Явление Зверя - Ермаков Александр. Страница 2

Другим боком упирался Бор в Черновод-реку, где водяные русалок портят. И тянулся так, аж до самого Гнилого Болота, вотчин кикиморовых.

И вот в эти то места гиблые, в Блудный Бор занесла Мырлока злая судьба подколодная. Думалось ему еще по светлому миновать окраину дурного леса, да не зная пути не на ту дорогу свернул и вот уже ночь, а Бору все края нет и нет. Тяжело шел Мырлок — на голодное брюхо то, небось, скоро не пошагаешь. А тут еще эта дохлятина, тащи ее. Мырлок привычной рукой залепил оплеуху своей спутнице, которая спотыкаясь брела следом за ним, горбясь под тяжестью дорожной сумы. Вел он ее на поводу, как собаку, чтоб часом не сбежала девка. Ударил еще раз, но облегчения это не принесло.

Пугала Мырлока темень чащобы непролазной, что теснила лесную, давным-давно заброшенную дорогу. А пуще страшила тишина ночная, жуткая и неуловимые шорохи, потрескивания, пощелкивания воздушной ходы бездушной нечисти лесной. Пособи Бугх — и осенял себя священным знаком тригона, когда из высот мрачных вершин засохших деревьев раскалывал хрупкое безмолвие издевательский хохот совы, злое уханье филина. Эко развопилась погань, сгинь! Но затихали звуки недобрых этих голосов и опять тишина смыкалась над дорогой. Только пружинистый мох поскрипывал под ногами, да липко чавкала грязь луж.

— Ох, ты! — Захолодело в пустом желудке — мелькнуло что-то над головой Мырлока. Даже не что-то, а так, одно движение бестелесное.

Опять, прямо в лицо, и верхом пронеслось. И снова и снова ломанное порхание нетопырей, беззвучное и неуловимое, как полет тени.

А темень все наглее сжимала и без того никудышнюю дорогу, все труднее угадывался правильный путь. Только ошибись, оступись за край, хоть и худой, да людьми все же проложенной тропы, зайди в лесную дебрь — возврата не будет. Не зря назван бор Блудным. Заблудиться в нем легче легкого, леший только того и ждет, что неосторожного путника, заведет в самые чащи еловые, непроходимые. Много таких загубленных душ меж деревьев бродит.

Вот серость неба над дорогой перечертила птица, или что похуже. Не ведьма ли — пугался Мырлок — сегодня небось полнолуние, а вдруг не врут люди — то про шабаши лесные. — Ох, худо получилось, никак заблукали.

Вдруг, когда совсем уже невмоготу стало Мырлоку, сквозь лесную стылую серость потянуло речной свежестью, а вместе с ней и дымком костра и , уж вообще несусветно — но запахло Мырлоку мясом жаренным, вкусным, сочным, аж в животе забурчало. Неожиданным таким ароматом пришпоренный, прибавил Мырлок ходу и вскоре через ветви кустов увидел огонек костра и мужчину возле него.

Мужчина у костра не ведал, что находится в поганом Блудном Бору.

Он безмятежно сидел на гребне сухого песчаного барра, привалившись спиной к древнему дубу. Тело приятно ощущало надежную крепость древнего дерева. Внизу у песчаного склона, по вечернему лениво, плескались темные воды речных омутов. Вот серебряными стрелами чиркнула по темной глади реки стайка рыбьей мелочи. Раз, другой, а сзади бурунил воду хищник покрупнее. Плеснула стайка веером, сверкнула тусклым серебром, в середке тяжело плюхнуло. О, видать окунь мелюзгу гоняет, заел кого-то — подумал мужчина.

У того берега отблескивали плоскости листьев речных кувшинок, качался остриями стрелолист. Дальше тянулась, уже невидимая за поднимающимся туманом зыбь обширной болотистой поймы. Оттуда доносился лягушачий хор.

— Чего раскричались бестолковые? Лучше бы комаров ловили. А то вон их сколько, да голодных, ии бурунил воду хищник покрупнее. Плеснула стайка веером, сверкнула тусклым серебром, в середке тяжело плюхнуло. О, видать окунь мелюзгу гоняет, заел кого-то — подумал мужчина.

— Чего раскричались бестолковые? Лучше бы комаров ловили. А то вон их сколько, да голодных, ипошли, что-ли.

Человек у костра наблюдал за двумя фигурами, движущимися из лесу.

Первым шел жилистый мужчина в истертой длинной кожаной куртке с нашитыми, поржавевшими металлическими пластинами. Нескольких пластин не хватало. Через плечо была надета перевязь, на которой болтался тяжелый меч а видавших виды ножнах, за поясом поблескивала рукоять кинжала. Ее богатое убранство контрастировало с потрепаным обликом хозяина.

Его волосы были длинны и нечесаны, спутанная бороденка торчала колом.

В руке он держал поводок, обвивавший грубой петлей шею его спутницы. Это была худенькая замурзанная то ли девушка, то ли девчонка в каком-то рубище, обутая в ветхие опорки. Столь же, как и у ее странного компаньона волосы были неопрятны и вероятно, в тусклом свете костра различить было трудно, рыжие. Если рыжая, то глаза могут быть зелеными — почему-то подумал мужчина. За спиной она тащила сумку и , казалось, валилась с ног от усталости.