Золотой империал - Ерпылев Андрей Юрьевич. Страница 52

Ротмистр, пожав плечами, тоже потянул с плеча ремень автомата.

– Привал, я думаю…

Невысказанный вопрос был обращен к Николаю, который только пожал плечами, тоже избавляясь от неудобной ноши. Конькевич уже безо всякой команды сбросил пожитки и теперь суетливо ощипывал кустик необычно ранней и крупной земляники.

– Знаете… э-э… господин интеллигент, – процедил, неприязненно глядя на него, Кавардовский, которого никто не потрудился освободить от ноши («Нечего ему порожняком ходить! – безапелляционно заявил еще у краснознаменцев Александров, когда обсуждали насущный вопрос, куда девать поклажу, с выбытием из строя Владимирыча благодаря хлебосольным аборигенам изрядно увеличившуюся. – Пусть тоже тащит свою долю. Не барин!»). – Не советую, знаете ли… Радиация, прочие мутагенные факторы.

– Вы так думаете? – Жорка, бросив на него настороженный взгляд, теперь испуганно и брезгливо разглядывал лежащие на ладони крупные ягоды, источающие непередаваемый аромат.

– Да не обращай внимания! – Валя, приподнявшись, сгребла с Жоркиной ладони дары леса и отправила в рот. – Вку-у-сно! Набери еще, а! Да нет на них никакой радиации, – прыснула она, глядя на опасливо вытянувшееся лицо Конькевича. – Это я тебе авторитетно, как медик, говорю!

– Действительно, Георгий, – поддержал ее ротмистр, воспользовавшийся отдыхом, чтобы хорошенько разглядеть в свой маленький чудо-бинокль «муравейник». – Не обращайте вы внимания на этого… На нашего пленника. Это он исключительно из чувства мелкой пакостничества вам советует.

– Серьезно?

– Вот еще, – буркнул Князь, приваливаясь рюкзаком к березе и прикрывая глаза. – Кушайте, кушайте на здоровье.

– А радиации мы и в «холодильнике» хватили мама-не-горюй, Жорка. – Николай тоже сорвал пару ягод и кинул в рот, чувствуя на языке давно забытое ощущение приятной с кислинкой сладости. – Так что местная земляника тебе уже ничем не повредит…

– Противный! – Валя, дотянувшись, шлепнула милиционера по руке. – Не слушай его, Жорик, он шутит!

– Конечно, шучу.

Трава бесшумно раздвинулась, и на поляну выглянул Шаляпин, к шерсти на морде которого прилипло перышко какой-то неосторожной птички. Кот настороженно оглядел всех, будто пересчитал, сузив зрачки, задержал взгляд на Кавардовском и скрылся снова по своим не терпящим отлагательства делам.

– Видите: и кот свидетельствует, что тут все в порядке, – заявил Чебриков, опуская бинокль. – С экологией, конечно.

– Вот это махина-а-а!

«Муравейник», возвышавшийся в каких-то паре-тройке километров, теперь казался забытой среди болотного мха бабкой-ягодницей корзинкой необычной формы, причем вместо мха, как вы сами понимаете, был лес. Трубы, прозрачные и непрозрачные, стекаясь к нему со всех сторон, оплетали сооружение, превращая его не то в некое подобие чудовищного самогонного аппарата, не то во что-то медицинско-научное. Мириады же летающих объектов, парящих на месте или целеустремленно несущихся по своим делам, наводили на не слишком аппетитные ассоциации.

Путешественники остановились на склоне поросшего лесом холма, плавно спускающемся к изумрудно-зеленой низинке, и беспечно предавались отдыху, причем каких-либо тревожных мыслей фантасмагорическое соседство навевало не более чем какая-нибудь стиральная машина или тот же самогонный аппарат. То же механическое равнодушие и полная индифферентность.

Гора родила мышь.

«Миропроходцы», судя по расстеленной теперь на траве карте, по которой, оживленно споря, водили пальцами мужчины (естественно, свободные мужчины; Кавардовский мирно спал неподалеку, для пущего удобства подложив связанные впереди руки под щеку, под бдительным присмотром Шаляпина, примостившегося египетским Сфинксом в паре метров от него), находились точно в месте межпространственного перехода, которого, однако, нигде не поблизости не наблюдалось.

– Может, он подземный, как в Хоревске? – Жорка от возбуждения привстал на колени, от чего Валя, собиравшая цветы для затеянного гигантского венка, прыснула в кулачок: троица стала теперь до комизма напоминать известнейших «Охотников на привале» Перова.

– Вполне возможно. – Ротмистр, подперев щеку ладонью, возлежал в позе римского патриция, жуя длиннющую соломинку. – Или надземный…

Все трое одновременно задрали головы, глядя в девственно чистое небо, ясная синева которого ничуть не осквернялась проносившимися время от времени с едва слышным жужжанием «мухами» и «шмелями».

– Интересно, а на какой он высоте?

– Или глубине…

– Так или иначе, а ни рыть, ни прыгать мы не станем, – подытожил Николай, откидываясь на упертые в землю руки. – Нужно двигаться к другой контрольной точке. Какая там у нас ближе всего?

– Естественно, Бергланд. Вернее, его выходные ворота. Мы ведь вот здесь, если не ошибаюсь?

– Ну, вот туда и направимся. Отдохнем тут немножко на свежем воздухе, хреновиной этой полюбуемся и тронемся.

– Фу, господин полицейский! – саркастически раздалось с той стороны, где дремал Князь. – При ба-рышне, юной и невинной, и такие плебейские выражения.

– Помолчал бы…– начал было Александров, но его перебил на полуслове визг Валюши:

– Ребята, смотрите!

Дрожащей рукой с зажатым в ней пучком цветов она указывала куда-то в сторону, приблизительно туда, откуда они пришли.

Мужчины, вскочив на ноги, похватали оружие – к ним явно целенаправленно, хотя и не особенно торопясь, направлялся один из «шмелей».

– Вот и дождались от хозяев признаков внимания…– Ротмистр привычно, на ощупь проверял верный автомат, не сводя глаз с приближающегося объекта.

– Ну, что будем делать?

Друзья, скучившись, стояли у края верхней палубы «шмеля», вернее какого-то летательного аппарата, перемещающегося, подчиняясь непонятным принципам, вроде антигравитационной платформы из фантастического романа.

Платформа парила на высоте трехэтажного дома над поляной, где они только что с удовольствием предавались послеобеденной сиесте, лишь на какие-то полсотни метров переместившись в сторону.

– Что вы намерены с нами сделать?

Это Жорка, потеряв терпение, обратился к хозяевам платформы, далеко не людям, хотя и явным гуманоидам, неподвижно замершим на противоположном краю палубы.

Несколько минут назад путники были не грубо, хотя и не очень вежливо препровождены на борт «шмеля», опустившегося в нескольких метрах от лагеря, десантом из двух десятков стремительно движущихся человекообразных существ, напомнивших Николаю Голема [44], встречавшегося чуть ли не на каждом шагу в Праге, когда он несколько лет назад по профсоюзной путевке был в ЧССР. Один из сувенирных глиняных болванчиков даже пылился на секретере в далекой сейчас хоревской квартире рядом со стеклянной (знаменитое чешское стекло!) пивной кружкой с видами Градчан – центра Праги и каменной розой из Карловых Вар.

Применять оружие было бессмысленно ввиду подавляющего численного превосходства аборигенов, к тому же никакого вреда путникам причинено не было, а в руках «големов» отсутствовало что-нибудь колющее, режущее или огнестрельное.

Собственно говоря, не было не только оружия, но и одежды вообще. Лоснящиеся на вид, но странно сухие и приятно бархатистые на ощупь тела, теплые, даже горячие (градусов сорок пять—пятьдесят) не были прикрыты хотя бы лоскутком материи, что на фоне пусть и необычного вида, но, несомненно, высокотехнологичной «машинерии» выглядело более чем странно. Конечно, странные фигуры могли оказаться обычными людьми, облаченными в своеобразные скафандры (скажем, из-за боязни подцепить какую-нибудь неприятную болезнь от грязноватых, положа руку на сердце, пришельцев), но почему-то именно это соображение казалось как раз совершенно невероятным. Аборигены ассоциировались скорее с крупными ручными животными, типа морских львов или добродушных псов-мастино.

Переместив, а иного определения на ум не приходило, путников на свой аппарат, немедленно с тихим гудением поднявшийся в воздух, «големы» тут же оставили их в покое, не делая никаких попыток установить контакт и не отвечая на попытки заговорить с ними.