Матрица жизни на Земле. Том 4 - Мулдашев Эрнст Рифгатович. Страница 6

От того, что я ничего не знал о других мирах, я начал, вроде как, немного злиться, но вскоре унял в себе это негодование, поскольку до моего сознания с тяжелым скрежетом дошел постулат, что тебе, человеку, дозволено знать столько, сколько дозволено.

Но как хотелось знать больше! Как хотелось! Как хотелось своим сознанием внедриться в глубины мироздания, чтобы хотя бы чуть-чуть ответить на вопрос – кто ты?! Но… мое сознание плавало здесь, в этой комнате с камином, где пила чай уставшая хирургическая бригада вместе с моими секретарями, Анисом Хатыповичем и Юрием Ивановичем. Все было так по земному, так по земному! А так хотелось знать больше!

Я чуть ли ни с головой засунулся в камин, выдувая туда дым сигареты. Я пристально посмотрел на огонь, почти обжигая лицо и как-то сильно-сильно, по-детски сильно, подумал на полную мощь, подумал так, что аж в затылке засвербело.

– Шеф, ты чо, головой решил камин подтопить? – прозвучал голос Юрия Ивановича.

– Задумался я что-то, – пролепетал я.

А в голове непрерывной вереницей бежала мысль без ответа – «другие миры, другие миры, другие миры…». Мне даже показалось, что это словосочетание «другие миры», повторяющееся раз за разом, напоминает стук вагонных колес – «тук-тук, тук-тук, тук-тук…».

– Шеф! Вы ведь хирургический чепчик сажей испачкали! Что за привычка голову в камин совать, а?! – раздался строгий голос Татьяны.

– Да, я нечаянно, – ответил я.

– Выньте голову из камина, а! – В голосе Татьяны появились истерические нотки.

От бесплодности перестука мыслей на тему «другие миры» мое мышление вывело меня на уровень взывания к интуиции, туда, где ты способен лишь тупо долбить себя изнутри, как бы повторяя одно и то же слово: «Подскажи! Подскажи! Подскажи!»

О, как трудно иметь мысль без ответа!

Но подсказки так и не поступало. Перед моими глазами трещал огонь в камине, чуть поодаль мыла посуду секретарь Альфия, операционная сестра Светлана сгребала недоеденную картошку и капусту из тарелок, Юрий Иванович глядел на рыбок в аквариуме… В общем, жизнь текла по своим законам – законам Нашего Мира, которые, наверное… наверное… так отличаются от законов Других Миров, загадочных и… близких… Других Миров, в которых мы когда-нибудь, возможно, и очутимся и будем думать про Наш Мир как про… Другой Мир, став… другими людьми.

Я потер раскалившийся от камина лоб, да к тому же нечаянно пальцами провел по хирургическому чепчику, окончательно размазав сажу по нему.

– Шеф, снимите немедленно чепчик! Снимите! – Татьяна подошла и стянула с меня чепчик. – Лучше сажу по лицу размазывайте: лицо вымыть можно, а чепчик стирать и крахмалить надо.

Моя лысина

Без чепчика с оголенной лысиной я почувствовал себя совсем закомплексованным; мне казалось, что женщины подходят ко мне сзади и смотрятся в лысину, как в зеркало. Неуютно совсем стало.

– Таня! Отдай чепчик! – попросил я.

– Не отдам! – твердо ответила она.

Сидя у камина без чепчика, я загрустил. Комплекс неполноценности, навеянный оголенной лысиной, углубился в душу и постепенно перевел меня в комплекс какого-то очень высокого и даже благородного уровня, тот комплекс неполноценности, когда ты, человек, поднаторев в жизненных мелочах, таких как помыть посуду, разжечь костер или механически произвести половой акт, чувствуешь себя воистину человеком, но как только ты, человек, начинаешь внедряться своим разумом в глубины мироздания, то сразу чувствуешь, что кто-то далекий и очень мощный тихо грозит тебе пальцем, как бы приговаривая, что эти знания «не твоего поля ягодка» и что до этих знаний тебя допустят только тогда, когда понятие Чистая Душа воистину засветится у тебя внутри, да и степень Чистоты человеческого общества позволит тебе передать эти знания людям.

– Шеф! Твоя лысина чо-то совсем покраснела, – послышался хриплый голос Юрия Ивановича.

– Ну… хватит уж о ней, – промычал я. – И так себя ощущаю…

О, как многого я не знал тогда! О, как давил меня тогда комплекс неполноценности! Я еще не знал, что через какое-то время интуиция начнет шептать мне информацию о других мирах и что я, потирая свою лысину, буду иступленно записывать эту информацию с помощью дешевой желтой авторучки, боясь хоть на йоту ослабить накал своих мозгов, хоть на йоту отойти от поглотившей меня интуиции. Да и мысль о том, что тело человека состоит из четырех тел, станет реальной и ясной, будто бы по-другому и быть не может.

– А все-таки прозреет эта «прозрачненькая» в нашем мире или нет? – в очередной раз задал вопрос Юрий Иванович, обращаясь к нашей хирургической бригаде.

– Уж очень тяжело шла операция, – вздохнула операционная сестра Оксана. – Кто знает, кто знает…

– А может быть и не надо ей прозревать-то… в угоду невестке-немке, может быть… может быть… в других мирах лучше? – тихо пробормотал Юрий Иванович.

Все замолчали.

Снежана

Открылась дверь, и громкий голос моего врача-референта Снежаны Леонидовны Одинцовой известил:

– Эрнст Рифгатович! Все больные из наркоза вышли, все нормально, но… вас еще четверо больных ждут на консультацию.

– Устал я, вообще-то, – промолвил я.

– Ну, Эрнст Рифгатович! Они все издалека, уже очень давно ждут.

– Ладно, Снежана. Еще пять минут посижу, а потом пойдем смотреть. Кстати, Таня, отдай мой чепчик, а! Не могу я без него больных смотреть… с голой лысиной!

– Так он же весь в саже! – Таня бросила недовольный взгляд. – Я принесу другой. Но он будет от другого хирургического костюма, поэтому не будет подходить по цвету.

– Пойдет. Неси. Не могу я с… комплексом неполноценности… больных смотреть!

– Несу.

– Эх, Снежана! – проворчал Юрий Иванович. – Нет в тебе философического восприятия жизни, нет. Шеф тут загрустил слегка, даже голову в костер засунул, о мирах стал задумываться, феномен «прозрачненькой» стал анализировать, а ты тут объявилась и начала его в житие-бытие втягивать. Дала бы ему немного погрустить-то!

– Ну, Юрий Иванович… – сконфузилась Снежана.

Снежана Одинцова

– Скажу тебе, – начал распаляться Юрий Иванович, обращаясь к Снежане, – тебе главное – это перед больными покрасоваться. Тебе ведь, Снежанка, хорошо известно, что при виде твоих форм даже самый слепой больной прозреет. Помнишь, рыбак один из деревни полуслепыми глазами за тобой следил, как ты носишься то вперед, то назад. Следил, следил, да не удержался и, как-то по-деревенски, хлопнул тебя в официальном месте по… что у тебя глаза на лоб вылезли, и истерика тебя накрыла. А он ведь, рыбак-то, может, хотел свое зрение проверить – в натуре такие формы существуют или ему, сослепу, они только кажутся. Поэтому, Снежанка, пусть шеф подумает о других мирах-то у костра, не торопи его… успеешь свои формы народу с глазными болезнями продемонстрировать. Ты ведь ничего, Снежанка, не понимаешь в других мирах-то, тем более в другом зрении, с помощью которого, может, и в тебе можно ангельские формы разглядеть. Может, они, твои ангельские формы-то, и являются наиболее привлекательными для тех, у кого со зрением в нашем мире туговато. Австриячка эта, прозрачненькая, не зря ведь говорила, что зрение, исходящее от других миров, заимела и с помощью этого зрения начала даже обычных наших людей распознавать, поскольку в каждом из нас другое начало сидит, которое составной нашей частью является, но невидимым остается. Так что, Снежанка, никто не знает, где у тебя формы-то пышнее – в нашем мире или в каком другом. Вот так вот. Ясно?!