Шестиглавый Айдахар - Есенберлин Ильяс. Страница 15

Когда крик детей услышали работавшие в поле мужики, они поняли – у озера случилась беда. Похватав то, что подвернулось под руку, люди бросились на помощь детям. Первым прибежал отец девочки – Святослав. Сердце-вещун словно придало ему силы. Но было поздно. Он увидел только спину Кара-Буги и все-таки узнал его. Очень хорошо знали в окрестных орусутских деревнях этого страшного черного человека.

Говорить было не о чем. В суровом молчании стояли над мертвым ребенком люди. Преступление требовало мести. Но разве плеть перешибет обух? Тяжелые ладони сжимались в кулаки, и глаза загорались ненавистью.

Святослав, сняв с себя рубаху, завернул в нее тело дочери, поднял на руки. Потом обвел собравшихся невидящим взглядом:

– Идите… Работайте… Я пойду к самому Бату-хану.

Никто не заступил ему дорогу, не посмел удерживать. И в напутствие ничего ему не сказали. Одна мысль была у всех, одно желание, но не наступило еще то время, когда суждено им сбыться.

Не знал Кара-Буги, когда творил свое черное дело, что три дня назад великий Бату-хан со своей свитой приехал на одно из ближних озер поохотиться на перелетных птиц.

Целый день шел воин к ставке хана. Огромное солнце, словно зная о его горе, остановилось у края земли и залило леса и долины тревожным красным светом. И шатры ханской ставки, когда увидел их наконец Святослав, были от этого света словно обрызганные кровью.

Воин остановился лишь на миг. «Чем умирать каждый день, – подумал с горечью он, – лучше пусть это случится сразу». Святослав нащупал нож, спрятанный в складках штанов, передвинул его поближе к бедру, чтобы при случае можно было быстро выхватить, и шагнул вперед.

Ханские нукеры, окружив Святослава плотным кольцом, привели его к Бату.

Хан, только что вернувшийся с охоты, стоял у своего шатра.

Без страха приблизился к нему Святослав, держа на вытянутых руках тело ребенка. Глядя на лицо хана сухими, полными отчаяния и горя глазами, он рассказал о случившемся. Лицо Бату-хана окаменело, и рука потянулась к кинжалу. Жестом он велел своим туленгитам разыскать и привести Кара-Буги.

Нукеры проворно поставили перед шатром походный трон хана. В ожидании, когда приведут Кара-Буги, Бату велел позвать тибетского ламу Сакия – врачевателя великого каракорумского хана Угедэя, гостившего в Золотой Орде. И когда глубокий старец приблизился к нему, попросил:

– Узнай и скажи нам, отчего умерла девочка, которую принес орусут.

Выражая повиновение, лама склонился в глубоком поклоне.

Четыре туленгита, подталкивая остриями копий, пригнали к шатру хана Кара-Буги. Монгольский воин смотрел исподлобья. Темное лицо его сделалось совсем черным, и только белые зубы щерились злобно и хищно.

– Скрутить ему руки, – приказал Бату.

Нукеры повалили Кара-Буги на землю, завернули ему руки за спину, крепко стянули их у запястий сыромятными ремнями.

Из шатра вышли лама Сакия и Святослав. Вокруг ханского трона собрался народ, и все затаив дыхание смотрели то на Бату, то на запрокинутое лицо девочки, которую держал орусут, ожидая дальнейших событий.

– Так отчего умерла девочка? – хмуря брови, сурово спросил хан.

– У нее разорвалось сердце, о великий хан.

Бату перевел взгляд на стоящего на коленях Кара-Буги. Получалось, что хан обидел своего воина напрасно. Стоило ли бесчестить и наказывать его, одного из самых преданных, за смерть какой-то орусутской девочки?

Бату снова повернулся в сторону ламы:

– Значит орусут лжет, утверждая, что над его дочерью совершено надругательство?

Немигающие глаза хана сузились, и взгляд стал похож на взгляд змеи. Люди замерли, опустили головы, и только Святослав все так же дерзко и смело смотрел на Бату.

– Нет. Он говорит правду, – уронил в тишине лама. – Насилие совершено над мертвым телом…

Тихий вздох, как порыв ветра, пронесся по толпе. По монгольским обычаям, то, что совершил Кара-Буги, считалось величайшим преступлением.

Даже Бату-хан, сам не знавший ни к кому пощады, устраивавший пиры на телах поверженных врагов и равнодушно слушавший, как трещат и ломаются их кости под тяжелыми досками, побледнел.

Взгляд его замер на Кара-Буги:

– Верно ли говорит великий лекарь Сакия?

– Да, – прохрипел Кара-Буги. Лицо его исказила гримаса страха. – Но я не мучил душу ребенка, о великий хан! Ведь мертвому телу все равно…

Сартак вспомнил, как чувство омерзения затопило тогда все его существо. Он вспомнил, как отец повернулся к своему брату Менгу и спросил:

– Какое наказание для этого человека ты считаешь уместным?

Менгу, известный своей жестокостью, помедлил с ответом, потом сказал:

– Это преступление, бросающее тень на монгольского воина. Но Кара-Буги многое сделал для завоевания орусутов, и потому наказание можно смягчить. Сто ударов лозой…

Бату-хан глянул на младшего брата Берке:

– Что скажешь ты?

– Согласно мусульманской вере, такой человек после своей смерти должен вечно гореть в огне, ибо он совершил насилие над мертвым телом ребенка. Такое преступление нельзя прощать. Назначьте ему тысячу ударов.

Бату обвел взглядом лица собравшихся. Нойоны и воины, стоящие вокруг его трона, привыкли к человеческим смертям, их не пугала кровь, и сердца не знали сочувствия к чужим страданиям. Но поступок Кара-Буги был за гранью дозволенного. И каждый, какой бы он веры ни предерживался, какому бы богу ни поклонялся, понимал, что это преступление. От этого лица людей были угрюмы.

– Что бы ты хотел? – спросил вдруг Бату у Святослава.

– Отдай его мне, – все так же не отрывая взгляда от лица хана, сказал орусут.

Бату задумался. Менгу прав. Из-за смерти ребенка побежденного народа стоит ли лишать жизни воина, который всю жизнь преданно и верно служил Орде?.. Да, он виновен в страшном поступке. Может быть сделать, как советует Берке, – назначить тысячу ударов, и пусть надеется на счастье? Если Небо хранит его – Кара-Буги выживет. Но сочтет ли такое решение справедливым толпа? По лицам видно – воины ждут смертного приговора. Наивен и глуп народ. Можно уничтожить миллионы безвинных людей, но стоит однажды поступить по справедливости – и все будет забыто, прощено. Его будут звать Саин-ханом – справедливым ханом. А разве не стоит жизнь одного сотника мнения стотысячного народа?

Бату выпрямился, поднял голову и в упор посмотрел на Святослава:

– Пусть будет по-твоему, орусут.

Толпа всколыхнулась.

– Слава! Бату-хан – справедливый хан!

– Саин-хан! – закричали люди.

Кара-Буги рванулся, пытаясь на коленях подползти к Бату-хану, но острые копья туленгитов уперлись в грудь. В страхе и ярости катался он у подножья трона, выкрикивая слова мольбы, но за ревом толпы, повторяющей хвалу мудрости хана, его воплей не было слышно.

Святослав положил тело девочки на землю и пошел к монголу. Стража расступилась перед ним, давая дорогу. Орусут схватил Кара-Буги за волосы, в руке сверкнуло тонкое лезвие ножа. Огромная черная голова монгола покатилась по земле…

Святослав спрятал нож, поднял тело дочери и, ни на кого не взглянув, пошел прочь. Толпа воинов почтительно расступилась.

Бату-хан повернулся к своему главному визирю Сауку – сыну младшего брата отца.

– Останови его! – властно приказал он. – Дай коня и выкуп за дочь.

Тулен-багадур, зять Бату, один из самых смелых военоначальников Золотой Орды, довольный решением хана, склонил голову в знак одобрения и негромко сказал:

– Саин-хан! Справедливый хан…

Его слова услышали, и толпа воинов вновь закричала:

– Бату-хан – Саин-хан!..

Твердый в своих решениях, не знавший жалости и сострадания Бату умел изображать из себя справедливого человека, чтобы поддержать уважение в войске. Не хотелось ему терять отважного Кара-Буги, но что поделаешь, видно, такова воля Неба.

– Хорошо помнит Сартак тот случай. И сейчас, глядя на Святослава, он подумал, что время не властно над этим человеком. Прошло пятнадцать лет, а он по-прежнему крепок и силен, только волосы и борода в густой седине. Значит, Святослав сейчас в дружине князя Александра, раз приехал с посольством. Все больше орусутов собирается под знамена непокоренного Новгорода.