Анализ характера - Райх Вильгельм. Страница 87

Двойственность жизни, которую вынуждены вести эти люди, может произвести сильное впечатление. Их внешняя позиция, измененная в соответствии с социальной, представляет собой искусственное образование, конфликтующее с истинной вегетативно детерминированной природой личности, которая часто оказывается не совсем скрытой. Придирчивый полицейский, тонкий и сдержанный ученый, элегантная недоступная леди из высшего общества, исполнительный функционер, действующий, как машина, — все они раскрывают себя как негармоничные в своей основе индивиды с самыми простыми стремлениями, влечениями, тревогами и ненавистью. Важно подчеркнуть, что «обычный человек» рассматривает эти характерологические маски с поразительным и все возрастающим уважением.

С точки зрения анализа характера различие между естественной сексуальной гармонией и ловушкой сексапильности, естественным и искусственным достоинством, искренним и напускным стыдом, вегетативным мышечным ритмом и вилянием бедрами и потряхиванием плечами, верностью, порожденной сексуальной удовлетворенностью, и верностью, вызванной страхом и чувством вины, и т. д. представляет собой то же самое, что и различие между структурой, способной развиваться, и консервативной структурой, между жизнью, которая означает подлинное существование, и жизнью, наполненной суррогатами. Здесь мы находим подход к психически-структурной основе идеологий и социальной деятельности.

В идеологии всех авторитарных социальных формаций вегетативная жизнь — как примитивная и животная — противопоставляется «культурной», которая на самом деле является суррогатом подлинной жизни; и поскольку культурная жизнь никак не связана с вегетативной, в реальности она совершенно непродуктивна, на ее основании образуются жесткие формы и догматы. Вегетативная жизнь, с другой стороны, благодаря несвойственной ей хронической ригидности и неподвижности энергии, напротив, хранит в себе бесконечные возможности развития. Это не суррогатные образования, которые создает культура, а все то прогрессивное, что позаимствовано из остатков прямого вегетативного контакта с миром. Несложно догадаться, какие грандиозные силы находятся в ожидании своего развития, когда появится возможность освободить человеческие структуры от замещающих функций и восстановить прямую связь с природой и обществом. Эти силы не могут принять форму новой религии, например, нового вида движения йоги, которое люди хотят использовать для «практического обретения прямого контакта». Нет, такое изменение структуры предполагало бы изменение социального порядка, что неприемлемо для последователей мистических практик.

Замещающий контакт, который устанавливает человек, представляет собой всего лишь компромисс между волей к жизни и социально обусловленным страхом жизни, поскольку человек, как живое существо, оказался в положении, когда отрицается реализация его естественных потребностей, а необходимость в социальных отношениях обусловлена его вегетативной природой. В отличие от прямого вегетативного контакта замещающий контакт имеет структуру, похожую на невротический симптом: это — деятельность, замещающая какую-то другую. Он служит защитой, он абсорбирует энергию и представляет собой попытку гармонизировать конфликтующие силы. Как и при наличии симптома, достигнутый результат совершенно несоизмерим с количеством израсходованной энергии. Замещающий контакт, таким образом, является одним из многих проявлений нарушенной социальной и персональной сексуальной экономики. Поскольку функция замещающих контактов остается неопознанной и поскольку их проявления принимают форму традиций, они неизбежно воспринимаются как некая неизменная данность. Тем не менее в качестве социального феномена и элемента человеческой структуры проявления замещающего контакта формируют историческую структуру человека, то есть развиваются определенным образом и поддаются изменениям. Когда едущий на нескоростном поезде не решается покинуть его ради другого доступного поезда, который едет быстрее и направляется в то же место назначения, у него возникает не только странная инертность, но и иллюзии относительно поезда. Точно так же идея упорядоченной сексуальной экономики должна стать настолько же осознанной, как идея нынешней устойчивости нарушенной сексуальной экономики, только тогда высвободятся силы, которых хватит, чтобы изменить образ жизни.

Если современная повседневная жизнь людей представляет собой суррогат, если их работа — досадная обязанность, а любовь и ненависть — всего лишь жалкое подобие этих чувств, если характерно-аналитическое разрушение панциря освобождает их от этих суррогатных функций, в то время когда человеческая структура, которая функционировала главным образом реактивно, является продуктом и незаменимым основанием современного социального устройства, то читатель вправе задать вопрос: что же придет на смену такого рода психической деятельности после успешного анализа характера? Какова связь между социальными достижениями и сексуальностью? Это трудные вопросы, ответы на которые связаны с огромной ответственностью. Характерно-аналитические понятия «невротический характер» и «генитальный характер» — это уже ответы. Однако исследование деятельности здорового индивида делает только свои первые шаги и сталкивается к тому же с сильнейшим сопротивлением той части человечества, которая существует в соответствии с моральными и авторитарными правилами. Эти правила со всеми их институтами и этическими нормами резко отличаются от психической структуры, которую характеризует не моральное регулирование, а сексуально-экономическое саморегулирование, которая действует не потому, что обязана, а потому, что заинтересована, чьи вегетативные истоки свободно контактируют с миром. Одной из наиболее трудных теоретических и практических задач будет применение знания, полученного при характерно-аналитическом изменении индивидуальной структуры, для изменения структуры масс на основе коллективного воспитания.

а) Идея «взрыва»

То, что биофизиологические состояния отражаются или отображаются в психических моделях поведения, полностью вписывается в рамки нашего знания о психофизиологических связях. Однако имеет место таинственный факт, который до сих пор остается невыясненным. Дело в том что язык, как и восприятие поведения других, бессознательно переводит соответствующее психологическое состояние не только метафорически, но и напрямую. Аналитический опыт показывает: если пациент говорит, что он «сдержанный» или «напряженный», то его мускулатура характеризуется состоянием гипертонуса, когда пациент чувствует себя «гадким» или «грязным», анализ показывает, что его характер имеет выраженную анальную основу. Если генитальный характер можно назвать «свободным», «текучим», «расслабленным» и «естественным», то это полностью соответствует биофизической структуре его вегетативного аппарата; если же кто-то «фальшив» и «неискренен», анализ показывает преобладание замещающего контакта и почти полное отсутствие свободно текущего либидо. Эта таинственная связь восприятия вегетативного состояния и его лингвистической формулировки подлежит детальному изучению. Здесь мы рассмотрим только один аспект этого вопроса.

Пациенты воспринимают характерно-аналитические атаки на их панцирь как угрозу их самости (seif) — Таким образом, аналитическая ситуация периодически ассоциируется со страхом нанесения вреда телу (кастрационная тревога), а победа анализа характера пугает, как гибель тела. Сознательно пациент хочет, чтобы атака была успешной, он хочет крушения своей психической ригидности, то есть стремится к тому, чего на самом деле сильно боится. Пугает не только разрушение характерного панциря, существует страх потерять опору. Существующее желание того, что вызывает страх, оборачивается типичным сопротивлением. Здесь имеется в виду не отношение эго к возникающему импульсу, а отношение к помощи, ожидаемой от аналитика. Пока не разбит характерный панцирь, пациент не способен к свободному выражению ассоциаций, как и к переживанию себя самого в полной мере. Таким образом, он ожидает от аналитика, что тот исправит его неким магическим способом; он занимает пассивную позицию, которая, однако, имеет совершенно активное содержание. То есть пациент мобилизует свои мазохистские стремления и использует их для собственного сопротивления, со следующим психическим содержанием: «Ты не помогаешь мне, ты не понимаешь меня, ты не любишь меня. Я заставлю тебя мне помочь, я буду упрямиться и использую к тебе скрытые ходы». На самом же деле пациент отклоняет всякое воздействие анализа. Такие ситуации в конце концов истолковываются загадочными явлениями: разрушение панциря, проникновение внутрь бессознательных секретов пациента неосознанно переживается им как процесс взламывания или взрывания. Легко понять, что здесь получают развитие пассивно-фемининные фантазии о протыкании или пронза-нии, причем это свойственно как мужчинам, так и женщинам. В частности, у мужчин встречаются следующие вариации подобной бессознательной фантазии. Из-за отсутствия генитальной уверенности в себе пациент чувствует себя импотентом, а затем у него рождается фантазия о том, что аналитик отдает ему собственную потенцию, свою способность к достижениям или свой пенис. Как правило, в основу такой фантазии заложена идея, что во время полового акта пациента с женщиной аналитик проникает в его анус своим пенисом, усиливая таким образом его пенис и делая его потентным. Эта бессознательная фантазия объясняется идентификацией с аналитиком и укоризненным требованием помощи; в то же время она объясняет сопротивление тому, чтобы принять эту помощь, поскольку бессознательный смысл терапии заключается в нанесении раны, в протыкании или пронзании.