Дитя с зеркалом - де Куатьэ Анхель. Страница 13
О ПОЭТАХ
Энгадин
Вот я и в городе Пёстрой коровы!
Привет тебе от гор, что с лугами сожительствуют, создавая их! Привет от озёр, что утопают в стройности сосновых лесов, питая корни деревьев! Привет тебе от снежных полей, что окутаны тонким туманом! Привет тебе, возлюбленный друг мой!
Так хорошо мне в тихом уголке этом, так хорошо! Одиноко здесь, но не пусто, свежо, но не влажно, светло, да не душно! А когда смотрю я на птиц, что кружат в поднебесье и хватают взор мой крылами своими, то чувствую я, как душа моя танцует нежную свою песнь!
Здесь повстречал я тень старика, что сотню лет уже не покидает свою обитель — горы и воды, леса и небо. Мал он ростом и сед, лоб высок его, а усы — длинны. Не от того ли, что был он поэтом? Стекают слова по усам поэта и сушат уста его.
В чём ищет себе опоры поэт, что ж недостаёт ему его Самого? Разве же неведомо тебе, разгорячённое сердце, что Другого искать можно лишь молча?
Слова наши заменяют Другого нам. Но неужели же нет Его вовсе? Неужели же нет иного у нас способа найти Другого, как только выдумать? А как выдумать Другого, если он Другой? Вот чего не может понять поэт всякий, что сам он — Другой, а в словах своих теряет он Себя самого.
Кто не глодал кости поэта? Кто не восхвалял его умершим? Кто не сетовал на него живущего? Такова участь поэта — потерять себя, публично быть порицаемым и воспетым быть, но когда уже поздно.
Памятники нужны живым, мёртвым они ни к чему. Только героям ставят памятники их при жизни, однако же забывают о них после смерти. У поэтов иная доля, и нет её горше неведение о своей славе.
Продать себя — вот искушение поэта тягостное, но ещё горестнее судьба проданного! Искушение — мука Господня! Кто сказал, что должен художник голодным быть? Тот, видно, кто не был художником, но маляром да штукатурщиком! Несчастен поэт, вынужденный продаваться! «Потерянным поэтом» завёт Заратустра таких поэтов.
Но хуже нет поэта, что думает о публике или о вечности творений своих. Покорить хочет он и завладеть, чем же он лучше насильника? Как же богато раскрашены его одежды! Но сколько насилия в нём и тщеславия душегуба, что лишь на слабую жертву и способен позариться! «Малодушными поэтами» называет поэтов таких Заратустра.
Видел я среди поэтов и таких, что Богу бросили вызов, — вот насмешили меня сумасбродные эти поэты! Даже если бы могли оседлать они ветер, куда повезёт он их? Что ж Богу-то бросаете вызов вы, самозванцы? Или может мизинец грозить голове? Ни жить, ни действовать без неё он не может, а уж грозить и подавно! «Безумными поэтами» таких поэтов называю я, Заратустра.
Но есть и такие поэты, имя которым — гордость. Гордая птица — такой поэт, но полёт его не творчество, а поиск Другого для самого Себя. Но труды поэтов — не путь к Другому, а путь в никуда. Такова ошибка поэта этого: не то ищет он, не тем и не там, а потому и находит он разочарование!
Стать самим Собой, высечь себя Самого из камня и сохранить для Другого — вот первое дело поэта! Но кто ж из поэтов поступал так? Кто ж начал с этого, думая о публике только? Кто о публике думает, а не о самом Себе, тот теряет Себя самого, а поэзия его ложью зовётся, призванной обольщать, неспособная играть пестротою духа!
Так говорил я к старику этому из города Пёстрой коровы:
«Поэт, отчего нужны тебе были другие, когда не было среди них Других? Кого искал ты в них, если не Себя самого? Но как мог ты найти самого Себя там, где тебя нет? Нет тебя и в Другом, но и с ним можешь ты быть, лишь если будешь ты самим Собою! От других же можно только бежать, но как убежишь ты от самого Себя?»
Долго молчал в ответ мне старик этот, и сокрушённым выглядел лоб его, и трепетали длинные усы седые его над старческими губами.
«Нет во мне слёз более плакать, — сказал мне старик. — Растерял я свою глубину, ибо бился о стену. Надо было уйти мне, но что свобода для поэта, если не пустота!»
Долго молчал я в ответ на слова эти. Скептицизм — вот отчаяние поэта, вот его одиночество.
«Радовался ли ты, старик? Танцевал ли? И неужели же никто не захотел танцевать рядом с тобою, глядя на танец твой?»
Пожал плечами старик, и медленно пошёл он в долину, где паслись пёстрые коровы. А я стал плакать о судьбе поэтов — этих лучших из людей, которые лучшего-то и не разглядели в себе, самих Себя не разглядели они!
Потом посмотрел я на горы, на небо, на солнце, что залило светом своим луга изумрудные, и увидел, как танцует Мир танец свой, и, танцуя, покинул я город, где дух пёстр, да слишком рябой!
Большой и красочный хвост отрастил павлин себе, чтобы навлекать на себя взгляды, да только не может теперь он летать, тяжеловесный, и оттого не ощущает он на себе взора Другого, а только глаза других — так смотрит толпа на поэта!
Готов ли ты обрезать хвост себе, пожертвовать красочностью одеяния своего, которое не есть ты, а есть балласт твой, чтобы взлететь, дорогой мои друг? — вот о чём спрашивает нежное сердце моё, что жаждет твоего полёта.
Твой Заратустра
О ВЕЛИКИХ СОБЫТИЯХ
Мадагаскар
Привет! Есть остров на море, что порождён был огнедышащей лавой земли и пребывающий в родах, — вот место для мятежных духом! Здесь я, и жжёт мои ноги чёрный песок, раскалённый солнцем.
Когда псы огненные лаять начинают из своих подземелий, фыркать и брызгать слюной огненной, тогда и мятежные духом становятся кроткими. Чего же стоит мятежность их? И как ничтожна кротость эта!
Видел я людей, что купались во лжи, как тюлени в северном море, как кони во ржи! Купались лгущие эти в своих испражнениях! Видел я людей, что ждали, когда солгут им, только бы не слышали они правды! Подобны они кротам в грязных норах, и носы у них узкие. Скучно средь них Заратустре!
Скучно мне средь лгущих и жаждущих лжи, ибо хотят они обхитрить время, а времени нет! Так кого же обманывают эти пройдохи?
Вот что думает Заратустра о хитрецах этих, что поймали себя за хвост и хихикают:
«Не умеете видеть вы настоящее, а балансируете между прошлым и будущим, словно бы оно есть. Над пропастью повисли вы и не заметили этого. Нет опоры у ног ваших, кроме лживых мостов из лжи вашей, из устремлений ваших безумных!
Как же хитры вы обращаться с прошлым и будущим, строить планы свои наперёд и ретроспективно смотреть большие вы знатоки! И неведомо вам, наихитрейшим, что не могут в настоящем уместиться прошлое с будущим, а только уничтожить его небытиём своим! Ибо ложь — предательство настоящего!
То, что можно сделать сейчас, нельзя сделать завтра, ибо завтра всё будет иначе! То, что, думаете вы, было возможно вчера или завтра возможно будет, — игра лишь больного воображения вашего! Нарвите мне васильков, если не цветут они сейчас, вчера отцвёл последний, а завтра земля покрыта будет снегом! И посмотрю я на вас, хитрецы и пройдохи!
То, что можно сделать сейчас, можно только сейчас сделать, а то, чего нельзя сейчас сделать, сделать нельзя! И как ни крутитесь вы на сковороде хитрости вашей, как ни кусайте вы локти, за сердце себя вы никогда не укусите, только если ужалите — в этом-то вы мастаки!
Идёт день за ночью, а не ночь, аппетит не появляется после сытного обеда — и ничего с этим вы не сделаете, как бы ни старались, наперстники лжи!
А когда говорите вы, что вчера можно было поступить иначе, то лишь потому, что из-за глупости вашей не понимаете вы, что тогда не это действие, а весь мир целиком другим должен был быть! Ибо ничто не случается случайно, а всякое действие есть результат мириады сцепленных друг с другом событий.
И когда говорите вы мне, что могло быть иначе, я смеюсь! Когда же говорите вы, что выйдет так, как говорите вы, я покатываюсь со смеху. А те, кто зовётся у вас историком, ничуть не интереснее для меня, чем игрок на скачках, только что ставит он на лошадей дохлых!