Функция оргазма. Основные сексуально-экономические проблемы биологической энергии - Райх Вильгельм. Страница 41

Структура характера, сформированная под воздействием моральных принципов, как правило, слаба в генитальном отношении и поэтому вынуждена постоянно компенсировать свое состояние, то есть формировать ложное, жесткое чувство собственного достоинства. Она плохо переносит сексуальное счастье других, так как видит в нем провокацию в свой адрес и не способна наслаждаться этим счастьем. Половые акты являются для человека с такой структурой характера по существу способом доказательства потенции. Для характера с генитальной структурой сексуальность является переживанием удовольствия и ничем более. Работа для обладателя такого характера - радостная жизнедеятельность и созидание. Для характера, структура которого проникнута воздействием моральных принципов, труд - тягостная обязанность или просто средство обеспечения существования.

Различен и тип заключения характера в панцирь. Моральная структура характера должна сформировать панцирь, который стесняет, контролирует каждое действие и функционирует автоматически, независимо от внешних ситуаций. Позицию нельзя изменить даже при желании. Чиновник управленческого аппарата, проникнутый духом принудительной морали, остается таковым и в супружеской постели. Человек генитального типа в состоянии замкнуться в одной ситуации, но раскрыться в другой. Он распоряжается своим панцирем, потому что тому нет нужды сдерживать что-либо запретное.

Реактивная трудовая деятельность является механической, судорожной, неживой, служит умерщвлению сексуального стремления и резко противоречит ему. В интересе к труду могут найти удовлетворение лишь небольшие объемы биологической энергии. Работа вызывает серьезные неприятные ощущения. Сильные сексуальные фантазии мешают работе. Поэтому их приходится вытеснять и они создают невротические механизмы, еще более снижающие трудоспособность. Снижение эффективности труда отягощает любой сексуальный импульс чувством вины. Самосознание снижено, что ведет к невротически компенсирующим фантазиям о собственном величии.

Сексуально-экономическая трудовая деятельность - в ходе ее биологическая энергия колеблется между трудом и любовью. Труд и сексуальность не противоречат друг другу, а поддерживают друг друга благодаря укреплению самосознания. В каждом случае интерес однонаправлен и сконцентрирован, движимый чувством потенции и способностью отдаваться.

Я назвал оба типа представителями "невротического" и, соответственно, "генитального" характеров. Им была посвящена специальная работа, опубликованная в "Психоаналитише цайтшрифт" и вызвавшая похвалы психоаналитиков. В 1933 г. я включил ее в книгу "Анализ характера". Теперь терапевтическая задача заключалась в превращении невротического характера в гениталъный и в замене морального регулирования сексуально-экономическим саморегулированием.

Невротически обусловленная функция морального торможения была тогда хорошо известна. Говорили о "разрушении "сверх-Я". Мне не удалось убедить коллег в том, что этого недостаточно и что проблема шире и глубже. Моральное регулирование нельзя разрушить, если на его место не будет поставлено ничего другого и лучшего. Но именно это другое и казалось коллегам опасным, ошибочным и в то же время "давно известным". На деле боялись "колбасной машины", серьезного столкновения с современным миром, который устраивает и судит все сущее по принципу принудительного морального регулирования. Мне самому не были тогда ясны очень далеко идущие социальные последствия собственных воззрений. Я просто шел по колее которую прокладывала моя клиническая работа, правда делал это очень решительно. Нельзя уклониться от определенного вида логики, даже если и очень хотелось бы.

Лишь несколько лет назад я начал понимать, почему саморегулируемое поведение, проникнутое идеалами свободы, хотя и воодушевляет, но одновременно внушает немалый страх. Принципиально изменившееся отношение к миру, к собственным переживаниям, к людям и т. д., которое отличает генитальный характер, естественно и просто. Оно сразу же становится очевидным, в том числе и тем, кто весьма далек от него по структуре своего характера. Это тайный идеал всех людей, означающий одно и то же, несмотря даже на различные названия. Никто не будет отрицать существование способности к любви, как и половую потенцию. Никто не осмелился бы выдвигать в качестве цели человеческих стремлений неспособность к любви и импотенцию - эти результаты авторитарного воспитания. Естественная позиция человека заключается в его стихийной социальности, и его идеал состоит как раз не в том, чтобы принуждать себя соблюдать нормы общественной жизни, борясь с преступными импульсами.

Любой понимает, что лучше и здоровее вовсе не иметь импульса к сексуальному насилию, который надо было бы сдерживать с помощью морального торможения. Тем не менее никакое другое положение моей теории не поставило так сильно под угрозу мою работу и существование, как утверждение о возможности, естественном существовании и всеобщей осуществимости саморегулирования. Конечно, выдвинув только гипотезу на сей счет, да еще сформулированную в мягких, элегантных словах и псевдонаучных оборотах, я стяжал бы лишь славу. Моя врачебная работа требовала постоянного улучшения техники влияния на людей, а тем самым постановки вопроса, из которого вытекало стремление идти все дальше вглубь проблемы: если свойства гениталъного характера столь естественны и желательны, то почему упускаются из виду столь глубокие отношения между социальностью и сексуальной полноценностью? Почему именно превратное представление господствует надо всем тем, чем сегодня определяется жизнь? Почему представление об остром противоречии между риродой и культурой, влечением и моралью, телом и духом, Богом и дьяволом, любовью и трудом стало одной из характернейших черт нашей культуры и образа жизни? Почему оно стало незыблемым и незыблемость эта обеспечивается наказанием, налагаемым за нарушения? Почему за развитием моей научной работы наблюдали со столь большим интересом, а когда сама жизнь начала подтверждать ее серьезность, стали резко отворачиваться от нее, вступив на путь клеветы и оскорблений? Поначалу я верил, что всему виной были злая воля, предательство по отношению к дружбе или научная трусость. Загадка разрешилась только после многих лет жестоких разочарований.

Моя реакция на происходившее свидетельствовала тогда большей частью о дезориентации и обеспокоенности, которые я и демонстрировал все более многочисленным противникам. Это поведение основывалось на ошибочном представлении о том, что люди могут воспринимать без труда, как нечто само собой разумеющееся, то, что верно в принципе. Если я понял некие само собой разумеющиеся явления и сумел найти соответствующие формулировки, если они столь блестяще совпадали с целями терапевтической работы, то почему же мои коллеги не должны были воспринять их таким же образом? Такая моя наивность поддерживалась с двух сторон. С одной стороны, эта поддержка заключалась в позиции тогдашних социалистов по отношению к несоциалистам. Что естественнее всемирного планового хозяйства? Что проще единства общественного производства, общественного потребления и общественной собственности на средства производства? Кто не понимал этого сразу же, был реакционером или предателем. Во-вторых, моя наивность усугублялась воодушевлением, которое вызывали у коллег мои взгляды, их большим интересом, их положительным отношением к моей работе. А ведь я затронул их простые человеческие идеалы и представления. Очень скоро мне пришлось узнать, что идеалы - всего лишь дым, а представления быстро меняются. Сказываются прежде всего сила страха за свое существование и привязанности к организации, срабатывает авторитарная позиция и...? В этом ряду чего-то не хватало.

То, что одобрялось как идеал, как стремление и представление, в реальной жизни будило страх, будучи, собственно, чуждым реальной структуре. Весь официальный мир был враждебен моим взглядам. Механизмы естественного саморегулирования покоятся глубоко в организме, скрытые под механизмами принуждения и подверженные их воздействию. Нажива как содержание жизни и цель противоречит любому естественному ощущению. Мир принуждал людей к такому поведению и ориентировал на него, воспитывая их определенным образом и ставя в определенные ситуации. Следовательно, внутри человеческой личности обнаруживалась пропасть между моралью и действительностью, требованиями природы и культурными воззрениями, свойственными общественной идеологии, хотя здесь она имеет другую форму. Чтобы быть способными к восприятию реальности этого мира, людям приходилось бороться с самыми истинными и прекрасными, самыми глубокими побуждениями в себе, стремиться их уничтожить или обнести толстыми стенами. Роль таких стен будет играть панцирь, в который окажется заключенным характер.