Мы – силы - Еловенко Вадим Сергеевич. Страница 111

– Скорее она меня дома запрет, – признался Антон, чуть улыбнувшись.

– Что с потопом? Восстановили?

– Не можем ничего сделать. Отрубили воду просто. Теперь водопровод только в двух кварталах остался.

– Хорошо поработали уроды, – зло процедил Ханин.

– Это не те… это кто-то из наших, – сказал Рухлов.

– Я понимаю, – кивнул Ханин и спросил: – Кто, хоть есть догадки?

– Леха говорит, что это Кондрат со своей кодлой.

– Он что, не может их выловить никак? – удивился Ханин.

– Нет. Говорит, мы упустили момент. Теперь они в глубоком подполье, – сказал Рухлов.

– Вот уроды. Весь город оборону держит. Людям есть нечего, а они еще и гадят где могут.

Антону было нечего на это сказать.

Без обстрелов города не обходилось ни дня. И без внутренних диверсий и саботажа. Раненые поступали в госпиталь Алины если не потоком, то вполне постоянным, непересыхающим ручейком. И самое страшное для всех – это были раненые дети. Лекарств и медиков не хватало.

Скончавшихся от ранений хоронили в парке прямо рядом с госпиталем. Было страшно читать на досках над могилами годы жизни. Дошло до того, что облегченно вздыхали, что очередная могила оказывалась могилой старика, а не ребенка или молодых парней и девушек.

Встряхнув голову и прогнав из нее дремоту, нападавшую даже на стоящего Рухлова, тот сказал:

– Тут Алина просит дать ей возможность вывести из города детей.

– Куда и как? – спросил Ханин.

– К большой воде. По маршруту Серова.

– Они не пройдут. Мы не знаем до сих пор, прошел ли Серов. Да и эти уроды окружили полностью же.

– Она просит дать ей возможность договориться с боевиками, – сказал Рухлов без особой надежды.

– Мы же уже связывались по этому поводу. Этот их Ринат четко сказал: или – или. Или полная капитуляция. Или все сидят в городе. Мол, так мы быстрее одумаемся, когда начнут дети от голода умирать.

– Мы просили за женщин, детей и стариков. Сейчас она будет просить выпустить только детей.

– Пусть делает, что хочет, – сказал Ханин. – Но я не верю им. Ни одному слову не верю. Верил бы… сдался бы к чертям. И не только я не верю. Никто не верит, после того что они творили.

– У нас нет выбора, – заметил Антон.

– Есть, – сказал Ханин. – Есть возможность пойти на прорыв. И уже прорвавшимися пойти до большой воды и попробовать ее пересечь.

– Прорвутся только крепкие и молодые, – сказал убежденно Рухлов. – Старики и женщины… дети… они не пройдут.

– А так погибнут все. От голода, – сказал жестко Ханин.

Потерев отросшую щетину, Рухлов сказал:

– Я знаю. Давай сегодня попробуем план этот проработать. С учетом выводить только детей.

Договорившись, что они встретятся в штабе обороны города через час, Рухлов и Ханин расстались.

До штаба Рухлов доковылял сам, проигнорировав предложение водителя Ханина подвезти его. Притулившись на стуле у стенки, он закрыл глаза и попытался отрешиться от шума в комнате. Его раздражали постоянные переговоры по рации и споры собравшихся, но не кричать же им, чтобы заткнулись, и не искать же другого места для отдыха. Мало ли что случится.

Раненная осколком минометного снаряда нога тоже болела и ныла, не давая окончательно расслабиться. Но даже эти все препятствия не помешали усталому мозгу провалиться в сон.

Проснулся Антон, когда в штабе уже вовсю шло совещание. Ханин спокойно слушал высказывания людей и сам старался их не перебивать. Только уточнял, что имел в виду тот или иной докладчик.

Антон встал, выругавшись досадливо, что его не разбудили, и подсел к Ханину за стол. Слушая, он постепенно вникал в предлагаемые идеи.

Постепенно все начали понимать, что вообще прорыв их силами вполне реален. На карте стали набрасывать будущий план.

– Ну, а кто останется сдерживать вот это направление? – спросил один из штабистов.

Все замолчали, поглядывая на «гибельное» направление вдоль наметившейся линии выхода из города.

Стали высказывать совсем бредовые идеи, что можно атаковать противника, чтобы сдерживающие основной удар смогли уйти вслед за колоннами беженцев.

– Глупости, – сказал Ханин.

Все посмотрели на него, до этого долго молчавшего. И ему пришлось пояснить:

– Глупости. Никто не должен контратаковать, чтобы оставшиеся смогли выбраться. Мы же не атакуем противника, отрезавшего нас от Крепости. И Артем Наумович не атакует, чтобы с нами соединиться.

– У них другая ситуация. У них провианта хватит на все время осады. И у них нет детей там, – сказал один из присутствующих. – У них только те, кто может держать оборону.

– Да. А у нас дети… – как-то слишком устало сказал Ханин. – И мы должны их вывести. А значит, охранение колонны и тем более отряд прорыва не будет поворачивать назад. Он пойдет впереди до конца.

– Но те, кто останется, обречены, – сказал штабист то, что все и так понимали. – Не от пуль этих уродов, так от голода.

– А если никто не останется… обречена вся колонна, – сказал Ханин. – И если колонна останется без охранения, она опять-таки обречена. Это сейчас мы как в западне, нас удобно расстреливать, если мы высунемся. А там… на просторе они десять раз подумают, прежде чем преследовать, нарываясь на автоматы. Там есть простор для маневра. Там есть шанс уйти…

– Обоз со стариками, детьми и женщинами? – удивились в комнате. – О каком маневре вы говорите?

– Охранение будет к ним как привязанное, раз вы не хотите его повернуть, чтобы дать оставшимся отойти, – сказал докладчик.

– Значит, обоз должен стать маневренным, – заявил Ханин негромко и жестко. – Значит, отдадим все машины.

– Мы не можем отдать машины. По крайней мере, все, – напомнил Рухлов. – Мы на них с участка на участок бойцов перекидываем. Боезапас. У нас не хватает сил равномерно периметр удерживать.

Ханин поднялся и сказал:

– Тогда думайте. Либо мы отдаем машины и маневренная колонна отрывается от преследования и идет к большой воде, либо никто никуда не идет. Потому что выставить из города пешком население – это отдать их на радость пулеметчикам и группам преследования. Все останемся. Ну и тогда как следствие… все помрем с голоду.

Все замолкли, переваривая услышанное. А Ханин, прихрамывая, вышел из кабинета и направился к выходу.

К полуночи план был готов, и Ханина вновь вызвали в штаб. Он приехал чуть посвежевший и, по-видимому, поспавший. Рухлов, позавидовав ему, рассказал в подробностях план. Пусть жесткий. Пусть неприемлемый в обычных условиях, но план, который мог дать шанс ушедшим из города не стать мишенью для бандитов.

Выслушав Антона, Ханин хмуро спросил:

– Я правильно понял, что ты предлагаешь пустить их в город? Выкинуть белый флаг?

– Да.

– И только пустив их, обнаружить себя и сковывать их основные части, пока колонны не будут достаточно далеко.

– Да, – кивнул, устало морща лоб, Рухлов.

– Это смерть всем, кто остался. Без шансов… даже малейших, – сказал Ханин.

– Ну почему, – смутился Рухлов. – Они могут по окончании боезапаса скрыться в подвалах и на чердаках. Запереться в квартирах. Не будут же бандиты все квартиры проверять. И потом, они могут представиться мирными жителями, кто не ушел по каким-либо причинам.

– Ты сам веришь, что они выживут? – спросил удивленно Ханин.

Антон посмотрел на него и сказал:

– Не знаю. Я лично останусь. Я везучий. Может, и тут пронесет. Да и с моей ногой как-то сильно не побегаешь.

– А где ты найдешь еще пятьсот камикадзе, которые вам нужны?

Один из командиров ополчения поднялся и сказал:

– Мои останутся точно. У меня две сотни ребят. Оружия и патронов бы только побольше.

– Это ты говоришь или это они такие храбрые? После того как вы такое провернете, по вам не только из минометов долбить начнут. Опять отравляющие газы зашлют, – зло сказал Ханин. – Просто чтобы отомстить.

– Поверьте… когда я скажу, что мы нужны, чтобы остальные могли уйти, они останутся. Останутся все. И не только мои.