Америка off… - Ерпылев Андрей Юрьевич. Страница 24

– Но остались евро и золото…

– Да, конечно, но это всего лишь двенадцать с половиной миллиардов евро и восемьсот двадцать тонн золота.

– Но промышленность! В конце концов…

– Более трех четвертей всего экспорта приходилось на США. Мы просто не сможем быстро переориентироваться на Европу. К тому же она сама находится в ненамного лучшем положении. Евро, конечно, вырастет в цене, но это только больнее ударит по экспорту ЕЭС.

– Россия?

– Россия уже ряд лет упорно создавала свой мощный золотовалютный резерв, уверенно догоняя Китай и, в перспективе, нас, но теперь, вероятно, также сидит на берегу у проломленной лодки.

– Что же делать?

– Вероятно, Японии придется оглянуться в свое прошлое. Сотни лет, до самой Революции Мэйдзи, она добровольно отгораживалась от всего мира, несколько проиграв Европе и Америке в научных и технических достижениях, но сумев сохранить свою самобытность, которая стала в дальнейшем трамплином для рывка, и, главное, свой непобедимый дух. Благо, что сейчас, в эру развития информационных технологий, изоляция не будет полной. Страна Ямато [36] слишком заигралась в Европу и, во многом, перестала быть сама собой… Мы снова спрячемся в непробиваемый панцирь, сохраняя себя, но, когда настанет миг – совершим прыжок.

– Экспорт…

– Зачем раздавать отборный жемчуг людям, у которых для обмена есть только опавшие листья и речные камешки? Рано или поздно мир вернется к золотому эквиваленту и тогда за наш жемчуг нам дадут достойную цену. Япония практически не нуждается в импорте. Все, что нам необходимо – особенно, если учесть неизбежное снижение производства – мы можем получать сами, используя собственные ресурсы, которые хорошо научились экономить, кое-какие резервы и достижения. К примеру, от закупок нефти мы можем отказаться хоть сегодня – давным-давно разработаны технологии, позволяющие практически полностью исключить ее и продукты ее переработки из обихода. В качестве сырья для химических производств подойдут миллионы тонн отходов, накопленные нами за прошедшие десятилетия.

– А пища?

– Море даст нам все.

– Как же быть с миллионами людей, занятых в производстве товаров, идущих на экспорт?

– Если они истинные японцы, то поймут…

Два невысоких черноволосых человека внимательно посмотрели в глаза друг другу и тоже поняли друг друга. Они ведь были истинными японцами…

Бо Тагонао сегодня поднялся задолго до рассвета. Путь ему предстоял неблизкий.

Ночью прошел дождь и теперь любое неосторожное движение порождало целые водопады прохладной воды, которыми окружающие тропинку деревья и кусты готовы были окатить неосторожного путника. Хотя Бо Тагонао неожиданный душ, срывающийся с глянцевитой листвы практически ничем неприятным не грозил – он был одет лишь в узенькую набедренную повязку, а весь скарб сложил в красивый полиэтиленовый пакет, покрытый непонятными никому в племени письменами «Аэрофлот» и синими птичками – он, как настоящий сын Леса, потомственный охотник в незапамятном поколении (сам-то он совершенно точно знал все тридцать девять колен своих предков, восходящих к священной лягушке Ча), скользил в зарослях не тревожа ни одной травинки или листика.

До рассвета оставалось совсем немного, а до опушки – рукой подать, когда он позволил себе присесть на корточки под развесистым папоротником и сунуть в рот шарик таначао – смеси сушеного банана, бобов какао, травы тана и семени дикого буйвола – незаменимого в дальних переходах тонизирующего средства, способного в течение нескольких минут восстановить силы даже после многочасового преследования раненого кабана в непроходимом бамбуковом подлеске.

Бо Тагонао, низкорослый, щуплый на вид человек с кожей такого глубокого черного цвета, что на фоне знаменитого квадрата Малевича совершенно потерялся бы, принадлежал к племени таго, не пигмеям, конечно, но далеко не таким мощным красавцам, как их близкие родичи вотаго, пасущие скот в Саванне. Оба племени постоянно подшучивали друг над другом, взаимно находя во внешности и повадках собратьев смешные черты, бывало ссорились, но неизменно брали в жены и выходили замуж только друг за друга, не признавая чужаков.

Собственно говоря, вотаго были теми же таго и вели свой род от той же священной лягушки Ча, только несколько сотен лет назад, когда в Лесу стало тесно и дичи на всех начало не хватать, вышли на просторы Саванны, чтобы заняться там скотоводством и земледелием, не потеряв, однако, связи с лесными собратьями. Совсем не их вина в том, что когда пришли белые люди и начали делить между собой землю, до этого не принадлежавшую никому, кроме Всевидящего Окопо, создавшего из своего большого пальца священную лягушку Ча, из своего уха могучего вепря Ро, из своего обололо ленивого хозяина вод Муо, и великое множество других прародителей племен человеческих из других частей тела, граница между их владениями прошла точно по опушке Великого Леса. Да, толстый старый белый колдун, живущий в полусъеденном термитами деревянном домике католической миссии учил Бо Тагонао своему смешному картавому наречию и нарек его при рождении Пьером Мопертюи, а тощий, как аист-марабу молодой учитель из селения Джорджтаун кличет его племянника, своего подопечного, Тимоти Лайоном. Какая разница? Пусть и дальше играют в свои игры, а жителям Леса и Саванны не до них – они заняты делом…

Окраина Джорджтауна показалась из-за метелок слоновьей травы, когда солнце уже вовсю карабкалось в зенит, поливая все вокруг нестерпимым зноем. Нестерпимым, опять же, только для смешных белых, обливающихся потом в своих одеждах, в то самое время, когда аборигенам погода кажется весьма комфортной или даже несколько прохладной.

Дальше идти в привычной одежде было нельзя и Бо Тагонао облачился в одежду белых – вылинявшие от долгой носки до белизны джинсы, обтрепанные внизу, и майку с кровожадным огнедышащим «Red Bulls» на груди – извлеченную из пакета. Надо сказать, что храбрый охотник поначалу немного побаивался страшного тотема, пока колдун племени (не тот белый толстяк, а настоящий, живущий, как положено уважающей себя лягушке, на болоте), не решил проблему, пририсовав чудовищу две закорючки возле глаз, теперь, конечно, совершенно стершихся, превратив его тем самым в добродушного буйвола Аага, не раз становившегося законной добычей лесных охотников.

Свое грозное копье Лулу Бо Тагонао тоже, на всякий случай спрятал в траве, хорошо запомнив место. Белые не очень то любят, когда черные, что таго, что вотаго, берут в руки острые предметы, видно, наивные, боятся, что те порежутся случайно. Даже, когда приезжают другие белые – не местные, а совсем белые, как лягушачье брюхо – танцорам, которые должны кривляться перед ними, изображая пляски (как же, покажет кто-нибудь, в здравом уме, чужакам настоящие пляски!), выдают яркие копья, совсем не похожие на настоящие. Бо Тагонао как-то прочел на древке такого, попавшего ему в руки, надпись мелкими буковками «Made in China»…

– Хорошо, что ты пришел, Бо Тагонао, – муж сестры, Уто Вотагоне, добродушный великан на две головы выше своего зятя, выглядел озабоченным. – У меня плохие новости…

Уто Вотагоне поведал родственнику о том, что великий бог белых (не Христос, а Главный Бог, со странным именем «Америка»), умер, и теперь бумажные деньги, которыми те расплачивались между собой и приучили расплачиваться черных ничего не стоят.

– Как же так? – не понял Бо Тагонао. – Я же копил эти бумажки, чтобы заплатить выкуп хромому Ю Вотагоне за невесту, его дочь Нангодагоне-Роро, за которой приду перед периодом дождей!

– Так вот! Хромому Ю Вотагоне они теперь не нужны, – развел руками Уто Вотагоне. – А разве у тебя нет настоящих денег?

– Очень мало, – признался Бо Тагонао: настоящих железных денег, с дыркой, [37] давно уже не попадалось и люди леса подозревали, что они вообще закончились в мире. – Все, что у меня есть, оставил мой отец.