Как научиться разбираться в людях - Егидес Аркадий Петрович. Страница 42

Часто, очень часто истероиды увлекаются не религией, а эзотерикой, околорелигиозными течениями. Истероиду очень хочется быть ближе к таинственному миру, быть "посвященным", каким-то особым, не таким, как все. Особенно модны у сегодняшних европейцев восточные веяния.

Просто христианство –это для истероидки уже мало. Нет, она должна стать колдуньей, целительницей, гадать на картах Таро, быть экстрасенсом или клиенткой экстрасенса, летать с пришельцами в космос, знаться с полтергейстом…

Истероидка часто ориентируется на гадания, на гороскопы, при этом верит в то, что ей подсказывают ее иррациональные потребности: она должна выйти замуж за директора, ей на роду написано быть актрисой…

Грех и истероидность – понятия нерасторжимые. Они словно созданы друг для друга. Это дуга лука и его тетива. Если паранойяльный грешит и не кается, эпилептоид, как правило, не грешит и потому не кается, то истероид грешит, чтобы каяться. В прилюдном грехе и прилюдном покаянии он получает особое удовольствие. Совершать что-нибудь незапретное ему неинтересно, ему нужен скандал вокруг его греха. А потом – всеобщее сочувствие и прощение после публичного покаяния. В общем, кающаяся Магдалина, такой сияющий образ истероидки на все времена. И если гипертим тоже грешит и кается, то у него грех – естественное состояние тела, не более чем физиологический процесс, а у истероида грех – это естественное состояние души. Покаяние у гипертима выражено просто, дескать, прости меня грешного, – перекрестился и опрокинул чарку. Покаяние у истероида – это почти шекспировская трагедия. Это "всюду страсти роковые, и от судеб защиты нет".

Это налагание эпитимьи, самоуничижение, чуть ли не самоуничтожение, со слезами, расцарапанным лицом, раскачиванием в согбенной позе, катанием по грязному полу или по роскошному, хорошо пропылесосенному ковру.

А потом – просветление, душа очистилась в покаянии, так что можно снова сладко грешить, Бог простит.

Греховность у истероида связана с мазохистскими склонностями. Возьмем даже само устрашающее понятие ад. Ад – это то, что ждет грешника на том свете за его грехи. И смотрите, если то или иное действие, даже и очень "недостойное", не грозит мучениями в аду, если оно незапретно, то оно как бы и не так интересно. А вот если за грех будешь мучиться на том свете – это уже что-то, это уже некий смысл этой жизни.

Но ведь и на этом свете можно устроить себе ад: заявите, что вы голубой, и будете обеспечены скандалами на всю оставшуюся жизнь: осмеяние, оплевывание, освистывание, избиения. Но они же хотят, очень хотят, чтобы их избили физически и морально, а потом пожалели, приголубили, додали бы родительскую любовь, которой им так не хватало в детстве. Несчастность, которая испытывается при такой мазохистской провокации агрессии на себя, должна спровоцировать жалость.

Такое психоаналитическое толкование имеет естественное продолжение. Паранойяльные пророки-садисты придумывают ад, испытывая наслаждение от самого только описания будущих мучений грешников. А эпилептоидные "инквизиторы" испытывают райское блаженство от того, что здесь и теперь они этого грешника фейсом об сейф (так больнее и впечатлительнее, чем об тэйбл – сравните-ка: дерево или железо?). Ну а уж если это настоящая, католическая, инквизиция, то можно и на костер. Часть истероидов уподобляется в этом отношении и паранойяльным, и эпилептоидам, с той, может быть, разницей, что садистские и мазохистские тенденции у истероидов в основном взаимозаменяемы.

Приблизительно такие же процессы, как в сфере религии, происходят и в сфере науки. Он склонен безоговорочно принимать (эпилептоиды – критично) позицию новоявленного паранойяльного ученого, его доктрину, он участвует в его скандальных научных шоу, которые поражают воображение отрицанием прежних истин и открывшимися перспективами покорения природы, развития промышленности, облегчения труда, оздоровления людей. И, как обычно, позднее к ним присоединятся и эпилептоиды, которые составят действительно научную гвардию, а наш истероид уйдет, скорее всего поссорившись, к другому паранойяльному ученому или лжеученому и будет светить его отраженным светом и создавать нимб вокруг него.

Истероидов в науке не так много, все больше шизоиды, паранойяльные и эпилептоиды. Но истероидке может быть приятно блистать на научной трибуне, быть причисленной к лику ученых.

И вот тот или иной статусный профессор, увлекшись хорошенькой студенткой, принимает ее в аспирантуру, пишет за нее диссертацию, ну не полностью вместо нее пишет, но возится, правит тексты, печатает статьи в соавторстве с ней.

И смотришь – она помыкалась-помыкалась и защитилась, в двадцать пять лет уже кандидат наук. Для разбавления скучной научной общественности вроде бы даже и не так уж плохо. Но если бы, не дай Бог, истероидов в науке оказалось много и все они старались только блистать, то это уже была бы не наука, а сплошной театр.

Истероид по своей сути – не политик. Но, выражаясь словами Есенина, в политической жизни он – "самый яростный попутчик". Неважно, по какому пути движутся его лидеры, главное, что они ему симпатичны. Он больше ориентируется не на согласия или разногласия, а на симпатии или антипатии. И в то же время без истероидов немыслима ни одна революция и ни одна война – ни гражданская, ни отечественная, ни захватническая.

А какие сферы деятельности ему еще подходят? Что ж, исходя из основной черты – тотальной демонстративности, легко видеть, что это прежде всего артисты – эстрады и театра, кино, телевидения, радио, это ведущие различных ток-шоу, это эстрадные музыканты, а нередко и исполнители классической музыки, ну а дальше – это некоторые учителя, лекторы, дикторы, представительные и представительствующие секретарши, продавцы, рекламные агенты и т. д.

А если отбросить предвзятость, то проституция – тоже в основном истероидная профессия. Чего стоят одни рекламные проспекты преуспевающих проституток, в каких только позах и какие только интимные места они не выставляют на всеобщее обозрение, не говоря уже о порнофильмах. И для всех этих видов деятельности надо хотеть и уметь быть в центре внимания, не бояться этого. Но могут быть и другие романтические занятия, например (как и у паранойяльных), переплыть океан на парусничке, чтобы получать аплодисменты и раздавать автографы.

Артисты – они почти что всегда истероиды. И, как истероиды, они любят себя в искусстве, а не искусство в себе. Станиславский, получается, именно о них придумал эту глубокую фразу. Далеко не все, кто связан с театром, – истероиды. Режиссер, например, – не истероид. Но кто такой режиссер? Это человек, которого нет на сцене. Он выходит туда только раскланиваться. Это актеры-истероиды – на сцене. А он – за кулисами. Он, как "серый кардинал", – всем управляет, но его не видно. Его и не надо видеть. Он паранойяльный. Как другие паранойяльные ставят политические спектакли (и в них задействованы свои "актеры"), так и режиссер театра или кино воплощает свои художественные идеи, которые непосредственно зрителю несет актер-истероид.

Однако и ученый нуждается в том, чтобы как можно лучше представить свои работы, нуждается в продвижении своих результатов к людям, а для этого надо уметь сделать с блеском краткий содержательный доклад или держать аудиторию в состоянии напряженного внимания в течение всей вынужденно длинной лекции. Но если артист обходится своими истероидными качествами (художественностью, эмпатичностью), то ученый не может обойтись только этим. Чтобы добиться в науке чего-то дельного, он должен обладать качествами шизоида или эпилептоида. Так же как и в искусстве, истероиды любят себя в науке, а не науку в себе, не то что шизоиды, эпилептоиды или паранойяльные. Но слава богу, ученых среди истероидов мало, так что это все-таки будет наука, а не, как мы опасались, сплошной театр.

В овладении профессиональными навыками истероиды проявляют некоторое усердие, склонны учиться интероргтехнике, языкам.