Магический код - Егорова Ольга И.. Страница 59

И тогда Иван, сам не зная, как это у него вышло, спросил у Веры: «Вер, а почему ты именно мне позвонила? Мы ведь с тобой давно уже…» Она взметнула на него глаза, которые в тринадцать лет уже успели у нее стать ужасно красивыми, и сказала просто: «Ты ведь мне самый близкий. Почти что родной. Поэтому тебе и позвонила».

Иван, услышав такое, едва не закричал от радости. Но кричать от радости на могиле Собаки было нельзя — он быстро понял это и крик свой сдержал. А Вера сказала: «Пойдем теперь ко мне».

Он шел следом за ней вниз по пригорку, выжженному солнцем, и чувствовал себя ужасно счастливым, несмотря на то что у Веры умерла собака.

Когда они пришли домой, сперва вымыли руки. А потом Вера села на свой маленький диван и заплакала. Иван не знал, что сказать, как ее утешить, поэтому снова, как когда-то давно, еще в третьем классе, стал гладить Веру но голове. Потом придвинулся и стал гладить Веру по вздрагивающим плечам и даже притянул ее к себе и прошептал: «Успокойся». Вера подняла мокрое от слез лицо, и тогда Иван поцеловал ее в щеку. И Вера вдруг тоже поцеловала его в щеку, а потом вдруг прижалась к его губам своими губами, раскрыла их, и получилось так, что Иван стал целовать Веру в губы. У Ивана кружилась голова, он даже не понимал, от чего она кружится больше — от счастья или от страха. Они очень долго целовались, а потом Вера вдруг отстранилась и стала расстегивать пуговицы на кофточке. И сказала Ивану: «Ну что же ты? Раздевайся!» Иван тупо спросил: «Зачем?» Хотя прекрасно знал, для чего нужно раздеваться, просто не мог в это поверить.

Когда Вера разделась и Иван разделся тоже и лег на диван рядом с Верой, она сказала ему: «Расслабься и ничего не бойся. Просто целуй меня и гладь руками. Везде». Иван послушно стал целовать ее — только в губы, потому что «везде» было целовать ее страшно. Но руками все-таки гладил, везде, как и велела ему Вера, в основном гладил только ее плечи и гладкий живот, а груди только один раз коснулся и чуть не потерял от этого сознание.

«А теперь, — прошептала Вера, — ложись на меня сверху. Ты должен вставить свою штучку в меня. Знаешь, как это бывает?» — «Знаю», — глухо ответил Иван. Он на самом деле уже читал о том, как «это» бывает, в учебнике по анатомии, а еще много раз слышал во дворе от приятелей. Он лег сверху на Веру, но дальше этого дело не пошло. Вставить «штучку» оказалось не так-то просто, Иван весь дрожал — от стыда, от страха, от счастья и еще бог знает от чего, и поэтому у него так ничего и не получилось. Вера наконец не выдержала, стряхнула его с себя и как-то зло сказала: «Ты ребенок еще совсем. Знаешь что? Надевай-ка свои штаны и дуй к мамочке. Пусть она тебе сопли-слюни вытирает. Тебе еще подрасти нужно. Вот подрастешь — потом и приходи».

А Иван в ответ сказал: «Я люблю тебя, Вера».

А Вера сказала: «Иди уже, да!» Достала из-под кровати пачку сигарет и закурила, затянувшись глубоко, как взрослая.

Иван оделся, торопливо заправил рубашку в брюки и ушел.

С этого дня жизнь превратилась в настоящую пытку. От одного Вериного взгляда хотелось провалиться сквозь землю. Она как будто знала, как мучается Иван, и специально его мучила, смотрела с насмешкой.

Но самое ужасное было даже не это. Самое ужасное — то, что теперь, увидев, как очередной старшеклассник провожает Веру после школы домой, Иван почти наверняка знал, чем они будут заниматься у Веры дома. Верина бабка с утра до вечера торчала на рынке, пытаясь пополнить семейный бюджет с продажи самосвязанных носков, варежек и детских пинеток. Поэтому квартира целый день была свободная, и Вера могла приводить туда парней столько, сколько ей хочется, и заниматься с ними тем, чем ей хочется…

И от всего этого не хотелось жить. В тот год Ивану исполнилось четырнадцать — отличный возраст для новых мыслей о суициде, теперь уже всерьез и совсем не по-детски. Но он все же помнил про обещание, данное матери, и мыслями о самоубийстве старался не увлекаться. Весь этот кошмар отразился на учебе: табель за седьмой класс сиял тройками, большая часть из которых была притянута за уши. Мать снова стали вызывать в школу, но она так и не смогла добиться от Ивана, что с ним происходит.

Вера же по-прежнему была отличницей и выделялась примерным поведением. А о том, что она курит, никто из учителей не знал.

Иван стал искать выход из ситуации. Привычный в первом классе вариант с кулаками в данном случае был бесполезным — Веркины парни все как один были бугаями, и Иван едва ли смог бы с ними справиться, только опозорился бы в очередной раз.

И тогда он решил сделать так, как посоветовала ему Вера. Подрасти.

В классе, все это знали, был уже один парень, который «подрос». Звали его Сережа Пыняев. Этот мерзкий тип в школе показывался редко, учителям хамил, а на переменах его любимым занятием было рассказывать всем желающим о том, как накануне вечером он «поджарил симпатичную телочку». Что означает это «поджарил», все прекрасно понимали. И внимали описанию процесса с немым восторгом.

Для того чтобы сблизиться с Пыняевым, Иван даже научился курить. В школе курить категорически запрещалось, все курильщики, которым было невтерпеж, бегали на большой перемене за соседние гаражи. Научившись курить, Иван купил в магазине пачку самых дорогих сигарет, которые назывались «Родопи», и на большой перемене предложил Пыняеву выйти к гаражам покурить. «У тебя есть?» — с подозрением в голосе спросил Пыняев. «Есть, — с достоинством ответил Иван, продемонстрировал пачку и добавил: — Я угощаю». Пыняев довольно осклабился и пошел с Иваном за гаражи с превеликим удовольствием. Там-то, во время дружеского перекура, Иван и решился задать Пыняеву вопрос о том, где он их находит, этих «телочек», которых можно вот так запросто «жарить». «Места знать надо», — с гордостью ответил Пыняев. А дальше все пошло как по накатанной, потому что Пыняев почти сразу догадался, почему Иван задал ему такой вопрос.

— Что, тоже захотелось? — спросил он и заржал, как конь.

— Ну, не то чтобы захотелось — так просто, интересуюсь.

— Да чего уж там… Интересуется он… Знаем мы твой интерес… Значит, так. Слушай сюда, — сказал Пыняев. — Если хочешь — я тебе это устрою. В обмен на… ну, вот на эту пачку сигарет и еще на три. Нет, на четыре. Идет?

— Идет, — с легкостью согласился Иван.

— Тогда сегодня вечером, часов в семь, приходи сюда. Сигареты не забудь только. И эту свою пачку — давай сюда. Это типа аванс такой…

Пыняев снова заржал, и Иван, сам себя в этот момент лютой ненавистью возненавидя, рассмеялся вместе с Пыняевым.

Вечером, как и договаривались, он пришел к гаражам и принес с собой четыре пачки сигарет «Родопи», деньги на покупку которых вытащил из своей копилки. Пыняев забрал у Ивана сигареты, похлопал его по плечу — молодец, мол, слово держишь — и повел вдоль гаражей к одиноко стоящей пятиэтажке.

Там, в этой пятиэтажке, на первом этаже, в однокомнатной квартире, в которой даже не было на стенах обоев, собралась за заваленным грязной посудой столом странная компания. Возраст находившихся здесь парней и девушек колебался от тринадцати и до тридцати, наверное, лет. В комнате за столом пили какую-то сивуху, на полу играли на деньги в карты, в кухне «жарились» по парам, а иногда даже и втроем. Пыняев, представив нового гостя, щедро налил в мутный и грязный, со следами губной помады, стакан порцию сивухи. Иван выпить не смог — горло сдавило, пришлось сдерживаться, чтобы не вырвало.

— Ну, не хочешь — не надо. — Пыняев не стал настаивать и добавил, ткнув пальцем в направлении сидящей за столом девушки лет шестнадцати или, может быть, двадцати. Сквозь завесу табачного дыма и слой макияжа на лице девушки более точно определить возраст было невозможно. — Вот эта — нравится?

— Нравится, — ответил Иван.

— Тогда с ней и пойдешь.

Пыняев наклонился к девушке, что-то долго шептал ей на ухо. Девушка хихикала, и Пыняев хихикал тоже. Потом девушка поднялась из-за стола, взяла Ивана за руку и потянула за собой на кухню: