памяти, тоже смертной, но в другой действительности, в другом пространстве-времени, отделенном от нашего, но с нами все-таки связанном — живут в живой вечности…

Слова неубедительны, зато чувствознание — вполне ясно, и его для А.И. оказалось достаточно, чтобы, пройдя сквозь невыносимые муки утрат, довершить подвиг своей жизни. Вера, придававшая ей силу жить дальше, выражалась всего лишь двумя словами: встретимся Там…

…А я думал: когда человек теряет все дорогое, остается при этом жив и болящая душа бодрствует — не знак ли это, что смысл жизни не может быть ограниченным, не должен суживаться исключительно на ком-то или на чем-то, даже наидрагоценнейшем, а может быть только в-ключительным — бесконечным?..

Жизнь Александры Иосифовны явила образчик чительности: разомкнутое, безграничное служение делу, творчеству и любви. Она не знала о всеединстве — она его осуществляла.

Вернейшая жена, горячейшая мама, преданнейшая бабушка, она любила и опекала еще уйму людей — своих ребят-учеников, друзей Лялиных и Митиных, друзей этих друзей… Жизнь-поток, жизнь-порыв, жизнь-полет. Участие в нем Сергея Розанова, Ляли и Мити и после ухода их само собой разумелось и было — я свидетель тому — физически ощутимым…

…Людмила, мое вам пожелание: не пытайтесь сразу непременно чем-то заполнить эту пустоту, которая образовалась в вашем доме и в вашей душе.

Живите так, как вы жили бы, если бы дочь ваша была жива и видела, как вы живете. Постройте жизнь дальше так, как она в лучшем своем состоянии пожелала бы вам.

Жизнь вернется и заполнится постепенно сама, если поверите, что душа бессмертна, что Там вы сможете снова встретиться и что каждый миг, проведенный здесь, Там что-то значит…