Сталин. На вершине власти - Емельянов Юрий Васильевич. Страница 37

Глава 9.

ЕЖОВЩИНА

Еще до завершения следствия по делу Тухачевского и других 2 июня 1937 года на расширенном заседании Военного совета при наркоме обороны Сталин объявил, что был раскрыт «военно-политический заговор против Советской власти». Теперь Сталин не объяснял действия своих противников их «классово чуждым» происхождением или идейно-политическими убеждениями. Не говорил о «политическом союзе» военных СССР и Германии. Он утверждал, что Тухачевский, Ягода, Гамарник, Рудзутак, Енукидзе и другие являлись наемными агентами германской армии. Сталин рассказал о некоей Жозефине Гензи, «опытной разведчице» рейсхсвера, которая якобы завербовала Енукидзе, Карахана и Тухачевского, и сослался на статью С. Уранова «О некоторых коварных приемах вербовочной работы иностранных разведок», опубликованной в «Правде» 4 мая 1937 года. В этой статье, получившей большой отклик в стране и изданной вскоре отдельной брошюрой, содержалось несколько схожих историй о том, как советских людей вовлекали в шпионские сети.

Верил ли Сталин тому, что Тухачевский, Рудзутак и другие являлись наемными агентами иностранных разведок? Хотя есть многочисленные свидетельства того, что он часто доверял надуманным версиям, обвинявшим даже таких близких к нему людей, как Алеша Сванидзе, в шпионаже, можно предположить, что он скорее всего разобрался во всех хитросплетениях заговора и договоренностей, достигнутых между Тухачевским и военными руководителями Германии. Однако для Сталина главным было то, что эти люди готовили вероломный заговор против него, против руководства страны, а стало быть, и против советского строя. С детства он запомнил слова Руставели: «Из врагов всего опасней враг, прикинувшийся другом. Мудрый муж ему не верит, воздавая по заслугам». Скорее всего Сталин полностью поверил материалам, полученным из Берлина, как он верил самообвинениям многих из арестованных. По этой причине, получив от следствия показания Радека, Сталин с искренним возмущением говорил писателю Л. Фейхтвангеру о его предательстве и заметил: «Вы, евреи, создали бессмертную легенду, легенду об Иуде». Но он знал и библейский рассказ о том, как Иосиф наказал своих братьев – не за их подлинную вину – попытку убийства его, а сфабриковав обвинение их в краже. Вероятно, Сталин решил не оповещать население страны о всех политических тонкостях заговора, а потому заговорщики были объявлены шпионами иностранных разведок, что лишь способствовало их дискредитации в глазах людей, не искушенных в политике. Правда, такие обвинения не были достаточно убедительными для более осведомленных.

Сообщив членам Военного совета, что «человек 300—400 по военной линии арестовали», Сталин дал понять, что это все, замешанные в заговоре: «Я думаю, что среди наших людей как по линии командной, так и по линии политической есть еще такие товарищи, которые случайно задеты. Рассказали ему что-нибудь, хотели вовлечь, пугали, шантажом брали. Хорошо внедрить такую практику, чтобы если такие люди придут и сами расскажут обо всем – простить их». Казалось, что на этом репрессии завершились.

Однако следствие по делам большинства арестованных «по военной линии» еще продолжалось, и многие из них давали показания на других людей, как военных, так и штатских, главным образом партийных работников, в том числе лиц из высших эшелонов власти. Если до мая 1937 года были арестованы и подвергнуты репрессиям бывшие лидеры различных оппозиций, а также партийные, государственные и военные работники среднего и низшего звена, то в мае и июне 1937 года были арестованы те, кто, по сталинской терминологии, принадлежал к «генералитету» партии. Вместо курсов по политическому образованию, на которые собирался послать этих людей Сталин в марте 1937 года, они попадали в НКВД.

На пленуме ЦК, состоявшемся 23—29 июня 1937 года, НКВД потребовал от его участников санкции на арест 11 членов и 14 кандидатов в члены ЦК, в том числе Шеболдаева и Балицкого, обвинявшихся в соучастии в заговоре. Таким образом, аресту должен был подвергнуться каждый шестой член ЦК и каждый четвертый кандидат в члены ЦК из оставшегося состава. К этому времени из 71 члена ЦК скончались двое (Куйбышев, Киров), двое покончили жизнь самоубийством (Гамарник и Орджоникидзе) и шестеро были репрессированы (Енукидзе, Кабаков, Пятаков, Рудзутак, Уханов, Ягода, Якир); из 68 кандидатов в члены ЦК один умер (Товстуха), один покончил жизнь самоубийством (Томский), шестеро были арестованы или расстреляны (Бухарин, Рыков, Тухачевский, Уборевич, Элиава). Новые аресты привели бы к тому, что общее число членов и кандидатов в члены ЦК, подвергшихся репрессиям или покончивших с собой в ожидании арестов, составило бы 40 человек, то есть около 28% от общего количества избранных в 1934 году.

В первый же день работы пленума с докладом выступил Н. И. Ежов, который потребовал продления чрезвычайных полномочий для НКВД. Он утверждал, что такая мера необходима для ликвидации разветвленного заговора военных и партийных руководителей, в противном случае страна может скатиться в пучину гражданской войны. Ежова поддержал Сталин.

Члены и кандидаты в члены ЦК вряд ли еще успели прийти в себя после сенсационного дела Тухачевского и других. Теперь же они должны были вынести решения по новой группе своих коллег, которых они знали как видных партийных деятелей, сторонников сталинского курса. Вероятно, членам ЦК, даже тем, кто был причастен к всевозможным «дворцовым» интригам, трудно было поверить, что их коллеги – антисоветские подпольщики и агенты иностранных разведок. Помимо сомнений в справедливости этих обвинений, у многих участников пленума были опасения, что новые арестованные члены и кандидаты в члены ЦК могут оговорить их.

В ходе прений по докладу Ежова с резкой критикой деятельности Н КВД выступил нарком здравоохранения РСФСР Г.Н. Каминский. Он возражал против продления чрезвычайных полномочий НКВД и против санкционирования новых арестов членов и кандидатов в члены ЦК. «Так мы перестреляем всю партию», – заявил Каминский. Говорят, что Сталин на это заметил: «А вы случайно не друзья с этими врагами?» На что Каминский якобы ответил: «Нет, они вовсе не друзья». «Ну, тогда, значит, и вы одного с ними поля ягода», – бросил Сталин.

Однако несмотря на столь резкие замечания Сталина, Каминского поддержал И.А. Пятницкий (ИосельТаршис), заведующий политико-административным отделом ЦК ВКП(б), являвшийся долгое время секретарем Коминтерна. Выступление Пятницкого было еще более резким. Он потребовал создания специальной комиссии по проверке и ограничению деятельности НКВД. Сталин попытался остановить волну критики. После выступления Пятницкого был объявлен перерыв. По просьбе Сталина с Пятницким побеседовали Молотов, Ворошилов и Каганович. Последний, ссылаясь на Сталина, сказал Пятницкому, что «Сталин верит в него как в человека и большевика и ценит его как непревзойденного организатора», что «если он возьмет свое заявление назад, то в этом случае оно забудется и о нем никогда вспоминать не будут». Однако Пятницкий был непреклонен. На следующем заседании Каминского и Пятницкого поддержали Чудов, Хатаевич, Любченко и другие – всего более 15 человек.

Это небывалое по своему размаху оппозиционное выступление членов сталинского ЦК было организовано заранее, инициатором его был И.А. Пятницкий. В своей книге «Заговор против Сталина» его сын В. И. Пятницкий писал: «Уже тогда никто не поверил в стихийность всего, что произошло на июньском пленуме. Пошли разговоры о «чашке чая» – совещании, на которое якобы перед пленумом Пятницкий созвал многих секретарей обкомов, старых большевиков и своих соратников по Коминтерну. Предполагалось, что именно там и была достигнута предварительная договоренность о единой позиции по отношению к сталинскому террору. Я думаю, что их было не пятнадцать человек, а гораздо больше… Однако многие не решились открыто выступить, открыто продемонстрировать свою позицию, что, впрочем, не уберегло их от расправы уже по другим обвинениям».