Бог ищет тебя - Елистратова Лола. Страница 11
– Станцуешь? – опешил Андрей.
– Да. Я теперь танцую восточные танцы.
– Ну давай...
Лиза оглядела номер в поисках сокровищ, которые она накупила при выходе из клуба. Вон он, большой пакет – валяется на полу под телевизором. Она бросила его туда, когда зашла в номер и увидела корзину с цветами.
Лиза достала из пакета диск и вставила в маленький проигрыватель.
– Хабиби... я хабиби... – немедленно полилось из колонок.
Андрей не верил своим ушам. Какая-то хабиби – и это у его жены, идущей по жизни под томную звукопись Дебюсси и Равеля.
Лиза подхватила с пола пакет и направилась в ванную.
– Ты куда? – спросил он.
– Переодеваться.
Андрей из осторожности решил оставить это без комментариев.
Через несколько минут она появилась в дверном проеме: прозрачная шифоновая юбка с разрезом до бедра, сверкающий топ из блесток, звонкая бахрома и мониста, мониста... Встала, улыбнулась, округлила руки. Поиграла пальцами.
Андрей включил камеру.
Хабиби, хабиби... Три шажка в диагональ, три – в другую – томно, вкрадчиво, словно кошка, которая охотится за воробьем. Прокрутилась – спина как струнка, голова поднята, третий глаз неподвижен – остановилась, приставила ножку, согнула в колене, пококетничала плечиком: я стесняюсь. Больше нет ни шагов на снегу, ни даже металлического крещендо «Болеро» – только восточная мелодия, густая и вязкая, как рахат-лукум, пропитанный розовым маслом.
«Нижняя волна»: бедра выгибаются, удар пахом вперед.
Ах!
Еще один удар.
И опять шаги – во-он к тому мужчине у окна, с камерой в руках. Шаги уже четче, увереннее: кошке не надо больше красться. Птичка попалась.
И – «большая поза», позиция «ключ»: одна рука – в сторону, другая – над головой, запястья выгнуты, грудь мелко дрожит. Покрывало летит, руки выписывают затейливые фигуры перед лицом: повращала бедрами – и ну страдать!
Я страдаю. Боже, как же я страдаю...
А вы, между прочим, пока я страдаю, полюбуйтесь: какая фигура, какие волосы. Успевайте поворачивать за мной камеры, когда я поплыву в проходе между окном и кроватью. Правое бедро вверх, вверх, и еще вверх, как учила темная танцовщица.
Но что это с ним, Лиза? Отчего он так бледен? Почему он снимает тебя с такой жалкой улыбкой на лице? Словно прямо сейчас грянется об пол, станет молить прерывающимся голосом:
– Танцуй для меня еще, серебряная царевна. Танцуй, и я подарю тебе топазы, желтые, как глаза тигров, и красные, как глаза голубей, и зеленые, как глаза кошек...
Или закусит губу и скажет себе, что это невероятно, его жена – строгий девический бутон – раскрылась в томную палевую розу, а он здесь совершенно ни при чем. Он не мог ее разбудить, не мог растопить, хоть и любил, и злился на себя, злился на нее, на ее скованность, и даже демонстративно изменил ей с досады, из мести за холодность, а она в это время... И что, это сделал кто-то другой? Чужой, неизвестный дотронулся до его жены волшебной палочкой, и она растаяла, как Снегурочка? Кто-то пришел ночью к башне, под окно, и просил, молил:
– Мелизанда, дай мне свою ручку. Только твою маленькую ручку!
И она наклонилась, и золотые волосы волной потекли вниз и накрыли счастливца.
А он сам видел только ее слезы – взрослый, мрачный, темный муж, король Голо.
– Лизонька, – сказал он, – прости меня.
Она танцевала.
Уж какой там «мой Лизочек так уж мал, так уж мал, что из листика сирени сделал зонтик он для тени»! Императрица Елизавета на сверкающем балу-маскараде.
– Возвращайся домой, Лиза. Я без тебя не могу.
Она танцевала.
– Хочешь, я на колени встану?
Изображение в камере дрожало и прыгало.
Только танцуй для меня, Саломея, и я дам тебе ониксы, похожие на глазные яблоки мертвой женщины. Я подарю тебе сапфиры, большие как яйца, и синие как синие цветы.
Хабиби, моя хабиби, любимая. Да, я – хабиби. Я.
Лежишь у моих ног?
Лежи, лежи.
Ах, хабиби...
– Послушай, – сказал Андрей, когда музыка смолкла, – я тебе все объясню.
Он отложил камеру в сторону и взял Лизу за руку. Потянул, усадил на развороченную кровать.
Сверкающая блестками, звонкая Лиза села рядом с ним, как театральная Жар-птица.
– Я был не в себе, когда это произошло... На Рождество. Не соображал, что делаю. Мне было так плохо, а ты даже не пыталась понять. Тебе было как будто все равно.
– Я же еще и виновата?
– Нет, нет, ты не виновата. Просто на работе было черт знает что... – он помедлил, взглянул на нее.
Она слушала.
– Ты же знаешь, что я хочу открыть большой филиал в Петербурге, – сказал он. – Мне удалось договориться, что мы получим на это крупную сумму из федерального бюджета. Ну, знаешь, развитие города и всякое такое... Я был уже в струе, все шло хорошо, и тут... – Андрей запнулся, подбирая слова. – Словом, обнаружилось, что на эти деньги есть другие претенденты. Конкуренты.
– Что, опасные конкуренты?
– Да какая-то новгородская фирма «РСТ», которую и знать-то никто не знает. Спекулируют только на том, что они не СП, а стопроцентно русское предприятие, и хотят деньги перебить на себя. Сказки рассказывают, что еще займ получат у французов, в «Лионском кредите». И ничего бы у них не вышло, если бы не один тип, советник генерального по финансам. Молодой, черт, но ловкий. Ума не приложу, что с ним делать. Все нервы мне вымотал.
– А что ты, собственно, с ним собираешься сделать? Придушить, что ли?
– Ой, Лиза, мне не до шуток, – мрачно сказал Андрей. – Я в трубу могу вылететь из-за этого козла. И правда придушил бы, если бы мог...
– Ну, Андрюша...
Да нет, – отмахнулся он. – Мне надо как-то его дискредитировать. Документы, что ли, какие-нибудь получить, из которых бы следовало, что им никогда не получить этого французского кредита. Ведь это же блеф, Лиза, сплошное фуфло, – почти закричал он, рассердившись. – Сейчас мои деньги себе возьмут, а потом ищи-свищи. Но доказательств-то нет. Мне бы какие-нибудь финансовые отчеты получить, чтобы с фактами в руках доказать, что этот кредит – сплошное вранье. Но сколько я ни пытался – и через агентов, и взятки давал, ничего не выходит, – Андрей бесился. – И все из-за этого подонка-финансиста. Это он воду мутит, у него связи в Петербурге. Наврал целую гору, и все уши развесили. Шустрый, сволочь.
– Кто же это такой? – удивилась Лиза.
– Да есть там один... ты все равно не знаешь. Некий Дмитрий Печатников.
– Как? – переспросила ошарашенная Лиза. – Дмитрий Печатников?
– Ты что, с ним знакома?
– Кажется, я его видела внизу, в гостинице... – пробормотала она.
Потянулась к столу, достала из ящика визитку. «Дмитрий Печатников. Фирма «РСТ»».
– Надо же, и правда «РСТ», а я не обратила внимания...
– Ну, везде поспел, – сказал Андрей с ненавистью.
– Да нет, нет, – заторопилась Лиза. – Просто он вещи помог мне до номера донести... ну и визитку заодно дал...
Опять игра одной левой рукой. Одним пальцем левой руки.
– А швейцара нельзя было попросить? – насупившись, поинтересовался Андрей.
Темная, темная волна по лицу: кто стоял там внизу, под окном, у башни?
Чей голос шептал словно во сне: «Мелизанда, дай мне ручку. Только твою маленькую ручку...» – и брякали мониста, золотые волосы проливались с башни вниз...
– Почему у тебя цветы в номере? – резко спросил он. – Откуда корзина?
Он сидел на краю кровати, сложа руки и грозно нахмурясь. Глаза его сверкали из-под шапки черных волос. В этом положении удивительно напоминал он портрет Наполеона. Это сходство поразило даже Лизавету Ивановну.
Лет двести назад барышня Лиза подумала бы на ее месте: «Ах, этот Германн! Лицо истинно романтическое; у него профиль Наполеона, а душа Мефистофеля».
– А какое тебе дело? – огрызнулась Лиза. – Ты бы вообще лучше молчал... Отелло...
Ссора вспыхнула между ними, как внезапно раскрывшееся оперение огненной Жар-птицы.