Человек и его символы - Юнг Карл Густав. Страница 67

Аналогичным образом размышляет и Жан Базен: „Для сегодняшнего художника велик соблазн изобразить чистый ритм настроения, сокровеннейшие биения сердца, не наделяя их конкретной формой. Это, однако, ведет лишь к сухой математике или к разновидности абстрактного экспрессионизма, сводящегося к монотонности и нарастающей бедности форм-. Между тем, „искусство общения“ является той формой, которая, сводя человека и слово, им изреченное, позволяет распознать в любой момент свой, не имеющий формы облик, являемый миру“.

В сердце художника сейчас переплетаются его собственная внутренняя реальность и реальность внешнего мира или природы; в крайнем случае — это новый сплав души и тела, духа и материи. В этом их путь „к обретению своей человеческой значимости“. Только сейчас осознается и преодолевается огромный разрыв, образовавшийся в современном искусстве (между „великой абстракцией“ и „великим реализмом“).

Для постороннего наблюдателя это, прежде всего, становится заметно по изменившейся атмосфере живописных работ. Картины Альфреда Манессье и родившегося в Бельгии художника Густава Санжи, несмотря на их абстрактную манеру, излучают веру в мир. Их эмоциональная насыщенность не мешает гармонии форм и цвета, часто доходящей до умиротворенности. На знаменитых гобеленах французского художника Жана Люрса, созданных в 1950-х годах, пышность природы затмевает все остальное. Его искусство можно считать как сенсуальным, так и имажинистским.

Умиротворенность гармонии форм и цвета обнаруживается также в творчестве Пауля Клее. Именно к ней он всю жизнь стремился. Прежде всего, он понял необходимость не отрицать зло: „Даже зло должно рассматриваться не как побеждающий или ослабевающий противник, но как сила, одна из сторон, участвующих в едином“. Однако начинал Клее не с этого. Он жил вблизи „мертвых и нерожденных“, почти на космическом расстоянии от мира сего, тогда как молодое поколение художников, можно сказать, было более тесно привязано к земному.

Следует отметить, что, продвинувшись до различения единства противоположностей, современная живопись заинтересовалась религиозной тематикой. „Метафизическая пустота“, похоже, была преодолена, и случилось невероятное: покровителем современного искусства стала церковь. Достаточно упомянуть здесь такие примеры, как храм Всех Святых в Басле, окна которого расписаны Альфредом Манессье; церковь в Асси, в оформлении которой принимали участие многие современные художники; часовню Матисса в Вэнсе и церковь в Аудинкуре, имеющую работы Жана Базена и французского художника Фернана Леже.

Допущение современного искусства в церковь означает не просто широту взглядов ее патриархов. Это символизирует изменение отношения современного искусства к христианству. Такое сотрудничество стало возможным благодаря компенсационной роли древних герметических движений, подготовивших необходимую почву для сотрудничества. При обсуждении животных, символизирующих Христа, выше отмечалось, что свет и хтонические духи неразрывно взаимосвязаны. Кажется, сегодня пришло время, когда в разрешении этой тысячелетней проблемы может быть достигнут новый этап.

Мы не можем знать, что принесет будущее: даст ли смыкание противоположностей позитивные результаты или этот путь приведет к неслыханным еще катастрофам. В мире слишком много тревог и страхов, и они до сих пор являются доминирующими факторами в искусстве и в обществе. А главное, у человека все еще слишком мало желания применить к себе и своей жизни выводы, которые можно извлечь из искусства, хотя он, может быть, и готов принять их в искусстве. Художник часто подсознательно выражает, не вызывая враждебного к себе отношения, много такого, что, будучи высказано пациенту психологом, неизбежно дало бы негативную реакцию. Этот факт может быть продемонстрирован даже более наглядно в литературе, чем в изобразительном искусстве. Слушая рассуждения психотерапевта, человек чувствует личный вызов; то же, что хочет сказать художник, остается обычно, особенно в наше время, безличным.

Вместе с тем представляется необходимым появление уже в наше время более целостной, более человечной формы самовыражения. Мне видится проблеск надежды на это (написано в 19б1 г.) в ряде полотен французского художника Пьера Солажа. Позади заслона из огромных черных стропил мерцают чисто-голубые или ярко-желтые лучи. Из тьмы пробивается свет.

Иоланда Якоби

Индивидуальная символика: случай из психоаналитической практики

Начало анализа

Широко распространено мнение, что методы юнгианской философии применимы только к людям среднего возраста. Действительно, психика многих мужчин и женщин, достигших средних лет, остается незрелой и нуждается в помощи для прохождения пропущенных фаз в развитии. Они не завершили первую часть процесса инициации, описанного д-ром М.-Л. фон Франц. Но верно и то, что молодые люди тоже нередко сталкиваются с серьезными проблемами по мере взросления. Если молодой человек боится жизни и ему трудно адаптироваться к реальности, то он может предпочесть ей пребывание в своих фантазиях или остаться ребенком. У него (особенно, если он интроверт) иногда можно обнаружить неожиданно богато развитое подсознание. Перевод этих богатств в область сознания может укрепить его эго и дать ему психическую энергию, необходимую для становления зрелой личности. На это и направлена богатая символика наших сновидений.

Природа этой символики и ее роль в психологии человека были описаны выше. Я хотела бы показать, как психоанализ может помочь процессу индивидуации на примере молодого инженера в возрасте двадцати пяти лет, назовем его Генри.

Генри родился в сельской местности в Восточной Швейцарии. Его отец, выходец из протестантской крестьянской семьи, был простым участковым врачом. Генри описывал его как человека с высокими моральными устоями, но довольно замкнутого, которому не легко давалось общение с другими людьми. Он был больше отцом для пациентов, чем для собственных детей. Мать Генри была главою семьи. Как-то раз он сказал: „Нас взрастили сильные руки матери“. Она выросла в семье с научными традициями и глубокой любовью к искусству. Несмотря на свою строгость, мать была человеком широкой души, импульсивной и романтической (и очень любила Италию). Хотя по рождению она была католичкой, ее дети были воспитаны в духе протестантской религии отца. У Генри была старшая сестра, с которой он поддерживал хорошие отношения.

Генри был обращенным в себя стеснительным молодым человеком, с утонченными чертами лица, очень высокого роста, светловолосым и голубоглазым, с высоким лбом и кругами под глазами. Он считал, что ко мне его привел не невроз (самая распространенная причина обращения к психоаналитику), а скорее внутренняя потребность в работе над своей психикой. За этой потребностью скрывались сильная привязанность к матери и боязнь житейских проблем. Но эти мотивы были выявлены во время сеансов психоанализа, проведенных со мной. Он только что завершил учебу, получил работу на большом заводе, и перед ним стояли проблемы, типичные для молодого человека на пороге возмужания. В письме с просьбой о встрече он писал: „Мне кажется, что эта фаза моей жизни особенно важна и значима. Я должен решить, предпочесть ли мне гарантированную стабильность в жизни при неразвитом сознании или же отважиться пойти еще неведанным путем, возложив на него большие надежды“. Выбор, перед которым он стоял, заключался в том, оставаться ли одиноким, колеблющимся и непрактичным юношей или стать самостоятельным и ответственным взрослым мужчиной.

Генри сказал мне, что предпочитает книги обществу; он чувствовал себя скованно среди людей и часто мучился сомнениями по поводу своих поступков. Он был хорошо начитан для своего возраста и склонялся к эстетическому интеллектуализму. Начав с атеизма, он прошел через ревностный протестантизм, но в конечном счете его религиозные убеждения стали совершенно нейтральны. Он выбрал техническое образование, понимая, что имеет способности к математике и геометрии. Ум у него был логический, приспособленный к естественным наукам, но была у него и склонность к иррациональному и мистическому, в чем он не хотел признаться даже самому себе. За два года до начала сеансов Генри был помолвлен с девушкой-католичкой, жившей ранее во Франции и некоторое время в Швейцарии. Он охарактеризовал ее как очаровательную, деловую и очень инициативную. Тем не менее, он не был уверен, сможет ли взять на себя ответственность брачных уз. Поскольку он был мало знаком с девушками, то думал, что для него может быть лучше подождать с женитьбой или даже остаться холостяком, посвятив жизнь науке. Его сомнения были достаточно сильны, чтобы помешать принятию решения; ему надо было сделать еще один шаг к зрелости, чтобы почувствовать себя уверенно. Хотя в Генри слились качества обоих его родителей, он был явно в мать. Сознательно он отождествлял себя со своей реальной (или „светлой“) матерью, олицетворяющей высокие идеалы и интеллектуальные амбиции. Но подсознательно он был глубоко во власти темных аспектов своей сыновьей привязанности. Его подсознание держало в путах его эго. Вся четкость его мышления, все усилия найти твердую позицию чисто рациональным путем не помогали продвинуться дальше умозрительных построений.