Америка off… - Ерпылев Андрей Юрьевич. Страница 35

Черт возьми! Неужели, после десятимесячной ссылки в пекло (в прямом и переносном смысле) ветеран-капрал не имеет права чуточку расслабиться? Первому, кто заикнулся бы сейчас о христианской морали и прочих добродетелях, бравый пехотинец тут же разъяснил бы его заблуждение самым действенным способом. И ничуть бы этому не помешали почти две пинты виски, влитого внутрь на пару с Роситой, хлеставшей спиртное ничуть не хуже иного мужика. Жаль только, что темная улица, ведущая к «Обители грешной любви» абсолютно пуста.

– Что? Попрятались, сукины дети! – громко вопрошал время от времени капрал, воинственно размахивая слегка початой бутылью, взятой с собой «в нумера», а свободной рукой норовя провести «ковровое бомбометание» по обширным площадям сдобной податливой плоти. – А ну, выходи на смертный бой!..

Словно в ответ на его призыв, где-то вдалеке хлопнул выстрел, негромкий и больше смахивающий на звук открывшейся бутылки с шампанским.

– О! – обратился он к спутнице, которая пьяно тянулась губами к его шее. – Никак твои земляки балуют?

В этот момент земля дрогнула и бешено затряслась, будто джип на «стиральной доске» вдребезги разбитой танковыми гусеницами багдадской автострады, некогда гладкой, словно зеркало и ухоженной.

– Землетрясение! – завопил капрал, пытаясь ухватить Роситу в охапку, чтобы утащить ее в безопасное место. – Чего стоишь, корова? Сама не видишь что ли?..

Дорожка покрылась трещинами, которые на глазах превращались в пропасти, со дна которых поднимались красные отсветы… Дурочка Росита, не обращая на катаклизм, бушующий вокруг, все продолжала тянуться к Рождеру своими пухлыми, ярко накрашенными губами и ворковать:

– Сэр!.. Проснитесь, Сэр!..

Бэрринстон очумело сел на постели и оттолкнул Форстера, деликатно трясущего его за плечо.

– Какого черта, Линк? Такой сон не дал досмотреть, дубина!..

– Сэр! – Линкольн Форстер ни в какую не желал отступаться от командира, мечтающего сейчас только об одном: снова завалиться на скомканную постель и закрыть глаза… Вдруг красотка Росита все еще там ждет, а землетрясение давно кончилось? – Пойдемте со мной, сэр!

– В чем, в конце концов, дело? – нет, Росите, похоже, придется сегодня обойтись без него. – Саддам Хуссейн сбежал из-под стражи? Или Америка вернулась на свое место?..

– Нет, сэр. Стивенсон застрелился.

– Че-е-ерт!!!..

Рядовой Том Стивенсон стал сущим наказанием для капрала Бэрринстона сразу после его появлении на базе «Гильгамеш».

Всегда и всюду встречаются такие «горе-вояки», при одном взгляде на которых невольно задумываешься: почему тяга к пацифизму не обуяла еще всех без исключения землян, дабы подобные индивидуумы исчезли, наконец, без следа. Если наличие такого «балласта» в призывных армиях, в общем-то, объяснимо, то причины появления «ботаников» в армии профессиональной лежит уже за гранью разумения. И побочным эффектом чересчур назойливого прославления вооруженных сил во всех средствах массовой информации, это не назовешь… Ладно, сами романтики из кожи вот лезут, чтобы правдами и неправдами попасть туда, куда им соваться категорически противопоказано. Но куда смотрят десятки серьезных и опытных людей – психологов, врачей, и прочих, в обязанности которых как раз и входит отсев «агнцев от козлищ»? «Козлищам» этого никогда не понять…

Стивенсон прибыл с последним пополнением из Штатов, как раз перед роковым Днем Независимости, вернее, где-то месяца за полтора перед ним. Едва только увидев тощую долговязую фигуру, на которой мешком висел форменный камуфляж, на остальных новобранцах казавшийся второй кожей, Бэрринстон, еще не зная, что это чучело попадет в их взвод, ощутил такое чувство, будто наступил босой ногой в что-то мягкое и, еще не осмотрев ступню, уже твердо знает, что это совсем не растаявший шоколад…

Будь у капрала, подписавшего уже третий свой контракт, меньше опыта, он тут же принялся бы бегать по инстанциям, уговаривая, упрашивая, требуя, наконец, перевести непригодного, не то что к боевой службе, к жизни вообще, солдата куда-нибудь подальше. Но Роджер, по обыкновению, взял под козырек, лишь мимолетно глянув в пытливые глаза лейтенанта Фичи, и, как оказалось, чересчур самонадеянно, пообещал себе сделать из рохли настоящего бойца за месячишко-другой…

Не помогало ничего – ни муштра, ни задушевные беседы, ни корректные, в рамках устава, но недвусмысленные угрозы… Ботинки рядового Стивенсона всегда оказывались полузашнурованными, оружие нечищеным, постель – заправленной так, будто на ней всю ночь резвилось стадо диких буйволов, сплошь испытывающее любовное томление… Нет, никто из сослуживцев ничуть не третировал новичка, понимая, что завтра или послезавтра всем вместе – в бой, но контакта с замкнутым и истеричным пареньком установить тоже не мог. Так и жили они – в одной казарме, но взвод отдельно, а рядовой Стивенсон – отдельно.

Бэрринстон с ужасом ждал того момента, когда взвод пошлют на боевое дежурство и даже, к стыду своему, мечтал о том, чтобы какая-нибудь шальная пуля легонечко царапнула «ботаника» за какое-нибудь не слишком важное в хозяйстве место. Где там! Ранило, при том тяжело, троих из числа давно обстрелянных и едва ли не самых надежных солдат, но новобранец… Хотя, отпетым трусом он себя тоже не показал. Так, серединка на половинку… Куда-то бежал, в кого-то стрелял, опустошив почти все магазины без особенного толку, что-то кричал, позабыв про связь… Оставалось надеяться, что суровая мужская жизнь, наконец, сделает сопляка мужчиной.

После памятной Катастрофы Стивенсон вообще захандрил…

Нет, тогда на многих известие о том, что их дом и все родственники сгинули в никуда по никому непонятной причине и, скорее всего, навсегда, подействовало как удар обухом по голове. Какие-то дни вообще все балансировало на грани коллапса, а «старикам», таким как сам Бэрринстон, сержант Аткинс, лейтенант Финч и многим-многим другим, засунув поглубже кошку, скребущую на душе, приходилось выбиваться из сил чтобы грань эта не была перейдена.

В мирной жизни, возможно, дело закончилось бы бунтом, повальным дезертирством, а то и чем похуже, но шла война и это обстоятельство, как ни странно, подействовало благотворно. Хуже стало, когда покатился под откос доллар…

И вот теперь этот «самострел»…

Как и все, за что брался, Стивенсон провалил и эту задачу, в решении которой военные, не испытывающие недостатка в средствах исполнения, обычно достигают бо-о-ольших успехов. К облегчению Рождера (к которому примешивалась и некоторая толика досады), он был жив!

Дело в том, что солдат не стал стрелять себе в голову, подобно большинству своих «коллег». Возможно, побоялся или просто не догадался, каким образом можно это сделать из автоматической винтовки. Он поступил так, как и десятки тысяч его предшественников с самого момента изобретения огнестрельного оружия – просто разулся, наставил ствол в то место, где, по его мнению, находилось сердце, и нажал на спусковой крючок большим пальцем ноги. Слава Всевышнему, он не решил использовать для этой цели пулемет!

В результате суицидальной попытки у «самоубийцы» наличествовали следующие повреждения: перелом большого пальца ноги, застрявшего в скобе, пороховой ожог левого плеча, шеи и щеки, и дырка (самое скверное – не сквозная) на три пальца ниже ключицы. Паршивец даже был в сознании, хотя и стонал так жалобно, будто ему, как минимум, оторвало обе ноги по… дальше некуда.

Из-под прикрытых век по небритым щекам струились крупные слезы, а сквозь повязку, наложенную еще до появления командира, проступило крохотное красное пятнышко, как от раздавленной вишни.

– Если узнаю, что его кто-нибудь дразнил или доставал, – сообщил Бэрринстон, не глядя на столпившихся за его спиной подчиненных (Аткинс смотался на базу совершенно не вовремя, бросив всех этих недоносков на своего помощника), – расстреляю самолично… Из «пятидесятого»… Трассерами.