Истые Галлюцинации - Маккенна Теренс. Страница 36

"Ничему не удивляйся, тебе предстоит унаследовать царство отца, -говорил спокойный голос из гиперпространства. - Перед тобой раскроется тайна родника и финиковой пальмы".

Я наблюдал, как мое собственное понимание связи между тем, что мы делали, и процессами классической алхимии движется огромными скачками интуиции, чтобы добраться то до Герхарда Дорна, то до Роберта Фладда, то до графа Михаэля Майера, - их имена связаны с самым пышным литературным расцветом алхимической мысли. И равным образом связаны с тем взглядом на человека и природу, который рождение современной химии обрекает на гибель.

И все же алхимические образы преследовали меня. Тридцать шестая эмблема майеровской Atlanta Fugiens представляет собой прелестный графический каламбур, в котором куб строфарии кубенсис соседствует с НЛО, видимым в небе гиперобъектом. В то время этот образ постоянно стоял перед моими глазами. Джон Ди, его преследуемый ангелами философский камень и оккультная геометрия его загадочного творения "Иероглифическая монада" замешаны на том же наборе образов. Почему? Неужели тот кружок адептов-алхимиков проник-таки в тайну, о которой даже и не мечтали их современники и конкуренты?

Перед моим внутренним взором мелькали образы: вот Николя Фламель и его жена Пернелла, их легендарная любовь и неведомая кончина. В "Mutus Liber" (Немой Книге) изображена чета, работающая у тигля; можно даже подумать, что они сушат грибы. Каких высот достигла алхимия, прежде чем эпоха Просвещения разметала ее адептов и вывела из употребления их кодовый язык?

Когда каждое утро на туманном выгоне я требовал у Денниса, чтобы он отдал мне философский камень, то тем самым пытался вынудить его преобразовать сознание в единое целое и одновременно старался сфокусировать потенциал переноса, который был настолько силен, что снова и снова угрожал поглотить нас. Не засыпая ни на минуту, постоянно бодрствуя, я одновременно присутствовал в мире развивающейся ситуации в Ла Чоррере и в том мире, куда оказался психотопологически заключен мой брат, - в пространственном вихре, за которым, похоже, находились вечность, Страна мертвых, вся человеческая история и НЛО. То был мир, чьи невидимые кибернетические репортеры телепатически вещали в нашем сознании и говорили нам: мы и все человечество проходим процесс, который снова даст нам возможность связать эти чуждые измерения с нашим собственным, чтобы возродить эсхатологический шаманизм, утерянный десятки тысячелетий назад.

В какой-то миг я поднял палку и на утоптанном месте нашего лагеря нацарапал типо

графский значок, обозначающий "и". Я назвал его "амперсенд" . Его связующий изгиб в одном из углов четырехчастной структуры пришелся бы как раз на месте. Я представил, что это символ конденсации алхимического камня. Он казался мне .естественным символом четырехмерной вселенной, каким-то образом втиснутой в трехмерную матрицу. Несколько дней я называл его "амперсенд", а потом переименовал в "эсхатон". Его я считал основной единицей времени. Сочетание нескольких эсхатонов во Вселенной и их резонанс определяют, какой из вероятных миров, признаваемых законами физики, поистине подвергнется формальности осуществления. "Формальность истинного осуществления" - это выражение Уайтхеда постоянно всплывало в моих мыслях, как припев полузабытой песни. Мне представлялось, что в конце времени все эсхатоны станут резонировать вместе как единое целое, создав тем самым онтологическое преображение реальности - конец времени, нечто вроде сада земных наслаждений. (То были первые слабые движения мыслей, которые в конце концов привели к разработке моей собственной теории времени, изложенной в "Невидимом ландшафте". Эти ранние интуитивные прозрения совсем не походили на окончательную теорию, и это только к лучшему: в то время я был бы совершенно не в состоянии понять ту теорию, которую мне в конце концов предстояло разработать. Потребовались годы чтения и самообразования, чтобы напасть на след того, о чем мне поведал внутренний голос. Его присутствие и настойчивость на протяжении всех лет, прошедших после событий в Ла Чоррере, не перестают меня удивлять. В тот день в Ла Чоррере голос демонстрировал холистический и системно-ориентированный подход к теме, который, казалось, принадлежал совсем иному порядку - он не то чтобы внушал тревогу, но все же многократно напоминал мне, что идеи, которые у меня рождаются, приходят в полностью упорядоченном виде откуда-то извне, я же - не больше, чем дешифровальщик получаемых сообщений, поневоле вынужденный постоянно следить за сложным поступающим невесть откуда кодом.)

Временами вроде бы удавалось уловить действие механизма того, что с нами происходило. Реплики из полузабытых фильмов и обрывки старой фантастики, когда-то проглоченные, как воздушная кукуруза, вновь всплывали в памяти, составляя коллажи из наполовину понятных ассоциаций. Пунктиры старых шуток и смутно припоминаемых снов спирально завихрялись, образуя медленно движущуюся галактику, в которой воспоминания перемежались с предчувствиями. Из всего этого я сделал вывод: что бы ни происходило, все частично связано со всеми теми сведениями, которые мы накопили за всю свою жизнь, вплоть до самых незначительных мелочей. Возникало ошеломляющее впечатление, что некто из далекого Космоса или из иного измерения. вступил с нами в контакт. При этом действовал он весьма своеобразно - используя каждую нашу мысль для того, чтобы вовлечь нас в телепатически внушенные сценарии, населенные причудливыми образами, глубокие теоретические соображения или экскурсы в глубины неведомых времен, краев и миров. А источником этого неземного контакта были Stropharia cubensis и наш эксперимент.

При этом нашему коллективному разуму опасность ее угрожала опасности подвергалась способность разума дать связный отчет о происходящем, поскольку парадоксы, совпадения и общая синхронистическая странность начали стремительно возрастать, а в вакуум, образовавшийся на месте потерпевшего крах разума, устремился головокружительный сонм самых причудливых прозрений, объясняющих, почему все именно так, а не иначе.

Утром седьмого марта, на третий день после эксперимента, Деннис поведал нам новое учение. Произошло это после завтрака. Он сказал, что каждый может увидеть любой момент во времени, нужно только закрыть глаза, представить себе восьмерку, положить ее горизонтально - так, чтобы она походила на знак бесконечности, потом мысленно наложить одно замкнутое кольцо на другое, чтобы получился круг, уменьшить круг до точки и произнеся про себя слова "пожалуйста", представить нужную точку в пространстве-времени. Обычно я не знал, откуда к нему приходят эти образы, но на этот раз я был несказанно изумлен. Я совершенно ясно понимал:

незадолго перед отъездом из Ванкувера в Британской Колумбии я пошел к зубному врачу - это было частью обычной подготовки к путешествию. Ожидая в приемной, я листал старый журнал какой-то Канадской педагогической ассоциации. И в этом журнале, о котором я никогда никому не рассказывал, мне попалась статейка про обучающие машины и совсем маленьких детей. Сценарий "Нарисуй это", с которого начиналась статья, сопровождался картинками:

ребенок смотрит на цифру восемь на телевизионном экране, опрокидывает ее на бок, сжимает и т.д. Это были обрывки воспоминаний, которые мой брат или то, что действовало через него, сумели выудить прямо из моей памяти спустя несколько недель после того, как я и думать забыл об этом. Что-то обладало способностью перетасовывать и использовать наши воспоминания в любой, самой нелепой форме.

- Ну что, Бра, теперь уже можно созывать пресс-конференцию? - в очередной раз осведомился Деннис из своего гамака, покачиваясь в усыпляющем ритме в тени деревьев.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ. ОГЛЯДЫВАЯСЬ НАЗАД В которой речь пойдет о нескольких чудесах, не последнее из которых явление Джеймса и Норы Джойсов в обличье домашних птиц.

Через два месяца после всего того, что с нами произошло, где-то в середине мая 1971 года, я ощутил .необходимость попытаться свести воедино те чрезвычайно странные и, может быть, даже наводящие на мысль о психическом расстройстве случаи, которые мне удалось припомнить. Вот то, что я тогда записал; в то время я старался опровергнуть идею, что шизофрения - это волшебное слово, которым можно объяснить все, что нам довелось пережить. 12 мая 1971 года