Розовая пантера - Егорова Ольга И.. Страница 13

— Можно сказать даже слишком. — Людмила усмехнулась, пытаясь придать лицу равнодушное выражение. — Слишком молодой. Ты, кстати, знаешь, что в Уголовном кодексе есть статья за совращение несовершеннолетних?

— Да?

— Да.

— Учту, когда буду совращать. — Некоторое время они молчали.

— Это значит — все? — спросила она наконец тихо.

— Не знаю, — откровенно ответил он, почувствовав, что силы окончательно иссякли. Но он на самом деле не знал, что все это значит.

Снова воцарилось молчание.

— А розовый цвет ей, наверное, к лицу. Знаешь, мультфильм такой есть, «Розовая пантера» называется. Дети вообще любят мультфильмы и часто воображают себя их героями. Это возрастное.

— Значит, пройдет, — откликнулся Алексей. Людмила поднялась, положила газету на стол. Прошла, задев только облаком аромата, к выходу.

— Позвони, если захочешь. Только не думай, что я буду ждать.

Дверь захлопнулась — немного громче, чем обычно. Совсем немного, но все же громче.

«Да мало ли художников в Саратове?» — подумал Алексей, вспоминая полотна в ящике ее письменного стола. Мысль, однако, облегчения не принесла. Не стало легче и в тот момент, когда он услышал звук захлопывающейся входной двери.

— Алеша! — тут же появилось в дверном проеме лицо матери. — Что же ты Людочку не проводил?

— Она не захотела, мам.

— Не захотела, — усмехнулась Анна Сергеевна. — Поссорились?

Алексей молчал.

— И правильно, и нечего теперь расстроенный вид делать! Прождала тебя весь вечер, волновалась, мы уж чего только не передумали. Ты где был-то?

— Приятеля встретил.

— Приятеля… Эх, ты! Андрюшку, что ли?

— Мам, давай не будем…

— Не будем… — вздохнула мать. Только в этот момент он заметил, что в руках у нее банное полотенце. Заметил, потому что услышал знакомое, только чуть приглушенное карканье.

— Ну чего ты пищишь. Теперь хоть чистая. Хорошая кошечка…

Она наклонилась и выпустила из полотенца ни на что не похожее чудовище с огромной ушастой головой и тонким туловищем, покрытым длинными, торчащими в разные стороны колючками. Зрелище не для слабонервных.

— Рыженькая, — вздохнув, произнесла Анна Сергеевна. — Давай ее Геллой назовем. Рыжая Гелла, как у Булгакова…

— Мам, — Алексей поднялся, подошел, обхватил мать за плечи, прижал к себе, — какая ты у меня замечательная. Как я тебя люблю. Давай, конечно, назовем ее Геллой. Как у Булгакова.

— И нечего меня обнимать. — Посуровев, мать отстранила его от себя. Наклонилась, протянула руку, подняла с пола кошку, которая только что обрела имя, и невозмутимо произнесла: — Иди ко мне, маленький. Иди, мой хороший.

— Мама, — простонал сквозь подступающий смех Алексей. — Мама, скажи, ты Фрейда читала?

— При чем здесь Фрейд? — нахмурилась Анна Сергеевна. — Вечно ты, Лешка, со своими странностями. Это же кошка.

«На самом деле, — подумал Алексей, — это же просто кошка, и Фрейд здесь совершенно ни при чем».

Когда минутная стрелка на циферблате наручных часов доползла до половины седьмого, Алексей, внутренне чертыхнувшись, решил уйти домой. В самом деле, «часов в шесть» — понятие растяжимое. Даже слишком растяжимое, это очень ясно понимаешь после того, как простоишь целый час на холоде, как придурок, возле липы. «Или это все-таки тополь», — в сотый раз, наверное, за вечер подумал Алексей, но к конкретному решению так и не пришел. Единственное, что он решил, что ждет еще пять минут — и уходит. Быстрым шагом, а наперед будет знать, что договариваться о времени встречи нужно более конкретно. Хотя вряд ли так удастся с человеком, у которого нет никаких представлений об обязательности. «Нет, все-таки липа. Тополь должен быть выше. Но может быть, это молодой тополь?» «Или старая липа, идиот, — шепнул, ухмыльнувшись, внутренний голос, который принято называть голосом рассудка, — пять минут уже прошло».

Наконец он ее увидел. Она шла неторопливо по другой стороне улицы, разглядывая пролетающих мимо ворон…

Пролетающих мимо ворон он придумал сам — на самом деле она никого не разглядывала и шла достаточно быстро.

— Привет. Извини, я задержалась.

— Ничего, — выдохнул Алексей, — я сам только что пришел. Как ты думаешь, это тополь или липа?

— Тополь, конечно, — разрешила она его сомнения. — С него летом знаешь как пух летит!

— Ты сегодня замечательно выглядишь.

Он разглядывал ее лицо. Она снова над ним потрудилась — ресницы тяжелели под тушью, губы аккуратно прорисованы и покрыты бледно-розовой помадой. Тот же розовый джемпер и приглаженная прическа, которая, подумал он, делает ее какой-то недосягаемой, немного чужой.

— Только прическа… Знаешь, ты мне больше нравишься лохматой.

Она усмехнулась — было понятно, что не поверила.

— Как наша кошечка?

— Прекрасно. Она оказалась пушистой, когда высохла наконец. Мама назвала ее Геллой.

— Как у Булгакова, — одобрила она.

— Ты и Булгакова читала?

— Кто ж его не читал. Ну пойдем.

— Пойдем, — согласился он, согнул руку в локте, втайне надеясь, что она отвергнет его предложение и схватится, как вчера, за мизинец. Даже оттопырил его слегка непроизвольно, но она и думать забыла о мизинце. — Куда мы идем? — поинтересовался он, поняв, пройдя несколько шагов, что на этот раз не он, а она ведет его куда-то.

— Мы идем в гости.

— В гости? — Он даже остановился от неожиданности. Совсем, совсем не хотелось идти ни в какие гости, сидеть среди незнакомых сопливых парней-подростков и девочек с прыщами на лице. Он ясно представил себе эту компанию тинэйджеров, собравшихся, видимо, с единственной целью — поглазеть на новый кадр их подружки Маши. Представил даже, как они будут обсуждать его, хихикая, обмениваясь скабрезностями, после того как он уйдет. Нет уж, только не это, что за глупая затея, стоило ради этого полтора часа торчать под деревом!

— Я не хочу в гости. Не пойду в гости. — Он врос ногами в землю, как упрямый ослик, которого никакими уговорами с места не сдвинешь.

— Да почему?

— Не хочу. Знаешь, ты сходи в гости без меня.

— Очень интересно, наверное, ходить к самой себе в гости без тебя. Как-нибудь попробую сходить, только в другой раз, а сейчас…

— Только не говори, как сильно нас там ждут твои приятели. Наверное, нужно было сначала у меня спросить…

— Да нет там никаких приятелей!

— Нет приятелей? — опешил Алексей, и воображение в тот же миг нарисовало перед ним новую, еще более нелепую картину. — Так ты что, с родителями меня познакомить решила?

Она молчала, и он принял ее молчание за знак согласия, разозлившись еще сильнее.

— Интересно, в качестве кого ты меня им представишь? Как своего нового гувернера, или репетитора по немецкому, только учти, я в школе английский изучал, или, может быть…

Она молчала, смотрела пристально каким-то новым взглядом — сколько же у нее в запасе этих взглядов, подумал Алексей, когда она успела их накопить, и замолчал, подавленный ее молчанием.

— Да что с тобой сегодня, Алеша? Нет там никаких родителей. Там вообще никого нет.

— Вообще никого, — повторил Алексей, поняв наконец, в чем кроется подвох: там вообще никого нет.

Там вообще никого нет, а это значит — только он и она, и это был удар уже совсем ниже пояса, он просто представить себе не мог, что все это могло значить. Только он и она, ей пятнадцать, а ему двадцать два, он думает о ней не переставая уже третьи сутки, у нее зеленые глаза и лохматые белые волосы, и не нужно было стоять полтора часа под тополем, чтобы понять, что Фрейд не имеет к кошкам никакого отношения. Где же они, тоскливо заныло сердце, эти сопливые подростки, он бы расцеловал их всех, если бы они появились, он с огромной радостью разделил бы с ними этот вечер, он бы травил анекдоты, он бы покурил с ними травки, он сделал бы все, что угодно…

— Ты похож на большой вопросительный знак, который стоит почему-то в начале предложения. — Ее голос вернул его в реальность, с сопливыми подростками пришлось расстаться и снова смотреть и видеть перед собой ее накрашенные зеленые глаза. — Только знаки препинания обычно ставят в конце, тебе не кажется?