Магический код - Егорова Ольга И.. Страница 22

— А я? — спросила Диана тревожно.

— Что — ты? — Лора уставилась на нее своими огромными черными глазами в полном удивлении.

— Без меня, что ли, поехали, да?

— О господи… Ну ты и дура, а? Ну посмотри на себя в зеркало, аж побледнела… Динка, это сон! Мы же не на самом деле уехали без тебя, а во сне!

— Во сне, — пробубнила в ответ Диана.

— Ну что ты в самом деле, а? Слушай, ты сегодня вообще какая-то странная. Случилось что?

— Да вроде бы ничего не случилось.

Диана отхлебнула из чашки горячего чая, равнодушно покрутила в руках шоколадное печенье и положила его обратно в вазочку.

— Я же вижу — случилось. Диана подняла глаза:

— Лор, может, останешься сегодня, а? Переночуешь?

— Нет. Не останусь. Мамка ждет, я ей обещала, что вернусь.

— Что-то мне страшно.

— Страшно? Чего тебе страшно?

— Не знаю. То есть не понимаю.

— А ты расскажи, — посоветовала Лора. — Может, вместе поймем.

— Ко мне сегодня мужик приставал. То есть не мужик, а парень… Ну, уже и не парень вообще-то… Тьфу, черт… Да и не приставал он ко мне, это я тоже неправильно сказала. Просто ждал меня после тренировки возле входа, а потом на машине за автобусом ехал, в котором я ехала, а потом догнал меня и снова начал…

— Приставать?

— Да нет. Он мне какие-то цифры называл… Я не очень поняла.

— Цифры? Какие цифры?

— Ну, двести тридцать пять… Потом еще шестьдесят четыре… Эм, эс…

— Эм? Эс? — Лора застыла с чашкой в руке. — Он что, ненормальный?

— Не знаю. С виду вроде нормальный, а вел себя странно… Да дело даже не в этом. Понимаешь, мы с ним уже встречались раньше. Три месяца назад. В отеле.

— В каком отеле?

Ну, в одном из тех, что в Турции во время гастролей этих дурацких… Помнишь, я тебе рассказывала, один пьяный француз на лестнице мне попался, когда я босиком поднималась. Я потом еще пряталась от него, за креслом. Помнишь, я тебе рассказывала?

— Ну, припоминаю.

— Так вот это он и был. Представляешь?

— Француз?

— Ну да. Только он оказался не французом, а Иваном. Русский он, в общем.

— С ума сойти. Только я не понимаю, как он тебя нашел? И что ему вообще от тебя надо?

— Вот в том-то и дело. Я тоже не понимаю. Как он меня нашел, зачем… Главное, зачем? Лор, мне что-то не по себе.

— Да брось, — задумчиво ответила Лора. — Чего ты боишься? Он на маньяка похож?

— Да нет, на маньяка вроде не похож. Похож на Марлона Брандо.

— На Марлона Брандо? — усмехнулась Лора. — Так что ж ты, подруга, теряешься? Такие мужики не каждый день на дороге валяются. Увидела — надо подбирать.

— Лор, прошу тебя…

— Ну все, все. Не буду. Знаю. Извини, глупость сказала. Пошутила просто. Значит, не похож на маньяка?

— Не похож.

— А чего ты тогда испугалась?

— Не знаю. Не могу понять. Предчувствие нехорошее у меня, понимаешь?

— Диночка, у тебя все время какие-то предчувствия. То хорошие, то нехорошие. Ты вся — одно сплошное предчувствие, а не человек. Тебе лечиться надо.

— Ты считаешь?

Лора вздохнула:

— Извини. Я просто тебя успокаиваю. Успокойся, Диана. Все будет хорошо. У тебя есть я. У тебя есть Валмо. И никакие маньяки нам не страшны. Ни русские, ни французские.

Диана улыбнулась. Ей всегда было чудно, когда кто-нибудь называл Мура Валмо. Одна только Таня называла его очень часто Валмо, потому что имя казалось ей необычным и чуточку волшебным. Хотя на самом деле Мура именно так и звали — Валмо Пааде. Нормальная эстонская фамилия, обыкновенное эстонское имя. Это эстонское имя делало Мура каким-то далеким, почти недосягаемым. Казалось, что человек с именем Валмо и фамилией Пааде просто не может вот так запросто сидеть на ее кухне-прихожей в каких-нибудь рваных джинсах и футболке навыпуск, курить дешевые сигареты «Ява», травить анекдоты или философствовать на тему зависимости счастья в жизни человека от наличия или отсутствия пауков в его квартире. Или на какую-нибудь не менее глупую тему. Чесать за ухом серого кота Ваську и называть его «Ва-а-асенькой», немыслимо растягивая «а» в первом слоге. Рассуждать о том, что спать с чужой женой — это преступление, со своей — наказание, поэтому лучше вообще не спать с женщинами, а читать Достоевского…

Человеку по имени Валмо Пааде полагается носить строгий однобортный костюм по крайней мере от Пьера Кардена, галстук-бабочку и кожаный портфель, набитый деловыми бумагами, счетами, договорами. Человек по имени Валмо Пааде должен выглядеть презентабельно, должен иметь выражение лица надменное и суровое. Он не должен откликаться на кличку Мур, у него не может быть ничего общего с полукоммунальной квартирой, в которой только одна комната и еще кухня-прихожая.

Человек по имени Валмо Пааде никак не может быть ее мужем. И никаким другим родственником тоже не может быть.

Разве только — однофамильцем.

— Динка, ну я пойду, ладно? — Лора оторвала ее от размышлений о Муре. — А то поздно уже. На улице совсем темно. Не хочу пугать бедных граждан. Представляешь — ночь, фонари почти не светят, на улице никого, пустота, и вдруг из этой черной-черной пустоты появляется черный-черный человек…

— Не такой уж ты черный человек. Коричневый скорее. И потом, если человек добрый, то все остальное уже не важно. Лора, тебе уже скоро тридцать лет, а ты до сих пор страдаешь от детских комплексов.

— Л вот и не угадала. И вовсе я от них не страдаю. Это они от меня страдают. И еще настрадаются, вот увидишь…

— Увижу, — кивнула Диана, поднимаясь из-за стола.

Пока Лора одевалась в прихожей, натягивая на немыслимо длинные ноги темно-бордовые сапоги-чулки, застегивая короткий кожаный плащ и расправляя на плечах длинные кудрявые волосы, Диана молча разглядывала подругу, искренне не понимая, какие вообще могут быть комплексы у женщины с такой яркой, фантастически красивой внешностью.

Мать Лоры звали Екатериной. Двадцать пять лет назад Катя, тоненькая, невысокая и беленькая застенчивая девочка из провинции, закончила школу и уехала поступать в московский текстильный институт. Она мечтала выучиться на дизайнера одежды и впоследствии стать такой же известной, как единственный в то время известный модельер Слава Зайцев, в ту пору бывший еще просто Вячеславом Зайцевым.

Но на первом же экзамене она провалилась. Уезжать домой было стыдно — родители отпустили ее в Москву с боем, пророчили целыми днями, что ничего у нее не выйдет, что все места в московских вузах куплены на сто лет вперед и никому она там не нужна со своими художественными способностями. Вернуться домой — означало признать свое поражение и навсегда распрощаться с детской мечтой. Вернуться домой — означало поступление в экономический институт, где у папы был знакомый ректор, и жизнь, погребенную под бумагами с балансовыми отчетами и кредитными договорами.

Екатерине не хотелось возвращаться домой. Ей отчаянно хотелось дать себе еще один шанс — и она дала его себе, сообщив родителям, что в институт поступила. Сняла квартиру, устроилась работать в какую-то богом забытую муниципальную контору секретарем и стала вести обратный отсчет, веря и не веря в то, что спустя год ее родители узнают о поступлении дочери на первый курс. Теперь уже — по-настоящему.

Но случилась, как это часто случается, любовь. Любовь необычная и странная, не как у всех. И в результате этой любви Катя вернулась домой через два года. С ребенком на руках, так и не поступившая в институт.

Ребенок был маленьким и темно-коричневым. Родители у Кати были строгих правил, поэтому не пустили дочь вместе с этим темно-коричневым ребенком на порог дома.

Лора росла, всегда зная, что она не такая, как все. И что она в этом виновата. Виновата в том, что у всех есть папы, а у нее нет. Что у всех есть бабушки и дедушки, а у нее нет. Что у всех волосы русые и прямые, а у нее черные и кудрявые. Что у нее слишком большие губы, а главное — черная кожа. Хотя мать всегда пыталась убедить ее в обратном. Не в том, что кожа у нее белая, — а в том, что в этом нет ничего страшного.