Бомбы в сахарной глазури - Медведева Ирина Яковлевна. Страница 41

Старики же — опять-таки под аккомпанемент воздыханий насчет того, как их унизили и ограбили — все откровеннее списываются в утиль. За постсоветскую эпоху мы уже привыкли к существованию возрастного ценза при приеме на работу: гораздо охотнее берут пускай ничего не умеющих, но молодых, чем знающих и опытных людей за 40. Мода эта пришла с Запада, который, кажется, так любит выслеживать самые разные виды дискриминации. Но в данном вопросе проявляет истинно нордическое хладнокровие. Разве что из сочувствия к старикам разрешает эвтаназию.

Церковь, как оплот вечных ценностей, вроде бы должна быть чужда этих новых веяний. Однако проникшее в церковную среду противопоставление "белых платочков" и молодежи не может не настораживать. Конечно, пока старикам еще не указывают на дверь, но наставнической роли потихоньку лишают и здесь. Уже не раз выдвигалось предложение назначать в храмах дежурных из числа верующей молодежи, которые бы помогали сориентироваться тем, кто приходит в дом Божий впервые и потому чувствует себя там неуверенно. В отличие от ворчливых "белых платочков" расторопные парни и девушки будут вести себя очень корректно, предупредительно. Ведь многие из них, успев поработать в сфере услуг, владеют технологией общения с клиентами на уровне мировых стандартов.

Вы только представьте себе, какой комфорт: входишь, еще не успел оглянуться — к тебе подлетает очаровательное юное создание. Нет, разумеется, не в платочке, чтобы не отпугнуть, а в яркой бейсболке. Радостно улыбаясь, — ведь в Церкви все должно быть радостно! — спрашивает: "Мау I help уои?" Сейчас ведь по внешнему виду не поймешь, кто он: наш или иностранец. И тут же переводит на русский: "Я могу быть вам чем-нибудь полезной?"

А неподалеку стоит молодой человек. Он вообще никому ничего не навязывает. Просто на груди у него большой круглый значок. Нет, разумеется, не с рекламой гербалайфа, а с аккуратным крестиком и надписью строго по теме: "Не знаешь, как вести себя в храме — спроси меня!"

Грамотно выстроенный, цивилизованный сервис будет привлекать все больше людей. Это вам не старухи, которые лезут со своими поучениями и замечаниями, когда их не спрашивают. В общем, хамят.

Таким образом, слово "хамство" окончательно утрачивает свой первоначальный смысл. Еще недавно сын не мог сказать матери, а внук деду: "Не хами!" Даже если в семье случались ссоры и скандалы, и даже если там сроду не слыхивали о Хаме и его отце Ное, сын и внук интуитивно чувствовали, что слово "хамство" по отношению к старшим неуместно, что это абсурд. Хамить мог лишь младший старшим. Младший по возрасту, по званию, по социальному положению. Даль объясняет, что "хам" — бранное прозвище лакеев, холопов или слуг. Как он выражается, "людей низкого рода". Это они, зарвавшись, могут хамить привилегированному классу господ. Подставьте сюда мам-пап, дедушек-бабушек, которые "хамят" привилегированному в глобалистской реальности классу молодежи, и вы получите перевернутую возрастную иерархию, что вполне закономерно, ибо перевертыши — основа глобализма.

Ассиметричный ответ

Конечно, пока еще негативизм по отношению к старикам не охватил все общество. Но даже в тех кругах, где не возмущаются хамством "белых платочков", которые смеют поучать молодых, отношение к старикам далеко от традиционной нормы. В лучшем случае это жалость. Дескать, бедные-несчастные пенсионеры, никому-то они не нужны, совсем выброшены из современной жизни. Ребенок гораздо чаще слышит о бабушке: "Оставь ее в покое, она устала", чем: "Посоветуйся с бабушкой, ей виднее". Если дед — академик или народный артист, то внук, может, еще что-то и узнает о его былых заслугах. "Обыкновенный" же дедушка воспринимается в основном как источник подарков, а также носильщик рюкзака, сопровождающий юный талант в студию раннего развития личности.

Отнимая у стариков право на общественно востребованную мудрость, глобалистская идеология бесповоротно разрушает смысловой стержень этого возраста. Конечно, старение практически всегда сопряжено с болезнями, с физической немощью, ослаблением зрения, слуха, подвижности, памяти. И это во все времена вызывало жалость. Но одно дело жалеть человека, относясь к нему снизу вверх, когда на первом плане — почтение, а иногда и благоговейный трепет. Тут даже скорее не жалость, а осторожное, бережное внимание. И совсем другое дело, как сегодня, жалость к старикам сверху вниз, с высоты своего здоровья, молодости, красоты и всезнайства. В сущности, это мало чем отличается от жалости к стареющей кошке или собаке. От них уже не ждут ни ловли мышей, ни охраны дома, а просто дают, чтобы скрасить угасание, кусочек колбаски и накрывают на ночь теплой тряпочкой.

И старики в последнее время как-то окуклились, закап-сулировались. Они не только перестали поучать, но даже не рвутся вспоминать прошлое, фактически отказавшись от одной из самых характерных и драгоценных особенностей своего возраста.

Однако логика глобализма с его культом ratio и прагматики не позволит долго топтаться на месте, потому что места для бесполезных особей в финальной стадии глобального проекта не предусмотрено. Эвтаназия смертельно больных — лишь начало финишной прямой. Ведь если рассудить логически, мучительна не только тяжелая болезнь. Разве влачить жалкое существование не мучительно? И разве не гуманнее покончить с лицемерной жалостью, одним махом освободив стариков от бремени бессмысленной жизни, а еще дееспособных членов общества — от неприятных впечатлений? Старость-то не радость, и лицезреть ее тоже, между прочим, не особенно радостно. Для нормального же функционирования необходимо получать как можно больше положительных эмоций и как можно меньше отрицательных. А то насмотришься на морщинистые лица, выпавшие зубы да согбенные спины и такая депрессия нахлынет, что и сам жить не захочешь.

Культ молодости, красоты и силы, царящий в глобализированном пространстве, плохо совмещается с сантиментами. Надо быть жестким, собранным, а не разнюниваться. А где жесткость, там совсем рядом, на расстоянии всего лишь одной буквы, — жестокость. Тем паче, что молодежь нынче через специфическую субкультуру усиленно информируют о всяких малоприятных физиологических подробностях, связанных со старением. Подробностях, которые, естественно, вызывают у эгоистичных, грубых натур брезгливое отторжение.

Вы заметили, что раньше молодой человек, не желавший уступить место старому, хотя бы опускал глаза, утыкаясь в газету, или закрывал их, делая вид, что спит? Теперь спокойно смотрит в упор "холодными голубыми глазами пулеметчика", как выражался Хэмингуэй. А в подростково-молодежной прессе уже инструктируют, как этим "пенсам" (пенсионерам), смеющим посягать на ваше законное место, давать отпор. Причем не тупо с ними собачиться, а поставить их на место весело, с истинно молодежным задором. Об одном таком "приколе" нам недавно рассказала женщина, ставшая его свидетельницей. В автобус вошла старушка и попросила юношу уступить ей место. В ответ он прикинулся иностранцем и стал, гримасничая, изображать, что не понимает по-русски (в журналах предлагают и такую "модель поведения"). Хотя за минуту до этого он очень бойко болтал со своими приятелями. Старушке уступила место сидевшая рядом с парнем пассажирка, тоже не первой молодости, а другие пассажиры умеренно повозмущались. Видимо, парня это задело, потому что, выйдя со старушкой на одной и той же остановке, он в отместку снял штаны и показал ей голую задницу под одобрительный гогот своих товарищей.

Неужели все пропало? Неужели на этот сатанинский вызов "Русь не дает ответа"? К счастью, дает. Исходит он, как и должно быть в борьбе с сатанизмом, от христиан. Но поскольку ответ — используем популярное нынче в политологии слово — асимметричен, он не сразу опознается как таковой. Будь он симметричным, "белым платочкам" оказывали бы у нас в храмах почет и уважение. В православных же семьях внуки не дерзили бы бабушке и дедушке, а набирались бы у них разнообразной жизненной премудрости. Но такой идиллии пока не наблюдается. Слишком мало времени прошло после семи директивно-безбожных десятилетий.