Золотой империал - Ерпылев Андрей Юрьевич. Страница 10

Дыхание постепенно восстанавливалось, и Николай, оправив одежду, уже обычным шагом направился к реанимации. Сержант снова вскочил со стула, проклиная, видимо, в душе настырного капитана. «Забыл чего, что ли?» – так и читалось в укоризненных глазах парня.

Клещ находился на месте, то есть спал, отвернувшись к стене и укрывшись одеялом чуть ли не с головой. От двери Александров видел стриженый затылок со счастливой, по полузабытому детскому поверью, двойной макушкой. «А ведь и впрямь счастливчик, – подумал Николай. – И вены себе резал, и Князь этот страшненький к нему направлялся, а спит, засранец, как сурок».

Капитан вышел и, прикрыв за собой дверь, строго-настрого приказал постовому никого, кроме врачей и прочих медицинских работников, к арестованному не пускать. Он уже совсем направлялся к лестнице, когда от макушки (одинарной, то есть несчастливой, как и у подавляющего большинства) до пят его пронзила мысль: а каким таким образом Клещ сумел отвернуться к стене? Ведь он, капитан, отлично помнил, что Грушко был надежно прикреплен ремнями к раме койки. Неужели раззявы-врачи отвязали его? Это же…

Чуть не сшибив с ног сержанта, так и не успевшего усесться на свой табурет, Николай ворвался в палату и кинулся к койке. Мгновение – и казенное одеяло отлетело в сторону.

Арестованный Грушко Алексей Федорович, 1979 года рождения лежал по-прежнему на спине, так же как и раньше крепко пристегнутый ремнями к кровати. Однако широко открытые глаза его теперь уставились в грязно-голубую стену, будто любуясь похожим на старинную географическую карту узором трещин на бугристой краске. Клещ был давно и безнадежно мертв, тонкая его шея безжалостно свернута…

4

Князь каким-то шестым чувством почувствовал чужое присутствие за спиной.

Он еще не понял, кто именно за ним идет, профессионально или нет пасет, представляет ли угрозу вообще, но сразу интуитивно начал отрабатывать хвост и уже через несколько минут точно знал, что двое преследователей – настоящие дилетанты, никакие не филеры, а совсем даже наоборот… Они не следили за ним, то есть не производили, говоря на профессиональном жаргоне топтунов, наружного наблюдения, а попросту ломились нагло и тупо, скорее всего стремясь загнать куда-то, где ждет засада из таких же тупиц, и «опустить», по привычке дворовой шпаны, неумностью и жестокостью своей одинаковой во всех мирах и временах.

Князь скупо улыбнулся. Если бы эта парочка, висящая у него на хвосте, знала, в какой именно карамболь влипает…

Но, как ни крути, просвещение придурков никогда не входило в число его любимых занятий, а альтруизмом он, увы, не страдал вообще. Как и приступами жалости.

Серепан, вожак шайки молодых парней, едва-едва достигших возраста, с которого наступает уголовная ответственность, срисовал жертву еще в центре города. Башка трещала после вчерашнего (хотя вчерашнего ли, если едва смогли очухаться в шесть вечера) перепоя, а хилых «бабулек», которые удалось наскрести по карманам у всех четверых, едва хватило на бутылку какой-то бормоты с гордым названием «Узбекистон портвейна», что по-русски означало более привычное: «Портвейн узбекский», и поэтому настроение было довольно сумрачным.

Заплутавший себе на горе лох был прикинут с нездешней элегантностью (собственно, и слова-то такого Серепан, он же Сальников Сергей Николаевич, девятнадцати лет от роду, с грехом пополам окончивший восьмилетку в Адляне, об уральской колонии для малолетних понятия не имел, но определил интуитивно) и к тому же совсем не производил впечатления богатыря. «Опустить» такое чмо для четверки экрановских, то есть живших в районе кинотеатра «Экран», парней, младшему из которых скоро исполнялось четырнадцать, а старшим был Серепан, не составляло никакого труда. Главным вырисовывалось одно соображение: где?

Вожак быстро принял решение вести мужика до старого района, где в это время суток почти безлюдно, благо тот вроде бы именно туда и направлялся. Посовещавшись, парни быстро разделились. Двое пошли за жертвой, а Серепан с Акулой – здоровым, туповатым увальнем (чуть ли не дауном), представлявшим для главаря интерес только своей физической мощью, рванули дворами вперед.

Оставалось только надеяться на то, что интеллигент не свернет куда-нибудь. Согласно плану, в этом случае «хвост» должен был поднять шум и задержать его до подхода главных сил. Процедура грабежа, то есть действия, подпадающего под сто сорок пятую статью УК, чтимого «великолепной четверкой» не слишком свято, была отработана до мелочей, и проколов практически не случалось.

В томительном ожидании прошло минут пять. Наконец из-за поворота донесся стеклянный хруст подтаявшего за день, но прихваченного вечерним морозцем снега, многократно усиленный отражением эха от стен сталинских двухэтажек, теплившихся редкими и плотно зашторенными окнами. Неразбитый фонарь здесь был только один, да и тот тускло светил метрах в ста пятидесяти от места, где в густой тени притаились двое.

Завидев спокойно шагавшую жертву, Серепан и Акула не торопясь вышли на свет, если полутьму позднего мартовского вечера можно было так назвать. Судя по участившемуся хрусту шагов за спиной мужика, двое преследователей-загонщиков заторопились. Кольцо вокруг ничего не подозревавшего прохожего сжималось.

Серепана несколько насторожило то, что мужчина совершенно не испугался на первый взгляд внезапно возникшего препятствия и остановился, только вплотную подойдя к парням.

– В чем дело, молодые люди? – вежливо начал он. – Чем могу служить?

Повисла неловкая тишина, нарушаемая только скрипом ледышек под ногами подошедших сзади Коши и Лаптя, переминающихся в нерешительности с ноги на ногу. Вожак, считавший себя матерым уголовником, решил форсировать события и, мастерски сплюнув под ноги интеллигенту, заявил:

– Не бухти, козел. Гони башли!

– Что-что?

– Бабки гони, не понял, что ли? Деньжата! – Костлявый кулак главаря оказался прямо под носом жертвы, демонстрируя неумелую наколку.

– Зачем же так грубо? – Прохожий полез в карман пальто левой рукой, на которой тускло блеснул металлический браслет часов. – Я и так отдам все, что вы пожелаете.

От демонстративной покорности жертвы Серепан моментально обнаглел и шагнул еще ближе.

– Котлы [5] тоже снимай, петух!

Мужик пожал плечами и сунул свободную правую руку за обшлаг рукава. Все налетчики столпились вокруг, вытягивая шеи. Такого легкого дела, без шума и напряга, у них еще не случалось!

Дальнейшего развития событий никто из грабителей не предвидел.

Жертва вдруг каким-то кошачьим движением отшатнулась, одновременно совершив широкое размашистое движение правой рукой, в которой тускло блеснуло что-то стремительное…

Коша, а попросту Кошкин Паша, самый младший в компании, изумленно увидел, как интеллигент, который еще мгновение назад казался подавленным и покорным, резко взмахнул правой рукой и тут же рухнул сверху на почему-то упавшего Лаптя. Самым страшным было то, что отделилось от плеч Серепана и темным мячом запрыгало прямо к ногам оцепеневшего парнишки.

Теряя сознание от мертвящего ужаса, Паша внезапно понял, что этот непонятный темный предмет – голова.

Он завизжал на невыносимо высокой ноте, повернулся и на ватных, подгибающихся ногах кинулся бежать, не обращая внимания на что-то горячее, струившееся по ногам…

«Это сон! Это сон! Это все мне снится…– перепуганным воробьем колотилось в его голове. – Сейчас мама разбудит, и все…»

Князь пружинисто, как дикий кот, вскочил с тела своей жертвы, привычно вытирая дымящийся на морозе клинок об ее одежду. Двое нападавших лежали чуть в стороне, еще конвульсивно подергиваясь, причем у того, который повыше (Князь с удовлетворением отметил, что еще не потерял сноровки) отсутствовала голова. Третий без движения (потребовался всего лишь один точный, анатомически выверенный удар) скорчился у ног, а четвертый, визжа от ужаса, удалялся, пьяно раскачиваясь из стороны в сторону. Князь еще раз усмехнулся, подкинув, перехватил нож за лезвие и, хладнокровно отпустив жертву на оптимальное расстояние, широко размахнулся…