Физиологическая фантазия - Елистратова Лола. Страница 3

– Зверечек хочет кушать, – восклицала она.

Бросала наполовину намазанную маской клиентку и бежала с едой к нахальному животному, вальяжно развалившемуся на ее белоснежной кровати, среди пуха и зеркал. Имени у кота не было: просто «зверечек» или «живоглотик» – в минуты особой нежности.

Таня живоглотика недолюбливала.

Во-первых, за наглость.

Во-вторых, за полную никчемность. Более бесполезного существа Таня еще не видывала: целыми днями он дрых, а если вдруг ему случалось смилостивиться и слезть с шикарного ложа Фаусты, то доползал до окна и валялся там, как мешок с тухлой рыбой, подставляя солнечным лучам бессовестную заспанную морду. Армия домработников в это время с проклятиями выцарапывала из ковров клоки его шерсти.

Впрочем, в данный момент Тане было не до живоглотика. Она шла через стеклянный ХОЛЛ К лифту, обдумывая, как лучше рассказать об услышанном Фаусте Петровне. Состояние у девушки было нервно-приподнятое, хотя к возбуждению подмешивалась изрядная доля страха.

Как ни глупо, но ей было приятно, что именно она расскажет доктору эту ужасную утреннюю историю, – Фауста Петровна волей-неволей обратит на нее внимание, будет слушать, задавать вопросы. Таня боготворила доктора, такую взрослую, невозмутимую и уверенную в себе; как же не обрадоваться возможности хоть чем-то ее удивить? Интересно, как она отреагирует? И сознательно, и бессознательно Таня копировала все реакции, жесты и слова доктора, словно хотела спрятать остатки подростковой неуклюжести под этим новым – блестящим и пугающим – образом.

С другой стороны, Таня опасалась вызвать раздражение Фаусты Петровны сообщением об ожидающемся приходе милиции. Вряд ли ей захочется принимать их в своем хрустальном дворце. Доктор может рассердиться, и тогда хорошего не жди. Не будет искать ни правого, ни виноватого. Под руку лучше не попадаться.

В напряженном раздумье Таня зашла в лифт и нажала на кнопку «24» – это последний этаж здания, на котором находился только стеклянный пентхаус. Выше – лишь крыша с красным мерцанием предупреждающих авиационных огней да небесный свод, в котором что-то темное и аморфное – то ли черт, то ли черта – боролось с холодным свежим ветром, прилетавшим от чистых, из-за леса. Решения о том, как разговаривать с доктором и разговаривать ли вообще, девушка так и не приняла; чувства и мысли плавали в ее блондинистой головке, не соединяясь ни в какие разумные фигуры, но застревая в самых неподходящих местах.

«Похоже на эфирный коллодий», – подумала Таня, для которой мышление медицинскими и фармацевтическими образами было вполне естественным.

Коллодий – прозрачная бесцветная жидкость с запахом эфира, застывающая при нанесении на кожу как тонкая, но прочная пленка. Казалось, что и сейчас взвесь Таниных мыслей и чувств исподволь схватывается, блокируется неведомой пеленой, словно невидимый и непонятный процесс перехода, начавшийся помимо Таниной воли, стал развиваться и уже потек по ее жизни, туманя мозги, как будто запахом эфира.

«Что-то я нервничаю неизвестно из-за чего, – заключила про себя девушка. – То вдруг тоска какая-то, домой хочется, в Крым, то деревьев дурацких испугалась, то Фаусте боюсь про милицию сказать. Баек наслушалась бредовых про оборотней, проторчала полчаса со старухами у подъезда. И голова будто не моя. Может, к дождю? Наверно, погода меняется, гроза будет – ветер. Ох уж этот ветер... Черт знает что. Давно уже надо было прийти и начать работать, а не заниматься чепухой».

С этими мыслями Таня подняла руку и нажала на кнопку звонка.

Звонок заливисто раскатился за дверью квартиры, брякнулся, отразившись, о зеркальные стены, и наступила тишина.

Никого.

«Не может быть, – удивилась Таня. – Завтра приемный день, надо препараты готовить. Фауста Петровна наверняка дома».

Позвонила еще раз, уже менее уверенно.

Долгая-долгая пауза и наконец – звук шаркающих ног, приближающихся к прихожей. Дверь отворилась, но вместо энергичной и строгой Фаусты Петровны Таня увидела кошмарного вида старуху с палкой и в нелепом головном уборе.

– Извините, я к доктору, – промямлила девушка.

Держа дверь полуоткрытой, старуха молча разглядывала ее через цепочку. Растерянная Таня тоже уставилась на нее во все глаза.

У старухи было длинное звериное лицо, грубостью черт схожее с выражением лица не то клинического дебила, не то горбатого карлика. Сплющенный курносый нос с широкими ноздрями очень высоко посажен над впалым ртом. Почему-то непропорционально огромное расстояние между кончиком носа и верхней губой и производило страшное впечатление. Кожа на щеках обвисла глубокими темными складками, переходившими в крупноморщинистую шею и невероятной величины бюст, выставленный на обозрение в глубоком декольте. Большие дряблые груди выпирали из туго зашнурованного черного корсажа расплывчатыми кругами; над плечами вздымались белоснежные буфы жестко накрахмаленной рубашки.

Головной убор старухи был под стать костюму: рогатый готический чепец из гобеленной ткани, мелко расшитой цветочками. Надо лбом к нему брошью крепилась белая фата с легкомысленной оборкой; снизу чепец подпирали оттопыренные хрящеватые уши.

Но самым неприятным, еще хуже верхней губы, в этом гротескном лице были глаза: небольшие, карие, с прищуром. Они отчасти напоминали глаза доктора Фаусты, если, конечно, можно сравнить это нелепое чудовище с подтянутой и моложавой пятидесятилетней женщиной. Чем-то эти глаза были похожи и на глаза самой Тани, хотя в этом случае сравнение с хорошеньким созданием двадцати лет от роду нельзя было провести никоим образом. И все же наибольший страх вызывало именно то, что светилось в этих как будто спокойных глазах, – нечто темное и бесформенное, то ли черт, то ли черта.

– Так... что? – спросила Таня, с трудом приходя в себя. – Фауста Петровна дома?

Старуха опять ничего не ответила, только взялась рукой за дверную цепочку. Таня заметила, что между большим и указательным пальцами она сжимает бутон розы. Пальцы были заскорузлые, унизанные кольцами, с грязными ногтями.

Недобрые карие глаза пристально разглядывали девочку из-под набрякших век. Брови над веками были выщипаны в ниточку и подведены сурьмой.

Между тем за спиной неизвестно откуда взявшегося страшилища виднелась знакомая прихожая: напольная фарфоровая ваза со стеклянными цветами и свечи в хрустальных бра вокруг зеркал. Где-то далеко, в спальне, слышалось довольное урчание зверечка: наверное, он недавно поел.

Старуха же казалась недвижимой, как каменное изваяние.

Но стоило Тане сделать крохотный шажок вперед, как обрюзгшее лицо перекосилось, и на нем отразился сильный гнев.

– Брысь, брысь, – сделала старуха на Таню пальцами с розой и с силой захлопнула дверь.

Глава вторая

ГЛАЗНОЕ КОПЬЕ

Ошарашенная Таня опять спустилась вниз, к подъезду. Там картина была все та же: бабульки, мойщик окон – чертовщина, чертовщина – милиция вызвала экспертов – сейчас будут ходить по квартирам, расспрашивать жильцов.

«Что это за бред? – думала девушка. – Где Фауста Петровна? Откуда старуха эта дикая? Уйти, что ли, домой подобру-поздорову? Но вроде неудобно, завтра приемный день, я обещала разложить препараты, подготовить посуду...»

Она потопталась за спинами у митингующей группы, теребя красный шарф. Разговаривавшие перестали обращать на нее внимание; даже злобная вахтерша, и та потеряла к ней всякий интерес. Тане тоже уже надоело в сотый раз выслушивать историю о ночном убийстве; чем чаще повторялись детали о растерзанном трупе, тем глупее и ненатуральнее казался девушке этот рассказ. Какие уж там «похищенные дух, душа и тело» – желтая пресса, да и только. Вот мерзкая старуха, не пускающая ее на работу, – это да, это действительно проблема...

Танины размышления были прерваны появлением двух милицейских машин.

– Приехали! Приехали! – восторженно закричала толпа и ринулась к стражам порядка.