Как прожить на двадцать четыре часа в день - Беннет Арнольд. Страница 7

Какое это имеет значение? Наличие у вас подлинного вкуса к музыке доказывается тем, что для привлечения вас и подобных вам в зал дирижер обязан представлять программы, из которых плохая музыка исключена почти полностью (в отличие от стародавних дней Ковент-Гарден!).

Разумеется, неумение исполнить на фортепиано «Молитву девы» не должно удерживать вас от знакомства с устройством оркестра, который вы слушаете два вечера в неделю в течение двух месяцев! Дела обстоят так, что, вероятно, оркестр представляется вам разнородной массой инструментов, производящих странно приятную мешанину звуков. Вы не вслушиваетесь в детали, поскольку никогда не упражняли для этого слух.

Если вас попросят назвать инструменты, играющие большую тему в начале симфонии до-минор, вы не сможете ответить даже ради спасения собственной жизни. Тем не менее, вы восхищаетесь симфонией до-минор. Она взволновала вас. Она будет волновать вас снова. Вы даже говорите о ней в приподнятом настроении с той дамой — вы знаете, о ком я. И все, что вы можете положительно утверждать о симфонии до-минор — это что ее сочинил Бетховен и что это «радостная прекрасная вещь».

Если же вы прочли, скажем, «Как слушать музыку» мистера Крегбиля (есть в любой книжной лавке по цене меньше места в Альгамбре и содержит фотографии всех инструментов и схемы рассадки оркестра), то на очередной променад-концерт вы пойдете с удивительно возросшим интересом. Оркестр предстанет перед вами не как запутанная мешанина, но как изумительно гармоничный организм, чьи различные группы участников имеют каждая свою необходимую функцию. Вы будете следить за инструментами и вслушиваться в их звуки. Вы будете знать, какая пропасть отделяет валторну от английского рожка, и будете понимать, почему жалованье гобоиста выше, чем у скрипача, хотя скрипка гораздо более трудный инструмент. Вы будете житьво время концерта, тогда как прежде лишь существовали в состоянии блаженной вялости, как младенец, глядящий на блестящий предмет.

Можно заложить основы подлинных, систематических знаний о музыке. Вы можете сосредоточить свои изыскания на определенной музыкальной форме (такой как симфония) или на работах определенного композитора. По прошествии сорока восьми недель по три коротких вечера каждая, в сочетании с изучением программ и посещением концертов, избранных на основании ваших возросших знаний, вы действительно будете что-то знать о музыке, хотя бы вы были все так же далеки от исполнения «Молитвы девы» на фортепиано.

«Но я ненавижу музыку!» — скажете вы. Мой дорогой сэр, я уважаю вас.

Сказанное о музыке относится и к прочим искусствам. Я мог бы упомянуть «Как рассматривать картины» мистера Клермона Витта или «Как разбираться в архитектуре» мистера Рассела Стергиса для начала (только начала) систематического оживления знаний в других искусствах, материал для изучения которых изобилует в Лондоне.

«Я ненавижу всякие искусства!» — скажете вы. Мой дорогой сэр, я уважаю вас все больше и больше.

Я разберу ваш случай далее, прежде чем перейти к литературе.

X Ничто в жизни не банально

Искусство великая вещь. Но не величайшая. Важнейшим из всех восприятий является постоянное восприятие причин и следствий — другими словами, восприятие непрерывного становления вселенной — другими словами, восприятие хода эволюции. Когда человек совершенно проникся главенствующей истиной, что ничего не случается без причины, он растет не только с широтой мысли, но и с широкой душой.

Тяжело, когда у вас крадут часы, но вы рассуждаете, что вор стал вором в силу наследственных факторов и влияний среды, каковые интересны, поскольку подлежат научному исследованию; и вы покупаете другие часы если не с радостью, то во всяком случае с философским настроем, исключающим горечь. В ходе изучения причин и следствий вы утрачиваете тот абсурдный дух, с которым многие люди постоянно испытывают потрясение и боль от причуд жизни. Такие люди живут среди человеческой природы, словно это чужая страна, полная ужасных чужих обычаев. Но в зрелом возрасте должно быть стыдно быть чужаком в чужом краю!

Исследование причин и следствий, уменьшая болезненность жизни, делает ее живописней. Тот, для кого эволюция только слово, смотрит на море как на грандиозное, однообразное зрелище, которое можно наблюдать в августе за три шиллинга. Человек, прошикшийся идеей становления, непрерывности причин и следствий, видит в море элемент, который позавчера в геологическом масштабе был паром, вчера кипел, а завтра неминуемо станет льдом.

Он понимает, что жидкость это лишь нечто на пути к твердому состоянию, и он пронизан ощущением громадной, изменчивой живописности жизни. Ничто не дает более прочного удовлетворения, чем это постоянно культивируемое понимание. В этом вся наука.

Причины и следствия обнаруживаются всюду. В Шепердс-Буш поднялась арендная плата. Это было болезненным ударом. Но в некотором роде мы все студенты причин и следствий, и нет клерка, обедающего в ресторане Лайонс, кто бы не сложил научным путем два и два и не усмотрел в подземке причину ажиотажного спроса на вигвамы в Шепердс-Буш, а в ажиотажном спросе на вигвамы причину роста их стоимости.

«Это просто!» — скажете вы с презрением. Все — все целостное сложное движение вселенной — столь же просто — если вы можете сложить два и два. И, мой дорогой сэр, может быть, вы клерк в риэлторском агентстве, и ненавидите искусство, и хотите пестовать свою бессмертную душу, и не интересуетесь своим делом, потому что оно так банально.

Ничто не банально.

Колоссальная, изменчивая живописность жизни изумительно предстает в конторе риэлтерского агентства. Был затор движения на Оксфорд-стрит; чтобы обойти затор, люди стали передвигаться под подвалами и канализацией, и в итоге выросла арендная плата в Шепердс-Буш! А вы говорите, что это не живописно! Предположим, вам понадобилось бы изучать, в этом ключе, вопрос о собственности в Лондоне в течение полутора часов каждый второй вечер. Разве это не внесло бы изюминку в ваше дело и не преобразовало бы всю вашу жизнь?

Вы подошли бы к более сложным проблемам. И могли бы рассказать нам, почему, как естественный результат причин и следствий, длиннейшая прямая улица в Лондоне составляет примерно полтора ярда в длину, тогда как длиннейшая абсолютно прямая улица Парижа простирается на мили. Думаю, вы согласитесь, что пример с клерком риэлторского агентства я не подгонял под свои теории.

Вы банковский клерк, и не читали тот захватывающий роман (под видом научного исследования) «Ломбард-стрит» Уолтера Бейджгота? Ах, мой дорогой сэр, если вы начнете читать и продолжите в течение девяноста минут каждый второй вечер, каким увлекательным станет ваше дело, и насколько яснее вы будете понимать человеческую природу.

Вы «заперты в городе», но любите вылазки в деревню и наблюдения за дикой жизнью — бесспорно, расширяющее душу времяпрепровождение. Почему бы вам не выйти вечером из дома, в тапках, к ближайшему фонарю с сачком для бабочек, и не наблюдать дикую жизнь обычных и редких бабочек, бьющихся о фонарь, и упорядочить полученное таким образом знание, и возвести надстройку над ним, и наконец узнать что-то о чем-то?

Не нужно быть ценителем ни искусства, ни литературы, чтобы жить полной жизнью.

Целое пространство повседневных сцен и обыкновений готово насытить то любопытство, которое означает жизнь, и удовлетворение которого означает понимание сердца.

Я обещал разобрать ваш случай, о человек, ненавидящий искусство и литературу, и разобрал его. Теперь я перехожу к случаю, по счастью, очень частому, человека, который «любит читать».

XI Серьезное чтение

Романы не относятся к «серьезному чтению», поэтому человеку, с целью самоусовершенствования решившиму посвятить девяносто минут трижды в неделю всеобъемлющему изучению произведений Чарльза Диккенса, мы настоятельно советуем пересмотреть свои намерения. Дело не в том, что романы несерьезная вещь — художественная проза составляет часть великой мировой литературы, — а в том, что плохих романов читать не следует, а хорошие романы никогда не требуют от читателя заметного психического усилия. Трудно читать только неудачные места в романах Мередита. Хороший роман увлекает вас, как течение уносит лодку, и вы достигаете последней страницы, быть может, запыхавшимся, но не изнуренным. Лучшие из романов требуют наименьшего напряжения. Сегодня одним из важнейших факторов воспитания ума является как раз чувство напряжения, трудности, когда одна часть вас стремится к цели, а другая часть хочет уклониться; от романов такого чувства не бывает. Вы не заострите свои зубы на «Анне Карениной». Поэтому, хотя и нужно читать романы, не следует отдавать им те девяносто минут.