Символы распада - Абдуллаев Чингиз Акифович. Страница 24

– Я заплачу, – предложил на всякий случай Сириец, – порядки знаю. Я за груз отвечал, значит, я и заплачу.

– Дурак, – тоже сорвался позвонивший. – Как ты заплатишь? Всех твоих денег не хватит, чтобы рассчитаться. И моих не хватит. И всего общака всех зеков, которые есть в нашей стране, не хватит. Ты меня понял?

Примерно так Сириец и думал. Он задержал дыхание и спросил:

– Что делать?

Он задал такой вопрос первый раз в жизни. Первый раз за всю жизнь он растерялся, не зная, что ему делать. И, видимо, его собеседник это понял.

– Я тоже не знаю, – честно признался он. – Плохо, Сириец, очень плохо. Ты говорил, что у тебя самый надежный человек, все переправит как нужно, вот я и поверил. Я даже не знаю, что тебе сказать. Если не найдешь второго ящика, значит, нам вместе в дерьме лежать. Тебе и мне. Такие вещи не прощают, сам понимаешь. У нас есть сутки. Если хочешь, я тебе еще людей переброшу, с визами помогу, чтобы срочно в Финляндию вылетали, но только найди ты своего человека и этот проклятый ящик. Иначе я не знаю, что с нами сделают.

Он говорил открытым текстом, уже ничего не опасаясь. Сириец знал, что говоривший не боится прослушивания. Его не беспокоила местная милиция или прокуратура. Он знал, что они с ним ничего не смогут сделать. И боялся совсем другого.

Сириец положил трубку и заорал на весь дом, собирая перепуганных охранников. Схватив за шиворот одного из своих боевиков, он закричал так, что зазвенели стекла:

– Найдите ящик, найдите его где хотите. Достаньте мне Сухого хоть из-под земли.

Испуганный охранник кивал головой, не понимая, почему так взволновался шеф. Сириец обернулся к другому:

– Это ты говорил, что Сухой твой друг? Это ты мне говорил, что он самый надежный из всех...

Он выхватил пистолет из рук другого охранника и выстрелил. Несчастный, в кого он стрелял, провинился лишь тем, что однажды сидел в лагере вместе с Сухаревым. Он дернулся и упал.

– Кто еще его хвалил? – кричал Сириец, и изо рта у него шла пена.

Он отбросил пистолет, схватил нож из столового набора, лежавший на столике, и начал кромсать свою левую руку. Нож был не очень острый, но кровь мелкими каплями брызгала во все стороны.

– Вот, вот, вот, – орал Сириец, – век свободы не видать. – Он был в таком состоянии, когда начинается безумие. Охранники испуганно смотрели на него. – Найдите! – орал Сириец. – Найдите его.

В комнату кто-то вошел, и охранники почтительно расступились. Сириец увидел туфли вошедшего. Бордовые туфли хорошей выделки. Еще не вставая, он прошептал:

– Что, Папаня, прилетел, как стервятник, по мою душу?

– Вставай, – посоветовал владелец бордовых туфель, – нужно искать твоего бедолагу. Куда он убежит с ящиком? Мы ему все границы в Финляндии перекроем, а языка он не знает. Вставай, Сириец, потом будешь комедию устраивать.

– Ты зачем приехал? – прохрипел, приподнимаясь, Сириец.

– К тебе приехал, – засмеялся Папаня, – если тебе будет плохо, и мне несладко придется. Мы же с тобой компаньоны.

– Мне звонил Законник, – сказал Сириец, приподнимаясь на локте.

– Знаю. Он и мне утром звонил. Советовал к тебе поехать, успокоить тебя и помочь. Вставай, еще успеешь себе вены перерезать, – цинично добавил приехавший и, обернувшись к испуганным охранникам, властно приказал: – Принесите йод и бинты, нужно сделать перевязку.

Сириец медленно поднялся, отбросил нож. Пнул ногой убитого.

– Уберите эту падаль, – зло приказал он, придерживая руку.

Один из охранников потащил труп убитого в другую комнату, оставляя кровавую дорожку.

– Подними его, – заорал Сириец, морщась от боли в руке, – полы испачкаешь.

– Принесите пока бинт, – приказал гость Сирийца. Хоть ему явно было под семьдесят, но был он краснощеким и мордастым. Жесткие седые волосы, густые брови. Охранники знали, что это компаньон Сирийца, которого весь город называл Папаней. Никто не знал, почему такая кличка пристала к этому еще очень крепкому старику. Но уже лет сорок он носил эту кличку с добродушием мудрого философа и умом закоренелого негодяя.

Может, его называли так потому, что сам он никогда никого не убивал, доверяя эту процедуру своим «шестеркам». Может, потому, что одно время сидел на общаке – воровской казне – и тогда получил свое прозвище от приходивших с зоны молодых воров, которым помогал. А может, потому, что у него, по рассказам других рецидивистов, было несчитанное число детей в разных городах и поселках огромной страны. Папаня не употреблял спиртного и никогда в жизни не курил. Единственной его слабостью были женщины, которым он часто и охотно дарил свое внимание. В лагерях, где не было женщин, он обычно держал гаремы из трех-четырех опущенных, соглашаясь даже на такую несколько своеобразную «семью».

Он был тем человеком, кто мог зайти к Сирийцу без предупреждения и кого охрана не смела останавливать. Сириец морщился от боли, пока один из охранников обрабатывал его раны йодом.

– Терпи, терпи, – добродушно приговаривал Папаня.

«Может, этот и будет моим палачом, – вдруг подумал Сириец, метнув подозрительный взгляд на Папаню, – может, он и выстрелит мне в спину. Конечно, не он сам, но кто-то из его подонков».

– Успокойся, – громко сказал он Папане, когда все охранники вышли из комнаты, – я еще в своем уме. Просто решил немного ребят поучить. Пусть побегают, им полезно будет.

Москва. 8 августа

Он уже собирался уходить домой, когда раздался этот звонок. Это его испугало и насторожило одновременно. По строгой договоренности между ними они никогда не звонили друг другу на службу. Мистер Кларк работал в американском посольстве, и Саша знал, что все телефоны там прослушиваются. А звонить Саше в Институт США и Канады, где телефоны наверняка прослушивают не меньше, тоже было нецелесообразно. Хотя подобные контакты между американцами и сотрудниками института по логике вещей должны были приветствоваться.

Правда, позвонил не сам мистер Кларк, а его секретарша. Она передала Саше, что сегодня его ждут в клубе, где состоится презентация сборника какого-то американского профессора, приехавшего в Москву. Девушка любезно сообщила, что будет присутствовать и господин посол. Приглашение уже было послано с нарочным, и Саша понял, что придется пойти.

Ему пришлось отложить все свои планы, позвонить жене и сообщить, что задерживается, а потом тащиться в этот клуб, где он обязательно должен был быть и где, он это подсознательно понимал, обязательно будет и дотошный мистер Кларк, даже если выяснится, что у посла сегодня вечером важная встреча в другом месте, а приехавший американец всего лишь специалист по бабочкам.

В прежние времена, при всемогущем КГБ, такие наивные уловки ни за что бы не сработали. Но теперь, когда столица была наводнена иностранными гражданами, многие из которых, не очень таясь, почти открыто работали на иностранные спецслужбы, а агенты влияния той или иной разведки даже не считали нужным скрывать свои взгляды, работа контрразведчиков стала по-настоящему трудной.

По большому счету, следовало бы арестовать ряд высших чиновников государства, которые откровенно игнорировали проблемы собственной страны, лоббируя интересы западных стран. Примером подобного бессовестного использования своего служебного положения был один из министров иностранных дел, который всегда принимал решения, устраивавшие прежде всего американцев, а уже во вторую очередь думал о собственной стране. Его даже не смущало, что американцы неприкрыто издевались над ним, удивленные столь верноподданническим рвением. Коллеги открыто возмущались, но ничего не менялось. Дело дошло до того, что американцы даже присвоили министру прозвище Господин Да, так как на все американские запросы он давал однозначно положительные ответы. В конце концов министр слетел со своей должности под восторженное одобрение и левых, и правых, а его дачу в элитном поселке Жуковка, охраняющемся как режимный объект, где жили только самые высокопоставленные чиновники, просто сожгли, чтобы не иметь по соседству такого конформиста.