Мамочка и смысл жизни.. Страница 44

– Ты хочешь сказать, что я не могу установить с тобой контакта из-за своих жалоб?

– Нет, я говорю не об этом. Все, Мирна, наше время истекло, на сегодня придется прерваться. Но когда ты будешь прослушивать запись этой сессии, обрати внимание на то, что я сказал минуту назад о том, как ты относишься ко мне. Я думаю, это самое важное, что я когда-либо тебе говорил.

После сессии Мирна, не теряя времени, поставила кассету, следуя совету Эрнста. Начав с «физически ты подошла бы мне по всем параметрам», она слушала очень внимательно.

«– Но есть некоторые другие вещи, о которых я задумался бы… Послушай внимательно, что я хочу сказать. Ты слушаешь и защищаешься. Ты аккумулируешь информацию, полученную от меня, но ничего не даешь взамен!. Мне также не кажется, что ты относишься ко мне как к личности – ты относишься ко мне как к базе данных, из которой ты выкачиваешь информацию… Когда ты будешь прослушивать запись этой сессии, обрати внимание на то, что я сказал минуту назад… Я думаю это самое важное, что я когда-либо тебе говорил».

Поменяв кассеты, Мирна снова прослушала запись о контрпереносе. Ее поразили те же фразы.

«…она не собирается взаимодействовать со мной и понимать это – она утверждает, что это неуместно… Сколько же, черт побери, раз я объяснял ей, как это важно – рассмотреть наши взаимоотношения?… Все, что я делаю, недостаточно хорошо для нее… никакой нежности, никакого тепла».

Возможно, доктор Лэш прав, подумала она. Я на самом деле никогда не думала о нем, его жизни, его опыте. Но я могу это изменить. Сегодня. Прямо сейчас по дороге домой.

Но она была неспособна сосредоточиться больше чем на минуту-две. Чтобы успокоить свои мысли, она обратилась к технике, которой научилась несколько лет назад на занятии по медитации. Оставив часть своего сознания сосредоточенным на дороге, с помощью другой она воссоздала образ метлы, выметающей все возникающие в голове бессвязные мысли. Сделав это, она сосредоточилась на дыхании: вдох – и медленный выдох.

Хорошо. Ее мысли успокоились, она позволила себе представить лицо доктора Лэша, сначала улыбающееся и внимательное, затем хмурящееся и отворачивающееся. В течение последних нескольких недель, с того времени, как она услышала ту запись, ее чувства по отношению к нему раскручивались по спирали.

Мне нужно сказать ему одну вещь, думала она… он стойкий. Я держу бедного парня на привязи вот уже несколько недель. Заставляю его потеть. Снова и снова бросаю ему в лицо его же слова. А он продолжает отражать удары. Держится. Не сдается. И он не увиливает, не изворачивается, не пытается лгать, как делала я. Может быть, позволяет себе маленькие хитрости, как тогда когда старался отказаться от слова «скулить». Или может быть, он старается избавить меня от боли?

Мирна вышла из задумчивости, как раз чтобы повернуть на 380-е шоссе, а затем опять легко отдалась во власть фантазий. Интересно, что доктор Лэш делает сейчас? Диктует? Записывает замечания об их встрече? Укладывает записи в ящик стола? Или сидит за столом и в этот момент думает обо мне? Этот стол. Стол отца. А отец думает обо мне сейчас? Может быть, он до сих пор где-то здесь, может, наблюдает за мной. Нет, папа превратился в прах. Оголенный череп. Кучка пыли. И все его мысли обо мне – тоже пыль. Все его воспоминания, его любовь, ненависть, уныние – все пыль. Даже меньше, чем пыль, – все это электромагнитные вспышки, исчезнувшие без следа. Я знаю, папа, должно быть, любил меня – все об этом говорили: тетя Элин, тетя Мария, дядя Джо, но он не мог сказать об этом мне. Если бы я только услышала от него эти слова.

Съезжая с шоссе, Мирна аккуратно припарковалась. Она взглянула вверх. Какое сегодня небо! – размышляла она. Большое небо. Слова… как можно описать его? Чистейшее – величественное – покрытое облаками. Светлые полосы облаков. Нет, прозрачные. Так лучше – мне нравится это слово. Прозрачные – прозрачные облака. А может быть, завеса волнистых облаков – облака, похожие на волны белого песка, движимые волнением ветра! Хорошо. Хорошо. Мне нравится.

Она взяла ручку и набросала несколько линий на обороте розовой квитанции из химчистки. Тронувшись с места, она снова начала размышлять. Как бы папа произнес эти слова? «Мирна, я люблю тебя, Мирна, я горжусь тобой – люблю тебя – люблю – ты лучшая дочь, самая лучшая дочь на свете». И что дальше? Снова пыль.

Ну и что, что он не сказал их никогда? А кто-нибудь говорил такое ему? Его родители? Никогда. Эти истории о них – его вечно пьющий отец, который умер болезненным и безмолвным, и его мать, которая еще два раза выходила замуж за алкоголиков. А я? Я когда-нибудь говорила ему эти слова? Хоть кому-нибудь говорила их?

Мирна задрожала и отмахнулась от своих мыслей. Как это не похоже на нее – эти мысли. Речь, поиск красивых слов. А воспоминания об отце? Это тоже было странно: она редко возвращалась к нему в мыслях. А как же ее решение думать о докторе Лэше?

Она попробовала еще раз. На минуту она представила его сидящим за столом, но затем возник другой образ из прошлого. Поздняя ночь. Должно быть, она уже долго спала. Шаги в холле. Поток света, струящийся из-под дверей родительской спальни. Мягкие голоса. Она услышала свое имя. «Мирна». Должно быть, они лежали под толстым пушистым одеялом. Постельный разговор. Говорили о ней. Она прильнула к полу, прижавшись щекой к ледяному линолеуму, пытаясь разглядеть хоть что-нибудь под дверью, услышать тайные слова родителей о ней.

А теперь, подумала она, глядя на плеер, я узнала эту тайну; я знаю эти слова. Эти слова в конце сессии – какие они были? Она поставила кассету, промотала назад и стала слушать.

«-…Мирна. Послушай внимательно, что я хочу сказать. Ты слушаешь и защищаешься. Ты аккумулируешь информацию, полученную от меня, но ничего не даешь взамен! Мне верится, что ты пытаешься относиться ко мне по-другому, но я не воспринимаю это как взаимодействие. Мне также не кажется, что ты относишься ко мне как к личности – ты относишься ко мне как к базе данных, из которой ты выкачиваешь информацию».

Выкачивание информации из «базы данных». Она кивнула. Возможно, он прав.

Она повернула обратно на шоссе 101.

В начале следующей сессии Мирна сидела молча. Как всегда нетерпеливый, Эрнст попытался подтолкнуть ее:

– Где были твои мысли несколько последних минут?

– Я думала о том, как ты начнешь сессию.

– Какие у тебя предпочтения, Мирна? Если бы желания исполнялись, каким бы ты пожелала видеть начало нашей встречи? Какая фраза была бы самой подходящей или какой вопрос?

– Ты бы мог сказать: «Привет, Мирна. Я так рад видеть тебя».

– Привет, Мирна. Я так рад видеть тебя сегодня, – немедленно повторил Эрнст, скрывая удивление от ответа Мирны. На последних встречах с ней подобные откровенно хитрые ходы постоянно терпели фиаско, и он задал вопрос без особой надежды на успех. Как чудесно, что она стала такой смелой! И ему было правда приятно видеть ее – это было больше, чем чудо.

– Спасибо. Очень мило с твоей стороны, хотя ты сказал не совсем правильно.

– Как?

– Ты вставил лишнее слово, – сказала Мирна. – Слово сегодня.

– Значение которого?.

– Помните, доктор Лэш, как вы обычно говорили мне: «Вопрос перестает таковым быть, если ты знаешь ответ».

– Ты права, но я пошутил. Помни, Мирна, иногда у терапевтов есть особые привилегии в беседе.

– Тогда для меня ясно, что слово «сегодня» говорит о том, что обычно вы были не рады меня видеть.

«И еще недавно, – думал Эрнст, – я считал ее чуть ли не умственно отсталой?»

– Продолжай, – сказал он, улыбаясь. – Почему я не хотел видеть тебя?

Она колебалась. Она не хотела, чтобы разговор пошел в этом направлении.

– Попробуй. Попробуй ответить на этот вопрос, Мирна. Почему ты думаешь, что я не всегда рад тебя видеть? Свободные ассоциации – скажи то, что приходит тебе на ум.

Тишина. Слова быстро приходили. Она попробовала собрать их и отсортировать, сдержать их, но слов, переполняющих душу, было слишком много.