Классические случаи в психологии - Роллс Джефф. Страница 3
Будучи человеком, я, разумеется, допустил в этой книге какие-то ошибки, но ответственность за них я целиком и полностью принимаю на себя.
Введение
Психологи продолжают спорить о научном статусе психологии. Почти нет сомнений в том, что научные результаты вызывают больше доверия, чем слухи или субъективный опыт. Однако, когда дело касается человеческого разума и поведения, часто бывает трудно провести контролируемый научный эксперимент, который бы не нарушал существующих морально-этических норм. Именно здесь исследования конкретных случаев оказываются особенно полезными. Они предоставляют ученым возможность изучать особые формы психической деятельности и поведения человека, которые невозможно изучать другим образом. Исследуя экстраординарное, мы можем больше узнать об ординарном.
Использование метода исследования конкретных случаев (казуистического метода) имеет в психологии давние традиции. Действительно, он является одним из самых ранних методов: первый отчет Итара об «Enfant Sauvage» («диком ребенке») датирован 1801 годом (см. гл. 12). Со временем появились многочисленные книги, предоставлявшие уникальные инсайты (сведения) о необычных недостатках или удивительных способностях людей. Однако обычно эти книги были написаны врачами-невропатологами, а конкретные случаи имели отношение к тем пациентам, с которыми они сталкивались при выполнении своих профессиональных обязанностей. Особенность этой книги состоит в том, что она предоставляет подробное описание наиболее известных исследований классических случаев — исследований, о которых упоминается во многих учебниках по психологии. Разумеется, о самых известных из этих исследований были написаны целые монографии и многочисленные статьи, но в этой книге все главы представляют собой легко усваиваемую квинтэссенцию материалов, относящихся к особо интересным и показательным аспектам каждого случая. Помимо научной важности каждого исследования этих случаев, анализируется и человеческий аспект переживаний каждого индивида. Это сделано в надежде на то, что мы будем относиться к людям, описанным в этих историях, как к человеческим существам со своими уникальными способностями или недостатками, а не просто как к объектам исследования.
Лурия описывает два противоположных подхода к изучению человеческого поведения. Один из них он называет «классической», а другой — «романтической» наукой.[1] Классическая наука имеет своей целью формулирование «абстрактных всеобщих законов», которые могут «свести жизненную реальность со всем ее многообразием деталей к абстрактной схеме». Он отмечает, что с приходом компьютеров эта цель становится все более и более отчетливой в том смысле, что наблюдения теперь могут быть сведены к комплексному математическому анализу. В этой книге делается попытка использовать так называемую «романтическую», или «литературную», науку. Представленные в ней истории имеют научный смысл и помогают иллюстрировать области психологии, но они написаны с человеческой точки зрения — т. е. являются человеческими историями.
Исследования конкретных случаев широко используют в юриспруденции, бизнесе и медицине, но они имеют меньшее применение в психологии. Это досадный факт, так как, по-видимому, некоторые случаи запоминаются нами очень живо и ярко и помогают гуманизировать науку и иллюстрировать достижения психологии.
Составление описания исследования конкретного случая подразумевает сбор подробной информации об индивиде или группе. Обычно она включает в себя подробные биографические сведения, а также представляющие интерес особенности поведения и получаемого опыта. Такие случаи позволяют исследователям изучить конкретного индивида гораздо глубже, чем с помощью экспериментов. Казуистические методы относятся к так называемым качественным методам и поэтому их результаты не так просто представить в числовом виде; по этой причине часто используют печатные описательные отчеты, в которых сообщается, какие ощущения или мысли вызывает у наблюдаемого индивида рассматриваемая проблема.[2] Эти методы обычно критикуют за то, что они являются недостаточно «научными», и поэтому считаются менее ценными, чем более строгие экспериментальные методы, использующие статистический анализ.
Другой отмечаемый критиками недостаток заключается в том, что иногда исследователь, изучающий конкретный случай, может предвзято интерпретировать или описывать наблюдаемые события. Такая «субъективность означает, что часто бывает трудно отделить фактическую информацию от предположений исследователя. Однако само по себе это не принижает значения рассказываемых историй. Действительно, узнать многие мелкие подробности из первых уст было бы невозможно, если бы исследователь не устанавливал теплых и дружеских отношений с главными действующими лицами истории. Этот факт, вероятно, следует рассматривать как достоинство, а не как недостаток данного подхода.
Исследования конкретных случаев могут помочь пролить свет и на частные, и на общие психологические проблемы. Они помогают психологам изучать поведения и переживания, которые являются настолько уникальными, что их невозможно изучать никакими другими способами, и позволяют исследовать человеческое поведение, которое никогда не рассматривалось ранее или просто считалось невозможным. В книге приводится множество примеров, иллюстрирующих эти выгоды.
Бромлей (Bromley)[3] утверждал, что исследования конкретных случаев составляют «основу научного исследования» и что интерес психологов к экспериментальным процедурам способствовал ослаблению внимания к этой области. Исследования конкретных случаев обладают тем преимуществом, что они обеспечивают более глубокое понимание индивида, признают и подчеркивают многообразие людей. Поскольку такие исследования занимаются «реальными конкретными людьми», они создают особое ощущение правдоподобия их жизненных историй. Это помогает сделать такие истории хорошо запоминаемыми. Однако исследования конкретных случаев критикуют за их ненадежность (нет двух одинаковых случаев) и за то, что их результаты не всегда можно переносить на других людей. Но всегда ли мы должны находить универсальные истины о нашем поведении? Иногда вполне достаточно исследовать уникальную жизнь конкретного индивида.
Утраченная невинность: история Джини
В один из ноябрьских дней 1970 года Ирена В. в сопровождении своей тринадцатилетней дочери направилась в местное бюро социального обеспечения в пригороде Лос-Анджелеса для оформления инвалидности по зрению. Будучи практически слепой на один глаз и имея катаракту, вызывающую девяностопроцентную слепоту на другой глаз, Ирена по ошибке вошла вместе с дочерью в отделение общей социальной помощи. Эта ошибка навсегда изменила их жизнь. Когда они подходили к приемной стойке, социальный работник с изумлением смотрел на дочь Ирены: внешне она выглядела как ребенок лет шести-семи, была сутулая, имела шаркающую походку. Служащий немедленно вызвал своего начальника, после чего началось расследование. В итоге мир узнал о девочке, которая в течение тринадцати лет находилась в изоляции и подвергалась нечеловеческому обращению. Впоследствии она вошла в историю психологии под именем Джини.[4]
История семьи
Ключевой фигурой в истории Джини и тем человеком, которому в последующие годы пришлось провести с этой девочкой немало времени, оказалась Сьюзен Кертис, выпускница факультета лингвистики Калифорнийского университета. Позднее Кертис написала и опубликовала докторскую диссертацию о Джини.[5] По ее мнению, «чтобы понять этот случай, необходимо было понять историю семьи». Предполагалось, что исследование истории семьи Джини позволит найти объяснение той невероятной ситуации, в которой оказалась эта девочка.
Ирена росла в обычных условиях: любивший дочь отец был много занят на работе, а ее мать была строгой и неприступной женщиной. В детстве с Иреной произошел несчастный случай: однажды она поскользнулась и ударилась головой. В результате полученного неврологического повреждения она ослепла на один глаз, что ограничило ее возможности ухаживать за собой и своими близкими. В двадцатилетнем возрасте она вышла замуж за Кларка В., который был вдвое старше ее. Хотя они и встретились в Голливуде, история их союза не имела счастливого конца.