Наблюдая за русскими. Скрытые правила поведения - Жельвис Владимир Ильич. Страница 10

В бедной русской деревне вдове с малыми детьми приходилось очень плохо, но чаще всего «мир» брал ее под опеку, и помереть от голода ей не давали.

Вот это и есть русский коллективизм, или, как его еще называют, соборность. Когда-то русские крестьяне, чьи села стояли на пути, по которому шли этапом каторжане и по которому наиболее удачливые умудрялись бежать обратно, на ночь оставляли на завалинке кружку молока и ломоть хлеба. Помните известную песню от лица беглого каторжанина: «Хлебом кормили крестьянки меня, парни снабжали махоркой»? Может, совсем недавно этот преступник украл у того крестьянина лошадь, но сегодня он – «несчастненький», а «несчастненького» всегда жалко. В ночь на Пасху царь Федор Иоаннович обходил тюрьмы и одаривал каждого преступника яичком. Нет, он их не прощал, за преступление извольте отвечать, но в светлый праздник жалко и преступника.

Хорошо это или плохо, коллективизм? Кто бы сомневался, конечно, хорошо. Хотя… Как это у нас было сказано выше насчет достоинств, которые продолжение недостатков? Вот представьте себе намагниченный железный стержень. На одном конце у него минус, на другом, естественно, плюс. Нам не хочется, чтобы был минус, хочется одних плюсов. Давайте возьмем ножовку и отпилим этот проклятый минус! Что у нас получится? Как известно из курса физики, ровно ничего. Пилите, как говорится, до посинения, все равно на одном конце у вас будет плюс, а на другом – минус…

Какой минус у коллективизма? А тот же плюс. Надежда на помощь, уверенность, что пропасть тебе не дадут, а это значит, что можно особенно не тревожиться и не перерабатывать: всех денег, знаем мы, не заработаешь, работа не волк и т. д. Поэтому можно, например, вовсе не работать, а жить на пенсию матери или бабушки. А поскольку потребности небольшие, можно на эту пенсию еще и пить. Мама и бабушка будут тебя ругать, но денег на водку дадут: а куда денешься? Сын (внук) ведь, не чужой человек!

Забавный факт. Очень неординарная личность, актер и одновременно священник Иван Охлобыстин до принятия сана весьма своеобразно развлекался. Например, он ходил по московским электричкам и просил милостыню. Охотнее всего, говорит он, подавали, если на плакате, который он держал, было написано что-нибудь вроде: «Проиграл все деньги в казино. Жена убьет. Помогите!» Или: «Не работал и не хочу. Дайте на пиво!» Очевидно, люди ценили юмор и наглость. Попробовал бы Охлобыстин попрошайничать с такими плакатами где-нибудь в протестантской Европе! Ох, не поняли бы!

Соответственно, роль личности в русском самосознании намного ниже роли коллектива. Старики помнят, как на парт– и профсобраниях прорабатывали людей, заботившихся о себе и своих близких: «Вы ставите себя выше коллектива!» Страшное преступление. Или вспомним фразу: «Что, тебе больше всех надо?»

Разбогатевший в городе крестьянин приехал домой и привез дорогую породистую собаку. Соседи приходили посмотреть, цокали языками, хвалили. А через две недели кто-то ее отравил: у всех Шарики и Бобики, а этот хочет лучше всех быть? Не выйдет!

Старый анекдот из серии «Рязанское радио»:

«Товарищ Иванов из села Гнилые Липки просит исполнить рапсодию Листа. Отвечаем: товарищ Иванов, не выпендривайтесь. Передаем для вас русскую народную песню „Валенки“…»

А ведь хорошее слово «выпендреж», правда? Это когда человек выламывается из общего ряда, хочет быть не как все, но не знает, как это делается.

Соборность русского человека можно увидеть буквально во всем. В переполненный автобус лезть не хочется никому, хоть русскому, хоть финну. Но финн переносит толкотню куда хуже, ему просто необходимо, чтобы вокруг него образовывался этакий воздушный кокон хотя бы на полметра, если нельзя полтора. Это расстояние – часть его самого, его личное пространство, покушаться на которое все равно что для русского – позволить заехать себе локтем в поддых. Для русского же личное пространство кончается с его одеждой, и потому его не слишком трогает, что незнакомый человек в автобусе прижался к нему, как будто он – библейский блудный сын, неожиданно вернувшийся из дальних странствий.

Во всех странах люди поют хором, но вы не услышите в той же Швеции нестройный, но полный энтузиазма хор незнакомых людей, объединенных только общим автобусом. Так приятно орать какую-нибудь нехитрую мелодию, которую тут же подхватывает сидящий рядом сосед! «Вместе весело шагать по просторам, по просторам, по просторам, и, конечно, припевать лучше хором, лучше хором, лучше хором!»

А почему в России прижилась такая уродливая форма, как колхоз? В Германской Демократической Республике не прижилась, в Румынии, Венгрии, даже славянской Болгарии не прижилась, не говоря уж о Польше или там Чехословакии. Ни в одной стране, находившейся под влиянием СССР, колхозы не были приняты. То есть что-то, конечно, получалось, но с каким же скрипом! И при первой возможности исчезли там колхозные забавы, как сон, как утренний туман.

А у нас колхозы существовали много десятилетий, себя, как правило, не оправдывали, но ведь и не распадались же! Разумеется, действовало государственное и партийное принуждение, но не только оно. Разгадка – в том же русском коллективизме. Как ни крути, а коллективное хозяйство, то есть труд сообща, всегда было присуще русскому крестьянству. Колхоз колхозом, а в страду люди во все века помогали друг другу, погорельцу строили дом всем миром и т. д. В колхозы людей загоняли, но совместному труду русских учить все-таки не надо было.

Проводили опрос. Сто процентов русских студентов сказали, что дали бы соседу списать контрольную работу. Сто процентов американцев с возмущением отвергли эту идею: с какой стати?! Разберемся.

Добросовестный русский студент, может, и не так уж охотно дает лодырю воспользоваться своим трудом, но что делать? Тот обидится, потеряешь дружбу, да и другие студенты твое поведение не одобрят. Нет уж, пусть списывает, с меня не убудет. Соседям надо помогать. Глядишь, и тебе когда-нибудь чем-нибудь помогут. Долг платеж ом красен. Ты мне – я тебе. Рука руку моет. Таких пословиц у нас масса, и все они отражают наш коллективизм.

Английский клерк может годами ездить в электричке на работу, видеть в кресле напротив одного и того же джентльмена и при этом так ни разу с ним не заговорить: как можно? Мы же не представлены друг другу! А вдруг он не хочет со мной разговаривать?! Его визави думает точно так же, и оба мучаются, потому что ехать молча очень скучно.

Такой проблемы у русских не существует. Их коллективизм просто заставляет их разговориться с первым встречным. Больше того, иной раз разговор, например, со случайным попутчиком в поезде даже предпочтительнее. В самом деле, если вы расскажете о своей проблеме подруге, она это запомнит на всю жизнь, и вы будете знать, что ей всё известно. А хочется-то, с одной стороны, рассказать, облегчить душу, снять с нее тяжесть, а с другой – чтобы потом об этом ваш собеседник забыл. Или хотя бы чтобы вы с ним никогда больше друг друга не встретили.

В прежние времена, когда религиозные ритуалы были в большей чести, очень помогала исповедь, ведь священник не имеет права о поведанных ему грехах никому говорить, даже если к нему на исповедь пришел убийца или маньяк. А сейчас куда пойдешь? Есть, правда, психоаналитики, их в Западной Европе и Америке сотни тысяч, но у нас идти к ним как-то не очень принято. Вот и остаются случайные встречные. Или, на худой конец, родственники. В индивидуалистских обществах интимное общение с близкими людьми маловероятно, оно рассматривается как вмешательство в личную жизнь. Специалисту-психоаналитику еще туда-сюда, но никому иному.

Русскому, с его куда более спокойным отношением к правам личности, в этом отношении намного легче. Конечно, и у нас есть личные тайны, но их много меньше, и раскрытие их меньший грех, чем на Западе.

Народам-коллективистам кажется вполне естественным, скажем, давать непрошеные советы. Один американский дипломат, работавший в Москве, рассказывает, что, когда он зимой вывозил на прогулку в коляске своего ребенка, ему приходилось постоянно выслушивать от местных бабушек замечания: бабушки считали, что он недостаточно тепло своего ребенка укутывал. Ему приходилось оправдываться, предлагать сострадательным женщинам просунуть руку под одежды младенца, чтобы они убедились, что ему тепло. Немыслимая ситуация где-нибудь в Западной Европе! С их позиции, это неслыханное посягательство на личную жизнь родителя: как одевать ребенка – это его и только его дело. Если бы он спросил совета, ему бы охотно его дали, но лезть с непрошеными советами – верх бестактности и даже грубости!