Важные годы. Почему не стоит откладывать жизнь на потом - Джей Мэг. Страница 3

Как-то Кейт пришла на очередной сеанс и устало опустилась на диван в моем кабинете. Еще более печальная и взволнованная, чем обычно, она смотрела в окно и нервно перебирала ногами, рассказывая о воскресной встрече за обедом с четырьмя подругами по колледжу. Две из них приехали в город на конференцию. Одна только что вернулась из Греции, где записывала колыбельные в рамках работы над диссертацией. Еще одна привела с собой жениха. Когда все уселись за стол, Кейт посмотрела на подруг и поняла, что ей нечем похвастаться. Ей требовалось то, что у них уже было (работа, цель или любимый человек), поэтому она провела остаток дня в поисках нужной информации на сайте электронных объявлений Craigslist. Большинство вакансий (а также мужчин) показались ей неинтересными. Кейт начала сомневаться, что сможет получить то, к чему стремится. В итоге девушка отправилась спать, чувствуя себя обманутой.

Кейт в отчаянии сказала: «Мне уже двадцать с лишним лет. Сидя в ресторане, я поняла, что мне нечего рассказать о себе. В моем резюме нет ничего интересного. По сути, у меня нет достойного резюме. У меня нет любимого человека. Я даже не знаю, что делаю в этом городе. (Она достала носовой платок и расплакалась.) Меня просто поразила мысль о том, что значение открытых дорог сильно преувеличено. Мне бы хотелось быть более… не знаю… целеустремленной, что ли».

В случае Кейт еще было не поздно что-то изменить, но ей действительно следовало начинать действовать. К моменту окончания курса психотерапии у нее была своя квартира, водительские права, перспективный друг и работа по сбору пожертвований в благотворительной организации. Даже отношения с отцом стали улучшаться. Во время нашего последнего сеанса девушка поблагодарила меня за то, что я помогла ей наверстать упущенное. Она сказала, что наконец-то ее жизнь протекает «в реальном времени».

Возраст от двадцати до тридцати лет и есть то реальное время, которое нужно прожить надлежащим образом. Культура, в которой принято считать, что тридцать – это новые двадцать, приучила нас к тому, что период от двадцати до тридцати не играет особой роли в нашей жизни. Зигмунд Фрейд как-то сказал: «Любовь и работа, работа и любовь – вот и все, что делает нас людьми». В наши дни эти аспекты жизни человека обретают форму в более позднем возрасте, чем в прежние времена.

Когда родителям Кейт шел третий десяток, средний возраст вступления в брак и появления первого ребенка составлял двадцать один год [2]. Образование ограничивалось окончанием средней школы или колледжа, и молодые родители занимались главным образом зарабатыванием денег и ведением домашнего хозяйства. Поскольку дохода одного из супругов было достаточно для содержания семьи, мужчины в большинстве случаев работали, а две трети женщин – нет. Люди могли проработать в одной и той же сфере всю жизнь. В то время средняя цена дома составляла 17 000 долларов [3]. Разводы и контрацептивы только начали получать широкое распространение.

Затем на протяжении жизни одного поколения произошел огромный культурный сдвиг [4]. На рынке появилось множество надежных и удобных противозачаточных средств; многие женщины получили возможность работать. К началу нового тысячелетия только половина молодых людей вступали в брак до тридцати, а еще меньше заводили детей. Все это делало возраст от двадцати до тридцати лет временем новообретенной свободы. Стало преобладать мнение, что учиться в колледже – это слишком дорого и не так уж необходимо и что важнее учиться в университете, но в обоих случаях остается достаточно времени для досуга.

На протяжении сотен лет юноши и девушки после двадцати переставали быть детьми и сразу же становились мужьями и женами. Однако буквально за несколько десятков лет у молодых людей появился еще один промежуток времени для развития. Но молодые люди, подобные Кейт, не понимали, как правильно использовать период между жизнью в родительском и собственном доме, купленным в кредит.

В итоге возраст от двадцати до тридцати лет стал для молодых людей временем неопределенности. В 2001 году в журнале Economist вышла статья под названием Bridget Jones Economy («Экономика Бриджит Джонс») [5], а в 2005-м основная статья одного из номеров журнала Time была озаглавлена так: Meet the Twixters («Познакомьтесь с твикстерами» {1}) [6]. В обоих журналах говорилось о том, что в наше время возраст от двадцати до тридцати лет стал тем периодом, когда юноши и девушки могут распоряжаться своей жизнью по собственному усмотрению и располагают необходимыми для этого средствами. В 2007 году этот возраст уже начали называть «годами странствий» – предполагалось, что молодые люди должны посвятить их путешествиям [7]. Журналисты и исследователи окрестили юношей и девушек старше двадцати «взрослыми детьми», «предвзрослыми» и «юными взрослыми».

Некоторые говорят, что возраст от двадцати до тридцати лет – это продолжение юности, тогда как другие считают эти годы началом взрослости [8]. Это так называемое смещение временных рамок взросления понизило статус молодых людей двадцати-тридцати лет до «не совсем взрослых», – и это тогда, когда им больше всего необходимо действовать [9]. В итоге Кейт и подобные ей молодые люди попали в водоворот предвзятости и непонимания, что привело к слишком упрощенному восприятию десятилетия, определяющего всю их дальнейшую взрослую жизнь.

Однако, даже несмотря на наше пренебрежительное отношение к молодым людям двадцати с лишним лет, мы порой делаем из них фетиш. Массовая культура чрезмерно сфокусирована на этой возрастной категории, подавая ее как годы беззаботности, когда от жизни необходимо взять все сполна. Дети-знаменитости и обычные подростки проводят свою юность так, будто им уже за двадцать, а молодые взрослые одеваются и ведут себя как герои реалити-шоу «Реальные домохозяйки», чтобы выглядеть на двадцать девять лет. В итоге юноши и девушки выглядят старше, а взрослые люди – моложе, что превращает взрослую жизнь в один длинный период двадцатилетия. Для описания ситуации, когда человек ведет один и тот же образ жизни и придерживается одних и тех же взглядов с юности до самой смерти, даже изобрели новый термин – «амортальность» [10].

Это противоречивая и опасная идея. С одной стороны, нам пытаются внушить, что возраст от двадцати до тридцати не играет особой роли в жизни человека, а с другой – происходит гламуризация и едва ли не одержимость этим возрастом, но мало что напоминает нам о том, что в жизни есть и много других важных вещей. Все это приводит к бездумной растрате самых трансформационных лет своей взрослой жизни, а расплачиваться за это приходится в последующие десятилетия.

Сформировавшееся в нашей культуре отношение к двадцати-тридцатилетним в какой-то мере напоминает те старые добрые времена, когда Америка находилась в состоянии иррационального изобилия. Двадцатилетние молодые люди XXI столетия выросли во времена бума доткомов {2}, увеличения порций блюд в ресторанах быстрого питания, пузыря на рынке недвижимости и чрезмерного оживления на Уолл-стрит. В стартапах {3} считали, что их элегантные сайты будут стимулировать спрос и помогут делать деньги; люди не думали о калориях, которые получают вместе с увеличенными порциями; домовладельцы не сомневались, что их дома всегда будут расти в цене; финансовые аналитики считали, что рынок неизменно будет пребывать в состоянии подъема. Взрослые всех возрастов позволили тому, что психологи обозначают термином «нереалистичный оптимизм» (мысль о том, что с вами никогда не случится ничего плохого), взять верх над логикой и здравым смыслом. Взрослые всех категорий не смогли просчитать возможные последствия. В итоге поколение двадцати-тридцатилетних стало новым «пузырем», и он вот-вот может лопнуть.