По ком звенят кедры - Ивакин Алексей Геннадьевич. Страница 46

Когда прозвучал, повар Стенли Клейтон как раз готовил ужин. «Белые ночи» стали для него настолько привычным явлением, что он просто не обращал внимания на суматоху, пока на кухню не ввалились два охранника и не велели ему идти вместе со всеми. Стенли понял, что на этот раз это не репетиция.

Джонс занял свое место на троне. Как всегда в руке его был микрофон. Рядом с ним был магнитофон. Пророк хотел оставить свою последнюю речь потомкам. Вокруг него суетились помощники, а все пути возможного побега были перекрыты охраной.

Адвокату Лейну удалось расспросить одного из охранников о происходящем. Тот объяснил, что Джонс готовит акцию массового самоубийства в знак протеста против «расизма» и «фашизма». Это уже не репетиция, добавил он.

Улучшив момент, адвокаты решили бежать. Они спрятались в густых зарослях, и это спасло им жизнь.

Тем временем, община собралась вокруг Джонса и он начал свою последнюю речь, которая становилась все более невнятной. Начал он с объявления, что их путь завершен.

Я хочу, чтобы дети мои были первыми, — сказал он. — Возьмите сначала младенцев.

На длинном столе рядом с ним медсестры наполнили шприцы цианидом, чтобы впрыснуть яд в рот малышам. Охранники, оцепив место, где сидел Джонс, держали оружие наизготовку.

По мере того, как пространство вокруг «алтаря» заполняли все прибывающие члены общины (числом более тысячи), старший помощник через громкоговорители давал указания охранникам: «Если заметите труса или предателя, если кто-то при вас попытается бежать — пристрелите этого человека».

Затем послышался голос Джонса:

Не будем ссориться. Сделаем все как следует.

Он держал палец на клавише записи магнитофона, то включая ее, то выключая в тех местах, где понимал, что заговаривается.

Несмотря на все мои старания защитить вас, нашлась горстка людей, которые своей ложью сделали нашу жизнь невозможной. Их предательство — это преступление века! — заявил он.

Старый испытанный прием снова сработал. Кто-то из джонсоновской паствы забился в религиозном экстазе, кто-то заплясал вокруг алтаря. Кто-то запел молитвы.

А знаете ли вы, что сейчас произойдет? Один из тех людей в самолете убьет пилота. Я не просил его об этом. Это произойдет само собой как возмездие. Они спустятся сюда на парашюте. Он еще долго говорил о том, как тяжко пришлось ему из-за предательства, какое давление на него оказывали и как он сопротивлялся…

Потом он велел всем выпить яд:

Пусть каждый возьмет свою чашу, как это делали древние греки, и тихо отойдет.

Джонс назвал это революционным шагом.

Они возвращаются к себе, чтобы порождать новую ложь, новых конгрессменов…

И снова он начал поторапливать людей, они должны были умереть побыстрее. Сначала дети…

Джонс все больше и больше взвинчивал себя. Он стал совсем безумным. Знаменательное событие, которого он так ждал, которое было многократно и успешно отрепетировано, наконец-то должно было свершиться. В медицинской палатке рядом с верандой доктор Шахт спешно готовил напиток в большом корыте с красной надписью по краю: «Ароматизировано». Он выливал туда содержимое из больших аптекарских склянок.

Джонс тем временем продолжал:

Если кто не согласен со мной, пусть говорит.

Другой человек спросил, нельзя и переселиться куда-нибудь подальше в джунгли, где их никто не найдет и они заживут новым домом? На что Джонс ответил, что жребий брошен.

Слишком поздно. Мои люди взяли с собой оружие. Конгрессмен Райан и все остальные мертвы. Враги подбираются к лагерю со всех сторон, чтобы уничтожить Джонстаун и отомстить за своих!

Одна молодая мать вышла вперед, к самому алтарю, и сказала:

Я смотрю на этих детишек и думаю, что они должны жить.

Джонс остановил магнитофон и уставился на нее.

— Я хочу увидеть как ты умрешь, — прошипел он.

Затем доктор Шах с медсестрой принесли корыто с цианидом и поставили на стол, разложив вокруг шприцы и расставив бумажные стаканчики. Привыкшие подчиняться во всем прихожане выстроились в длинную очередь. Охранники подгоняли людей грубыми окриками и дулами автоматов.

Джонс передал микрофон взволнованному добровольцу, который протолкался к алтарю через густую толпу.

Я готов уйти! — истеричные нотки звучали в его надрывном вопле. — И если вы скажете нам: умрите прямо сейчас, то мы готовы. И все наши братья и сестры с нами!

На самом деле не все хотели умирать. Из толпы донесся ропот. Но, как всегда, недовольных быстро вычислили в толпе и отволокли за веранду. Там охранники избили их, а потом втолкнули на прежнее место в очереди. Стратегия быстрого реагирования принесла свои плоды. Возгласы недовольства сами собой затихли.

Быстрее! — орал в каком-то самоисступлении Джонс. — Быстрее дети мои! Это лекарство принесет вам долгожданный покой… Вам не будет больно!

Он стоял, с красным лицом и безумными глазами, залитый ярким светом прожектора, а сотни людей перед ним — мужчины, женщины, дети, старики, ушедшие за ним в джунгли, — один за другим шли к последнему смертоносному причастию.

Я делал все чтобы это не случилось! — выл пророк со сцены. — А сейчас я думаю, что нельзя сидеть и ждать, когда опасность грозит нашим детям…

Первой подошла выпить яд молодая женщина с маленькой девочкой на руках. Она поднесла стаканчик с подслащенным ароматизированным ядом к губам ребенка, и та отпила немного. Остальное допила мать. Она отошла на площадку, где царил полумрак, и молча опустилась на землю.

Через несколько минут у обеих начались судороги, на губах выступила кровавая пена. Женщина дико кричала от боли, потом затихла. Девочка теснее прижалась к матери, похныкала и умерла.

Обреченные равнодушно переставляли ноги в очереди за смертью, заученным жестом они зачерпывали свою порцию яда и отходили в сторону. А потом в сгущающемся мраке долго звучало крещендо душераздирающих криков.

Темнота все же принесла спасение некоторым обитателям Джонстауна, сумевшим добраться до джунглей. Но спаслась только кучка людей.

Большинство слепо последовало за Джонсом туда, куда он их направил, — на смерть. Некоторые, умирая, благодарили Джонса за избавление, другие напоследок спокойно обнимались и прощались друг с другом. Мало кого приходилось заставлять принимать яд. Оружие шло в ход редко. Плачущим младенцам медсестры впрыскивали яд прямо в открытый рот.

Выпив отраву, обреченные на смерть уходили с веранды и устраивались на ближайшей площадке. Здесь им давали последнее указание — лечь вниз лицом, всем в один ряд.

После непродолжительной агонии все затихали. Охранники проходили вдоль рядов и носком ботинка подвигали трупы, выравнивая линию.

Джонс охрип от крика, пересохшие губы едва шевелились, от амфетамина с него градом катился пот, и вся одежда на нем промокла. Он бесновался на ярко освещенном помосте, а лица умирающих проплывали мимо него и растворялись во мраке.

Я не знаю, что еще сказать этим людям, хрипел он, как будто сам себя убеждал. — Меня лично смерть не страшит.

Стоны умирающих раздражали его, но особенно не нравился ему детский плач.

Хоть бы все это скорее кончилось! Поторапливайтесь! — подгонял он людей. — Мы пытались защищаться, мы пытались дать новое начало, но теперь поздно. Разве мы не черные? Разве мы не гордые? Разве мы не социалисты? — спрашивал сам себя белый проповедник, и глаза его загорались. — Так кто же мы?

Долгая ночь укрыла своим пологом поселение смерти. А когда рассвело, единственными звуками здесь были крики птиц в зарослях да перебранка обезьян на деревьях.

Джонстаун вымер.

Днем в джунглях вокруг Джонстауна появились гайанские войска, продвигавшиеся незаметно, в камуфляже из листьев. Они были готовы к бою, они двигались осторожно, рассчитывая в любую минуту встретить ожесточенное сопротивление.

Но встретил их не автоматный огонь, а мертвая тишина.

Тела колонистов на жаре уже начали разбухать и пахнуть.

Всего на земле было 914 трупов, из них 276 — детских.