Граф де Габалис, или Разговоры о тайных науках - де Виллар Николя Монфокон. Страница 23

Внятным истолкованием этой концовки может служить положение современного русского исследователя Вадима Штепы, высказанное им в книге «Инверсия»: "Недаром средневековые мистики указывали на чрезвычайную сложность установления контакта с саламандрами, способными «сжечь» все, в чем профаническое сознание видит смысл. Поэтому для профанов саламандры несут величайшую опасность, хотя просто уничтожают все иллюзии". Пользуюсь случаем привести еще две пространные цитаты из этого труда, посвященного в основном изложению доктрины Рене Генона и развитию основных пунктов этой доктрины применительно к истории России и ее грядущим судьбам. Первая цитата касается рассматриваемой с точки зрения эзотерики проблемы существования стихийных духов и их общения с людьми: "Эфирные сущности каждого из элементов не видят друг друга, «живя» в разных вибрациях тонкого мира. Однако в человеке могут проявляться все эти вибрации, и поэтому он способен (естественно, речь идет о способностях архетипического, традиционного человека) установить контакт со всеми из них. Эфирные сущности пребывают вне этической догмы, присущей поздним историческим временам, когда мифология уже превратилась в религию. А они так и остались в мифологии золотого века как ее необходимые атрибуты, помогающие человеку и дружественные ему, если, конечно, он не обманывает их доверия и не пытается поставить их способности на службу собственному эгоизму и своей временной власти".

Вторая цитата, которую мне хочется видеть одним из заключительных аккордов настоящей статьи, обращается к сегодняшнему дню и раскрывает негативную роль «стихиалей», вынужденных, под давлением технократии, изменить своей природе и предстать перед окончательно обмирщенным, превратившимся в полуавтомат человеком в зловещем, демоническом обличье: "В профаническом мире последних времен вновь появляются эфирные сущности, но уже — в своем контртрадиционном виде.<…> Забавно, но одновременно и ужасно, что люди не просто внутренне, но зачастую даже и внешне обретают черты первертных сущностей, профанически не замечая этого, а если и замечая — то даже радуясь таким мутациям. <…> Одни превращаются в псевдо-'тномов", поскольку те в негативе являются наилучшим символом человечества, самоумалившегося и измельчавшего перед технократической мощью. Другие становятся псевдо-"ундинами" — отрицательными и вообще уже недочеловеческими мутантами, которые максимальным образом воплощают в себе саму деградацию человеческого архетипа, утратившего всякое присутствие духа и уже «полурастворенного» в "нижних водах", но еще разгуливающего по улицам. Появляются и псевдо-"сильфы", ставшие переносчиками всевозможных неоспиритуалистических и психически заразных «лярв». Единственные, кто не подвержен этой инерции, это саламандры, тотальные враги эфирократии".

Возможно, однако, и другое, мистически-христианское прочтение книги Монфокона де Виллара, нисколько, в сущности, не противоречащее всем вышеприведенным трактовкам. Есть у Андерсена прелестная сказка о русалочке, то есть ундине, которой "очень хотелось узнать побольше о людях и об их жизни". Старая бабушка объясняет ей, что люди не живут вечно: "…они тоже умирают, их век даже короче нашего, мы живем триста лет, но, когда нам приходит конец, нас не хоронят среди близких, у нас нет даже могил, мы просто превращаемся в морскую пену. Нам не дано бессмертной души, и мы никогда не воскресаем; мы — как тростник: вырвешь его с корнем, и он не зазеленеет вновь! У людей, напротив, есть бессмертная душа, которая живет вечно, даже и после того, как тело превращается в прах; она улетает на небо, прямо к мерцающим звездам!" Русалочка интересуется, не может ли и она обрести бессмертие. "Можешь, — отвечает ей бабушка, — если кто-нибудь из людей полюбит тебя так, что ты станешь ему дороже отца и матери, если он отдастся тебе всем сердцем и всеми помыслами и велит священнику соединить ваши руки в знак вечной верности друг другу; тогда частица его души сообщится тебе и когда-нибудь ты вкусишь вечного блаженства. Он даст тебе душу и сохранит при себе свою. Но этому не бывать никогда!"

Дальше в сказке описывается, как русалочка спасает от гибели юного принца и влюбляется в него, но тот женится на другой. Сестры дают русалочке нож и велят ей заколоть принца: "Или он, или ты — один из вас должен умереть до восхода солнца!" Однако нож дрогнул в руках русалочки, и она бросила его в волны, которые покраснели, точно окрасились кровью, в том месте, где он упал. "В последний раз посмотрела она на принца полупогасшим взором, бросилась с корабля в море и почувствовала, как тело ее расплывается пеной".

Но вслед за тем свершается чудо: русалочка обретает бессмертную душу и поднимается в заоблачный мир. "Она всем сердцем любила и страдала", она свершила подвиг самопожертвования, добровольно отрекшись от своей полубессмертной плоти, — а есть ли, по христианским понятиям, подвиг выше этого? Ее победа над самой собой и своей страстью несравнима с победой Мудрецов над тем или иным стихийным духом, который "находит в себе силы отречься от своих грубых заблуждений, уразуметь весь ужас бытия и возжелать бессмертия". Героиня Андерсена поступилась этим проблематичным бессмертием ради любви и вместе с мученическим венцом удостоилась вечной жизни.

Различать стихийных духов, наверное, и впрямь нелегко, но по крайней мере некоторые из них, как учил Штайнер, "благожелательны к людям" и не только благожелательны, но и способны на жертвенную любовь к грешным сынам Адама.

Не будем же, в противоположность андерсеновскому принцу, слепо отвергать эту любовь.

Ю. Стефанов