Рассудок маньяка - Абдуллаев Чингиз Акифович. Страница 14

– Добрый день, – поздоровался Михаил Михайлович, – вы просили срочно позвонить.

– Да. Вы можете срочно найти вашего эксперта? – услышал Дронго голос следователя.

– Какого эксперта?..

– Вы знаете, какого, – раздраженно сказал Климов, – нам он срочно нужен.

– Зачем? – спросил Сыркин, подмигнув стоявшему рядом Дронго.

– Так вы можете его срочно найти?

– Думаю, что смогу. А зачем все-таки он вам нужен?

– Где он находится? На территории института? – Следователь явно игнорировал вопросы Михаила Михайловича.

– Он в моем кабинете, – наконец проговорил Михаил Михайлович.

– Передайте ему трубку, – попросил Климов.

Сыркин взглянул на Дронго, передавая ему трубку.

– Добрый день, – услышал Дронго приглушенный голос Климова. – Не думал, что сегодня еще раз буду с вами разговаривать. Мне кажется, что вы были правы в некоторых своих предположениях.

– Что произошло?

– Мне полчаса назад передали, что Павел Мовчан пытался покончить жизнь самоубийством. Подробностей я не знаю, но он, кажется, хотел размозжить себе голову.

– Я же вам говорил, что его нужно перевести в одиночную камеру, – раздраженно напомнил Дронго.

– Уже перевели. Не нужно считать свое мнение истиной в последней инстанции. Но, если у вас появятся еще какие-нибудь светлые идеи, высказывайте, пожалуйста, их мне, а не Левитину. Думаю, вы меня понимаете?

Дронго положил трубку и посмотрел на телефонный аппарат, словно ожидая еще одного звонка. Затем сказал Сыркину:

– Мне кажется, что ваше преступление оказалось совсем не таким сложным, каким вы его считали.

– Вы сумели раскрыть преступление? – обрадовался Михаил Михайлович. – Вам удалось найти убийцу?

– Вы меня не поняли. Оно не просто сложное. Судя по всему, это будет самая загадочная история в моей жизни. И знайте – я не успокоюсь, пока не найду убийцу.

Глава 7

Этот кабинет отличался от всех, которые Дронго до сих пор видел в институте. Здесь было чисто, просторно, комфортно и безжизненно неуютно. Он мог принадлежать любому безликому мужчине, но в действительности это был кабинет известного ученого, профессора Моисеевой.

Здесь все было подчинено работе. На подоконниках не было цветов, на стенах – ни единой картины. На столе, кроме обычного канцелярского набора отечественного производства, лежала лишь стопка бумаг и несколько обычных канцелярских конвертов. И больше ничего, что свидетельствовало бы о характере заместителя директора или ее пристрастиях.

Моисеева была высокого роста, ее строгий костюм состоял из темной юбки, такого же цвета пиджака и светлой блузки. Никаких украшений или косметики. Лишь слабый запах лаванды как бы являлся данью женскому естеству хозяйки кабинета. У профессора Моисеевой были довольно правильные черты лица, немного удлиненный нос, не портивший общей симметрии, припухшие веки и чуть одутловатые щеки.

Безжизненно строгие глаза выдавали в ней одинокую женщину, потерявшую шанс найти себе пару. Она приняла Дронго, стоя у дверей, в точном соответствии с этикетом, по-мужски крепко пожала руку и указала на два кресла, стоявших в углу кабинета. Сыркину она просто кивнула, для нее заместитель директора по режиму и хозяйству был почти что завхоз. Все, что не касалось работы, Моисееву абсолютно не интересовало.

– Сергей Алексеевич вчера говорил мне про вас, – сказала Моисеева, доставая сигареты. – Он считает вас лучшим экспертом-аналитиком. Я, правда, не знаю, как к вам обращаться. Дронго – слишком фамильярно. Может быть, по имени-отчеству.

– Называйте меня Дронго, я уже привык.

– Как хотите. Скажите, а чем я, собственно, могу вам помочь?

– Вы занимаете угловой кабинет, обращенный окнами и на проходную, и на здание, где было совершено убийство. В тот вечер вы работали в своем кабинете. Я понимаю, что мой вопрос несколько стандартен, вас об этом уже неоднократно спрашивали. Но, возможно, вы вспомните какие-то детали? Мне важно знать все.

– Нет, я ничего не забыла, – с ходу ответила Моисеева. – И никого не видела. У меня нет привычки смотреть в окно во время работы, – строго добавила она.

Дронго едва заметно улыбнулся. Трудно было представить себе эту даму, праздно глядящей в окошко.

– Технический отдел работает под вашим руководством. Как вы считаете, что могло спровоцировать убийцу на подобное преступление?

– Я не считаю, а знаю, – убежденно сказала Моисеева, стряхивая пепел в пепельницу, стоявшую перед ней на столике. – Спровоцировать могла только сам Хохлова. Я неоднократно делала замечание нашим девушкам, но разве они меня послушались бы? А Сергей Алексеевич проявлял тут излишнюю либеральность. И об этом я ему говорила.

– В каком смысле?

– Молодая девушка не должна вести себя подобным образом, – объяснила профессор. – Конечно, это большая трагедия, и мы все были ошеломлены, но когда-нибудь нечто подобное могло случиться. Все эти мини-юбки, обтягивающие телеса брюки, прозрачные блузки, которые не только не скрывали, но и... Извините меня, я привыкла говорить то, что думаю.

– Да, да, разумеется. Но вы сказали им. Кому именно – «им»? Насколько я понял, речь пока идет только о Хохловой?

– Да, верно, – смутилась Моисеева, потушив сигарету. – Бедная девочка.

Сыркин, сидевший чуть в стороне, заерзал на стуле, но не посмел ничего вставить.

– У нас есть в институте несколько молодых особ, которые больше думают о своем макияже, чем о работе, – твердо заявила Моисеева. – К сожалению, не очень-то удается построить их режим так, чтобы в рабочее время от них было больше отдачи. И пользы, – добавила она, чуть повысив голос.

– Вы никого не подозреваете? – вдруг спросил Дронго.

– Конечно, никого, – удивилась профессор. – По-моему, все уже и так ясно. Преступление совершил наш бывший охранник. У него, кажется, была судимость. Никто из сотрудников нашего института такое сделать не мог. Это дикость, варварство, извращение. Я даже не знаю, как назвать этого убийцу. Его лечить нужно, а не сажать в тюрьму.

– А почему вы уверены, что именно он совершил убийство?

– Больше некому, – твердо заявила она. – Я работаю здесь уже много лет и хорошо знаю наш коллектив. Нельзя сказать, что у нас работают исключительно одаренные и порядочные люди. Но то, что у нас в коллективе не может быть маньяков и насильников, – это безусловно. Я в этом не сомневаюсь.

– Почему – насильников? Насколько я знаю, Хохлова была только убита.

– Не знаю, – чуть поморщилась она, – возможно, вы и правы. Я не вдавалась в эти малоприятные детали.

– А как вы могли бы охарактеризовать покойную?

– О покойных или хорошо, или ничего, – она достала сигареты, снова закурила, – но я объективный человек. В науке она была абсолютный ноль и даже отрицательная величина, плохо влияющая на коллектив. Ветреная, непостоянная, непоследовательная. Человек, правда, неплохой, так говорят ее коллеги. Отзывчивая, добрая, иногда слишком добрая. Вот, собственно, и все, что я знаю. У вас есть еще вопросы?

– Только один, последний. Кто принимал ее на работу?

– Это не входит в мою компетенцию, – сухо ответила Моисеева. – Ее принимал сам Архипов.

– Спасибо. Извините, что я вас побеспокоил. – Дронго поднялся из кресла. Хозяйка кабинета встала следом. Посмотрела ему в глаза.

– Вы думаете, что это сделал кто-то из наших? – спросила она.

– Во всяком случае, не охранник, у которого была судимость.

Она отвернулась. Помолчав, раздумчиво произнесла:

– Вот так живешь рядом с людьми, работаешь, доверяешь им. А потом оказывается, что кто-то из окружающих тебя – дикий зверь, маньяк. Это очень тяжело себе представить. Полный крах всех иллюзий.

– Да, – согласился Дронго, – возможно, вы и правы.

Она впервые за все время разговора с интересом посмотрела на него. Протянула руку.

– Если я понадоблюсь, можете заходить в любое время. До свидания.

– До свидания, – рукопожатие было таким же – мужским и сильным, как и при знакомстве.