Президентский марафон - Ельцин Борис Николаевич. Страница 84

Горбачёву была предоставлена одна из государственных резиденций в пожизненное пользование (президентская дача «Москва-река-5», га самая, которую он любил и которую попросил). Охрана и служебный автотранспорт ему и его семье. Медицинское обслуживание, пенсия.

Указ о гарантиях Горбачёву 91-го года имел ещё несколько важных пунктов.

Прежде всего он предоставлял Михаилу Сергеевичу возможность для новой общественно-политической деятельности. «Горбачёв-фонду» был предоставлен огромный комплекс зданий в центре Москвы.

Позднее в прессе было сказано немало едких слов на тему о том, что якобы я отобрал охрану, автомашину, дачу у Горбачёва — за его своеволие.

Это неправда.

Часть площадей — их «Горбачёв-фонд» сдавал в аренду — мы действительно передали другому учреждению, гуманитарному университету, но не по политическим соображениям. Сотрудники говорили, что аренда необходима, чтобы зарабатывать деньги для фонда. Но коммерческое использование площадей «Горбачёв-фонда» противоречило сути указа.

Я знаю, что за прошедшие девять лет после своей отставки Михаил Сергеевич укрепил в глазах мировой общественности свою репутацию мудрого политика, свою популярность как человека, сломавшего «железный занавес».

Не раз и не два на мой стол ложились докладные записки: Горбачёв вовсю критикует за рубежом, в своих книгах и в поездках, политику новой России, пытается набрать очки за счёт критики Ельцина. Были люди, которые подталкивали меня к тому, чтобы я «наказал» Горбачёва. Но все подобные разговоры я довольно жёстко пресекал.

… Хотя первые несколько лет после его отставки, откровенно говоря, справиться с собой было нелегко. Внутри все кипело, когда я слышал о том, что говорит Горбачёв за границей обо мне, о наших внутрироссийских делах.

Парадокс ситуации состоял в том, что единственным гарантом неприкосновенности Горбачёва был… только я. Сделать Михаила Сергеевича в глазах общества козлом отпущения, политическим «преступником номер один» было в то время легче лёгкого. Многие демократы «первой волны» не могли простить Горбачёву его метаний, его шараханий из стороны в сторону. Тогда казалось, что для народа он олицетворял номенклатурное партийное зло, в нем видели средоточие всех наших бед, кризисов. Наконец, обычная аппаратная логика заставляла свалить на предшественника грехи прошлого. Словом, внутри страны это была одна из самых непопулярных фигур.

… И все-таки каждый раз я заставлял себя усилием воли справиться с нахлынувшими чувствами, забыть о наших личных отношениях. (Не хочу здесь касаться этой темы, поскольку о том, как Горбачёв преследовал меня за критику, как потом пытался помешать каждому моему политическому шагу, я уже подробно говорил в предыдущих своих книгах.)

Я прекрасно понимал, что, несмотря на наши взаимные обиды, возможность для Горбачёва жить своей жизнью, говорить все, что он хочет, участвовать в президентской кампании 96-го года для всей России, для новой демократии важна не менее, чем для самого Михаила Сергеевича.

Когда после 96-го года мои помощники принесли мне на подпись приглашение Михаилу Сергеевичу на очередное торжественное мероприятие в Кремле, я вдруг впервые почувствовал, что привычного протеста в душе не нахожу. Напротив, почувствовал облегчение, подумал, что нам будет о чем поговорить.

Ближе к концу второго президентского срока я окончательно понял, что был прав, когда сдерживал свою обиду, не давал волю эмоциям. Обида и эмоции прошли, а цель была достигнута. Мы хотели создать прецедент открытой, раскованной, спокойной жизни экс-главы государства — и мы его создали. Впервые в российской истории. Создали, несмотря ни на что.

… Однако Михаил Сергеевич ни разу (до инаугурации Путина) не откликнулся на моё приглашение. А ведь прошло почти восемь лет, как мы не видели друг друга. Восемь лет!

Последний контакт нашей семьи с Горбачёвым произошёл при известных печальных обстоятельствах. Умерла Раиса Максимовна…

Я не знал, стоит ли мне ехать на похороны. Очень хотелось выразить своё сочувствие, но в то же время понимал — моё присутствие может вызвать лишние эмоции, добавить горечи. На похороны поехала Наина. С Горбачёвым она пробыла почти час, и встреча эта после долгого перерыва была искренней, человечной.

Сегодня изменилось общественное мнение в отношении Михаила Сергеевича. Горбачёву простили многое. Тем более после безвременной кончины Раисы Максимовны, когда простые люди впервые за много лет испытали к бывшему главе государства обычные, тёплые чувства — сочувствие, понимание.

Наверное, естественно, что когда обдумывал своё решение об отставке, пытался понять: что будет со мной после ухода?

Как будут относиться ко мне?

Иллюзий не было — любить, обожать не будут. Были даже такие сомнения: а когда появлюсь после отставки на публике, в театре — не освищут ли?

Ясно, что через какое-то время многое из того, что я делал, будет понято людьми. Но сразу после отставки, когда по старой русской традиции обычно на ушедшего сваливают все беды, все грехи — как я буду чувствовать себя, как жить?

Чем закончились те мои декабрьские сомнения, размышления, порой мучительные, — вы уже знаете.

В первые недели и месяцы, пока Владимир Путин находился у власти, было, с моей точки зрения, одно довольно спорное решение. О нем я хочу вспомнить именно в связи с размышлениями об уходящем президенте. Я говорю о гарантиях, которые он предоставил мне.

Я никогда никого не просил об этом. Всегда наотрез отказывался обсуждать эту тему. Ко мне не раз приходили переговорщики из Думы, в том числе представители компартии, просили «посоветоваться» по поводу закона о гарантиях, предоставляемых ушедшему президенту, но я всегда говорил: «Хотите принимать? Принимайте. Я здесь ни при чем».

Закон так и не был принят.

… Мне потом Волошин объяснил, что на срочном выпуске указа настояли юристы из администрации; они считали, что ждать принятия закона в Госдуме нельзя, ибо в правовом поле образуется дыра, а такое понятие, как юридический статус ушедшего со своего поста президента, временных дыр не терпит. Как это прописано в Конституции, в случае отсутствия закона президент обязан заполнить правовой вакуум своим указом. 31 декабря президент ушёл в отставку, закон отсутствовал… Но тем не менее даже ради этих высоких юридических материй не стоило торопиться. Хотя по-человечески я Путина понять могу.

Кстати говоря, и у нас в стране, и в мире о содержании указа ходит много нелепых слухов, толкований: будто бы все члены моей семьи освобождены от любой юридической ответственности перед законом. Будто бы указ о гарантиях предоставляет Ельцину какие-то немыслимые привилегии. Ну и главная нелепость: будто указ — это сделка между Ельциным и Путиным. Он мне даёт неприкосновенность, а я ему за это освобождаю раньше времени Кремль.

Последний тезис про сделку комментировать не буду. Из-за его полной абсурдности. Никакой указ никакой неприкосновенности обеспечить не может. Только человек глубоко наивный, ничего не понимающий в политике может поверить, что указы или законы могут что-то гарантировать бывшему лидеру страны.

Будет общество нездоровым и озлобленным, оно обязательно найдёт виновного в своих бедах, и тогда Ельцина обвинят во всех смертных грехах. И тут не то что указ — никакой закон не поможет.

Если же страна будет развиваться демократически, цивилизованно, а я уверен, именно так и произойдёт, само здоровое общество и будет главным гарантом неприкосновенности президента, ушедшего в отставку.

Теперь о самом указе. Вот как звучит этот пункт о неприкосновенности: "Президент Российской Федерации, прекративший исполнение своих полномочий, обладает неприкосновенностью… не может быть привлечён к уголовной или административной ответственности, задержан, арестован, подвергнут обыску, допросу либо личному досмотру… "

На членов моей семьи иммунитет не распространяется. Никаких юридических препятствий к тому, чтобы расследовать любое дело, относящееся к окружению президента, не существует. Это миф, созданный прессой.