Отчаяние - Есенберлин Ильяс. Страница 6
В знаменитой поэме «Калкаман-Мамыр» описывается трагическая любовь юноши Калкамана и девушки Мамыр из рода тобыкты. Престарелый предводитель аргынов — девяностопятилетний Анет, прадед, справедливейший наставник и судья Среднего жуза, обвиняет юного батыра Калкамана в том, что тот полюбил красавицу Мамыр, приходящуюся ему родственницей. Калкаману предстоит, по приговору справедливого Анета, промчаться на своем скакуне сквозь строй лучников, которые будут пускать в него смертоносные стрелы. Если ни одна стрела не заденет его, — значит, он невиновен и оправдан. Иначе говоря, ни один из мужчин рода не считает его виновным. Жизнь и смерть его в руках людей…
Калкаман мчится через строй лучников, тучи стрел выпускаются в его сторону, но ни одна не коснулась его. Однако, обиженный приговором Анета-баба, лихой батыр Калкаман, не сбавляя шага своего коня, уносится в далекое Семиречье. Род тобыкты готовит самых лучших скакунов, чтобы отправиться за своим батыром, и в этот год как раз происходит нашествие джунгарского контайчи. Песня-хроника повествует об этом в следующих выражениях:
В том же неудачном году
Случилось сражение с джунгарами…
Сыбан Раптан, искусный в военном деле,
Был их военачальником.
Стеной стояли казахи и джунгары,
Проверяя, сколько трусов в каждом войске,
Пятеро сыновей Анета-прадеда погибли от стрел.
И дрогнули казахи…
Троих из каждой пятерки
Потеряли они в этой страшной сече!
И тогда побежали они в Сары-Арку,
Оставив прибрежные тучные пастбища…
Так и остался не разысканным своими родичами
Калкаман,
Ибо поздно было его искать.
И остался на пути бегства старый Анет-баба,
Умирать остался, брошенный на голых холмах!..
В поэме «Калкаман-Мамыр» поется о том, что джунгары уничтожили три пятых казахского населения, и это близко к истине. Такой катастрофы не переживал еще казахский народ. Даже Джучи в своих знаменитых походах в Сары-Арку и пойму Сейхундарьи смог уничтожить только треть местного кочевого населения. Дело в том, что Джучи нуждался в воинах-союзниках для своих войн, а джунгарские контайчи, теснимые манчжуро-китайскими войсками, нуждались лишь в пастбищах и скоте. В этом всегда состоял весь ужас шуршутских нашествий с Востока на земли Казахстана и Средней Азии.
Китайские чиновники загодя подсчитали, что казахов было около двух миллионов. Это значит, что свыше миллиона людей было уничтожено при джунгарском нашествии. Если уж знатного Анета-баба оставили умирать одного в степи, то что говорить о простых, незнатных людях! До сих пор находят в степи скопища человеческих скелетов на путях бегства. Оставшиеся без скота кочевники были обречены. Они ели траву, пили весенний березовый сок, искали степные грибы и в конце концов собирались вместе у какого-нибудь холма и вместе умирали. Так началась эта четвертьвековая народная трагедия, получившая в народе название «Актабан шубырынды, Алкаколь сулама», то есть: «Время, когда весь народ со стершимися от бегства подошвами лежит, о бессиленный, вокруг озера скорби».
Именно в эти годы родилась великая неутешная в своей человеческой горести песня «Елим-ай» — «О мой многострадальный народ»:
Караваны горя спускаются с гор Каратау,
И возле каждого каравана уныло плетется
Сиротинушка-верблюжонок.
О, как тяжко лишиться родины,
Крупные слезы мешают смотреть на мир…
О, что за время пришло — время страданий!
Птица счастья покинула нашу горькую степь.
Люди бегут из родных мест, как развеянные бурей птицы,
Холоднее лютых буранов зимних оставляемый ими белый след.
О, что за время пришло — время скорби великой!
И нет просвета в безбрежности времен…
Как одинокое дерево, оставшееся от родного леса,
Купаю свои ветви в озере горьких слез.
О, как тверда черная земля, когда спишь на ней голым телом!
Откуда этот безбрежный поток горя и страданий?
Тяжко ступать ногам по этой земле…
Где ж наши быстрые кони, о господи?!
О, что за время пришло — время разлуки,
Дети на земле остались без родителей,
Ничего нет тяжелее прощания,
Когда не знаешь, встретишься ли вновь!..
Широкой волной катилось через степь семиглавое джунгарское войско. И так же, как волна в океане, завертелось, закружилось оно вокруг Туркестана, словно нарвавшись на каменный утес. Несколько дней оборонялся город. По нескольку раз на дню посылал остервеневший контайчи свою конницу на штурм невысокого земляного вала, опоясывавшего в те времена Туркестан. С диким воем летела на штурм конная лава и всякий раз откатывалась, наткнувшись на яростное сопротивление горожан. За день до прихода джунгар были отправлены из города семьи защитников, и каждый день задержки контайчи под стенами города отдалял погоню за ними…
Накануне падения города началась жестокая песчаная буря. Все колодцы города засыпал песок. В двух шагах ничего не было видно. И, пользуясь этим, вырвалась и ушла в степь небольшая группа всадников во главе с Елчибек-батыром.
На следующий день солнце светило ярче обычного. Так всегда бывает после бури. Ворвавшиеся в город солдаты контайчи увидели только мертвых — в домах и на стенах. Разъяренный Сыбан Раптан приказал стереть город с лица земли. И с городом поступили точно так, как за пятьсот лет до этого поступил с ним рыжебородый пращур контайчи. Много дней еще курился прах над мертвым Туркестаном.
II
«Как могла случится с нами такая беда? Куда делось наше могущество, которое было двести лет назад?»
Кто ответит на этот вопрос?..
Большой открытый лоб известного всей степи мудреца и поэта Бухара-жырау прорезала морщина сомнения. Его бородка клинышком то и дело поворачивалась в сторону сидящего пониже юноши лет четырнадцати-пятнадцати. Возраст юноши можно было определить лишь по бледному лицу, которое не знало бритвенного лезвия. Плечи у него были широкие, мужские, да и рост, пожалуй, вровень с крупом породистого текинского коня. Обращали на себя внимание глаза — большие, серые, немигающие. Во всем облике, в движениях юноши было что-то горделивое, не присущее простым скотоводам. Он явно не родился в такой черной лачуге, где сидели они. Уж глаза поэта ничто не обманет…
Вместе с ханом Младшего жуза Абулхаиром вещий певец Бухар-жырау попал в эту дымную черную юрту пастухов совершенно случайно. Во время одного похода против джунгар хан, пригласив Бухара-жырау, решил сам идти в разведку. Оба прекрасные наездники, они оторвались от ханских джигитов, два дня искали дорогу в солончаках, пока не наткнулись на чабанское стойбище в тугаях Сейхундарьи, как раз на границе с Большим жузом. Абулхаир, высокий, статный мужчина лет тридцати, со строгим, красиво очерченным лицом и ухоженными черными усами, так и не посмотрел ни разу в сторону чабанов…
Их было всего двое пастухов в этой юрте. Второй — сутуловатый пожилой великан, с окладистой бородой и задубевшим от солнца и ветра лицом, явно был простолюдином. Бухар-жырау все время думал о том, что могло свести этого юношу из знатной семьи и простого раба. Зоркий взгляд поэта давно уже заметил рабскую метку на руке великана…
Поэт не ошибся. Сероглазый юноша был сыном правителя Туркестана Валия-султана, а великан Ораз — его рабом. Во время осады Туркестана оба они попали в плен. Четырнадцатилетний сын султана Абулмансур, на которого его дед Аблай-Кровопийца оставил Туркестан, чтобы не вышло худшей беды, скрыл свое происхождение, и их, скованных одной цепью, привезли для продажи на невольничий рынок в Хиву. Оттуда они бежали вместе и, благодаря ловкости и опытности старого раба, сумели скрыться в кочевьях у Сейхундарьи. Уже второй месяц поджидая удобного случая, чтобы добраться до султанских родственников, они выдавали себя за простых чабанов и пасли верблюдов, принадлежащих бию Большого жуза Толе.