Двухголовая химера (СИ) - Харт Хелег. Страница 30

Повезло, что головорезы взяли плату авансом - сумма набралась приличная. У второго чародея, не того, кому я свернул шею, обнаружился кожаный подсумок с лекарственными травами. Я сразу же обработал ими раны копателя. А потом мы ушли, бросив трупы на поживу птицам.

В других обстоятельствах я ни за что не поступил бы так - ведь после этой резни из-за нас где-то появится злобная химера или случится ещё какой возврат. Но только наивный думает, что всегда сможет поступать хорошо. Выбор между хорошим и плохим поступком даётся не всякий раз. Порой перед тобой есть только грязь разного цвета, и в какую-то из них хоть как придётся вляпаться. В конечном итоге жизнь никого не оставляет чистеньким.

Рэн, который не хотел этого принимать, не разговаривал со мной и сторонился. Иногда на его лице застывала гримаса омерзения, которую он сам, кажется, не замечал. Я не лез к нему, понимая, что нарыв, который беспокоил пуэри с момента нашей встречи, наконец вскрылся. Конечно, трудно было не понять его чувств. Если бы не засада, Рэн бы так и носил в себе эту отчаянную безнадёжность, отравляющую его каждый божий день изнутри. Да и какой смысл теребить душевные раны, обнажая их перед другими? Всё равно ничего от этого не изменится. Но я всё-таки надеялся, что когда-нибудь злость и бессилие отпустят охотника. Время ведь не только убивает. Иногда оно всё-таки лечит.

Мы сошли с дороги, забирающей всё больше к югу, и свернули в лес. Так я надеялся сбить Орден со следа - пусть думают, что мы собираемся смыться куда-нибудь в Кан-Терн. Нам это только на руку. После допроса меритарита я лишь укрепился в мысли, что нам прямая дорога в Лотор. Правда, как именно попасть в самый укреплённый город королевства, резиденцию Ордена, я не представлял. Пока.

Кир очнулся через день, и первым делом съел двойную порцию обеда. Пока я рассказывал ему, как мы выбрались, Рэн отрешённо ковырялся палкой в костре. В той части повествования, где альтер пуэри перебил всех оставшихся врагов, гном сказал: «Брешешь». Но потом, видя, что я не шучу, так пристально посмотрел на Рэна, что тот встал и ушёл. В тот же день копатель сказал, что может идти сам, но вечером мы всё равно остановились намного раньше обычного, потому что он буквально валился с ног.

Ещё через пару дней пути по глуши нам попался небольшой городок под названием Жатовник. Появляться там всем вместе было равносильно самоубийству, поэтому следующим утром мы заслали туда Рэна, повязав ему на шею кусок ткани на манер шарфа. Я отдал ему все деньги, несколько раз повторив список того, что нужно купить. Жатовник не имел даже намёка на стены и отличался от большого села лишь наличием ратуши да кое-каких городских служб. Незаметно проникнуть в него смог бы и огр.

Пуэри проходил там весь день, чем заставил нас немало понервничать. Когда же он вернулся, на наши вопросы ответил, пожав плечами:

- Я заходил в церковь. Пообщался с людьми.

Я от бешенства чуть язык себе не откусил.

- Немного?! Тебе же было сказано, как можно меньше разговоров! Что, холодно стало, на костёр захотел?!

- Не переживай, - отмахнулся охотник. - Я общался с крестьянами. Многие из них показались мне вполне милыми... людьми. Приятно было для разнообразия встретить и таких.

Мне оставалось только вздохнуть, а шпильку пропустить мимо ушей. Совсем не хотелось возобновлять разговор на тему «с волками жить - по-волчьи выть».

Рэну удалось достать больше половины списка. Теперь у нас появилась нормальная одежда и обувь, пара старых кинжалов, настоящий охотничий лук с колчаном стрел, баночка целебной мази от местного знахаря, вещевые мешки, съестные припасы и ещё кое-какие мелочи вроде оселка и кривой иглы. Лошадей он брать не рискнул, и я его вполне понимал.

- Все говорят о войне, - рассказал пуэри.

- Что говорят?

- Жалуются, в основном. На цены, на лихие времена. На власть. Только мне толком так и не удалось понять, о какой войне идёт речь.

- Либрия с Прибрежьем сцепились, - сказал я. - Но подробности мне и самому хотелось бы узнать.

Как следует отдохнув, наш маленький отряд направился дальше через леса и равнины, где зелень высыхала и желтела день ото дня. Становилось холоднее, но теперь холод не казался нам препятствием - после путешествия по обледеневшим, занесённым снегом горам и промозглым болотам, без нормальной одежды и снаряжения, это казалось сущими пустяками. Начался октябрь, через месяц-полтора в этих местах уже должен был выпасть снег, но к этому времени, как я надеялся, мы уже будем в столице.

Двигались быстро, но осторожно, старательно обходя крупные селения и посты чуть ли не за версту. Благодаря лекарствам и моей магии Кир быстро оправился от ран, и через неделю уже не испытывал неудобства при ходьбе. Рэн немного отошёл после происшествия на лесной дороге, но держался холоднее, чем раньше. Из-за этого атмосфера в отряде установилась не очень дружественная, но зато спокойная и собранная. Я был этим более чем доволен.

Дни проносились один за другим, не оставляя после себя ничего. Мы глубоко продвинулись в либрийские земли; погони за нами не наблюдалось и не ощущалось. Осторожность не мешала нам время от времени останавливаться на постоялых дворах - таких захолустных, что порой мы были единственными постояльцами за неделю. Топчаны в них были жёсткие, иногда с клопами, а ужины заурядные, но даже гном ни разу не пожаловался. В одной из деревень нам встретился бродячий торговец. Благодаря этой встрече Рэн обзавёлся нейратской кожаной накидкой с меховым подбоем, которая закрывала шею и плечи. С ней пуэри мог спокойно показываться на глаза людям, не опасаясь ввести их в ступор сиянием анимы.

Я мысленно искал способ проникнуть в Лотор. Чем ближе мы подбирались к столице, тем отчаяннее и немыслимей становились варианты. Дело осложнялось тем, что никто из нас не был там, и никто даже примерно не мог сказать, как именно город расположен и охраняется. Кир разводил руками и говорил: «там видно будет». И как не прискорбно, он был прав. Единственным выходом оставалось сориентироваться на месте.

Точнее, так я думал до одного чудесного дня, избавившего меня от этой проблемы.

*          *          *

Заросший многонедельной бородой мужчина в жёсткой путевой одежде задумчиво курил трубку. Дым плотными облаками поднимался к низкому потолку и там рассеивался, прогоняемый сквозняком. Угасающего дня не хватало, чтобы осветить комнату через окно, поэтому на столе горела старая масляная лампа. Её тоже не хватало, и угольки в трубке при каждой затяжке бросали тусклое зарево на лицо мужчины, отражаясь в его полуприкрытых глазах. На колченогом столике перед ним стояла тарелка с остатками ужина, деревянная кружка и полупустой кувшин с вином. Сосуд прижимал собой грубую карту, самой примечательной частью которой был жирный крестик, нарисованный угольным карандашом. Рядом лежали другие бумаги. Одна из них красовалась большой синей печатью с эмблемой тонкой работы: на ней сокол, развернув крылья, как бы прикрывал собой летящую ласточку.

В Либрии эта печать открывала без малого любые двери, развязывала любые языки. Но чаще всего предъявлять её не требовалось. Те, кто носил этот знак, и без него умели добиваться своего.

Комнату человек с трубкой выбрал себе под стать: не самую большую, не самую тёплую, но и не самую плохую - словом, непримечательную. Не потому, что не хватало денег. Служба обязывала. Да и когда каждую ночь ночуешь под новой крышей, отвыкаешь обращать внимание на убранство. Эти комнаты, как и лица встречных людей, затираются и исчезают из памяти, стоит только отвернуться.

Дым стал горчить, и человек вздохнул. Вытряс трубку, поднялся, подошёл к окну.

Сгущались сумерки. Тракт опустел, лишь на востоке виднелось несколько пеших фигурок. На западе, даром что обзор открывался удачнее, не было ни души.

- Все бегут в столицу, - посетовал мужчина окну. - А меня куда отправили? В глушь, куда даже кобольды умирать не ходят.

И, помолчав немного, добавил: