Человек-дельфин - Андреев И.. Страница 3

Между тем нельзя игнорировать и того, что современная наука, по признанию ее корифеев, сегодня, как никогда прежде, нуждается именно в “сумасшедших идеях”. Некоторые из гипотез “выбраковываются” на том основании, что они в недостаточной степени отвечают критерию внешней парадоксальности; на вызывании непроизвольных, неожиданных для самого человека ассоциаций основана психологическая стратегия так называемой мозговой атаки, все чаще применяемой в исследовательских целях, когда не “работают” ставшие тривиальными объяснения.

Не стоит также забывать, что наряду с Архимедом и Леонардо да Винчи вклад в мировую науку внесли и самоучки-умельцы, такие, например, как наши соотечественники Ползунов и Кулибин.

Резкое повышение интеллектуального потенциала современного общества связано с “лавиной” всевозрастающих усилий людей, ищущих собственные ответы на волнующие их вопросы. И если есть самодеятельное художественное творчество, коллективы, конкурсы и т. п., то вполне закономерно и самодеятельное научное творчество, начиная с рационализации производства и быта, предложений по реорганизации социальных институтов и кончая концептуальными (или квази-концептуальными) картинами мироздания.

Наука давно перестала быть делом одиночек. Работают громадные исследовательские коллективы. Но к тем проблемам, которые остаются вне их “ведения” или где наука сегодня еще бессильна, к ее “белым пятнам” буквально магнетически тянет мыслителей-энтузиастов. Характерно, что спектр сюжетов такого рода научного паломничества исторически подвижен. В средние века его Меккой были алхимия и проблема участия в жизни людей потусторонних сил. Прошлое столетие стало временем упорных поисков “вечного двигателя”. Сегодня среди самых приоритетных направлений такого рода можно назвать встречи со “снежным человеком” (реликтовыми гоминоидами) либо “пришельцами” из космоса — инопланетянами, о чем с тонким юмором пишет сам Ж. Майоль.

В данной связи уместно привести малоизвестный эпизод из истории “космической Одиссеи” западногерманского писателя Эриха фон Дэникена, автора нашумевших бестселлеров “Воспоминание о будущем” и “Назад, к звездам”. Одним из самых весомых и к тому же материальных доказательств пребывания на Земле космических пришельцев и ожидания возвращения этих “богов” на землю древними людьми была ссылка Дэникена на наличие идеально ровных 50-километровых полос с гигантскими рисунками в Перуанских Альпах, между современными городами Наска и Пальпа. Аргументы насчет того, что космическим кораблям не нужны столь длинные взлетно-посадочные полосы, что “космодром” в пустыне Наска представляет собой колоссальных размеров сельскохозяйственный календарь, позволявший вести наблюдения за сменой точек солнечных и лунных восходов и закатов с целью предсказания климатических изменений и т. п., блекли перед “несокрушимым” доводом Дэникена о том, что идеальная правильность линий и фигур могла быть скорректирована лишь с высоты птичьего полета, а самолетов тогда еще не было…

Гипотеза Дэникена всполошила научный мир не менее чем предсказание Дж. Лилли о разумности дельфинов. Но она толкнула и исследовательскую мысль. Вначале археологи нашли колышек, которым с помощью шнура можно было наносить такие линии и фигуры, снимая верхний слой почвы. Радиоуглеродным методом его датировали началом VI в. Орудие было вполне земным. Оставалось объяснить, как земляне могли скорректировать астрономическое по смыслу и размерам панно с воздуха. Под давлением этих обстоятельств обостренный взгляд одного из археологов различил на древнем глиняном сосуде, обнаруженном в раскопках, схематическое изображение предмета, который только с очень большой долей фантазии мог быть признан устройством для воздухоплавания типа шара с подвешенным к нему сосудом. Появился еще один достаточно “сумасшедший” довод “за”. Вспомнили, что индейцы культуры Наска в начале нашей эры были искусными ткачами и гончарами. Наконец, в португальских колониальных архивах наткнулись на сообщение иезуитского миссионера Бартоломеу о демонстрации им в 1709 г. в Лиссабоне модели шара, использовавшегося некогда перуанскими индейцами. Шар снабжался теплым воздухом, который нагревался древесным углем в подвешенном к нему керамическом сосуде. Теперь мозаика мини-гипотез и “случайных” фактов открыла возможность их экспериментальной проверки. Из изготовленной по древним рецептам ткани был сшит шар диаметром 28 м. К нему подвесили корзину из камыша и веревок, сделанную по старинным образцам, и керамический сосуд с древесным углем. Модель шара с двумя воздухоплавателями за полминуты поднялась на высоту 200 м. Но резкий порыв ветра свалил ее наземь. В повторной попытке была достигнута высота 400 м, т. е. вполне достаточная для корректировки линий и рисунков на плоскогорье. За двадцать минут экспериментаторы пролетели 4 км и удачно приземлились [Подробнее об этом и других подобных сюжетах говорится в книге чехословацких археологов-экспериментаторов Maлиновой P., Малины Я. Прыжок в прошлое. М.: Мысль. 1987.].

Так “сработала” гносеологическая цепь: “безумная” гипотеза писателя, склонного к фантастике, сенсациям, “зацикленного” на космическом объяснении загадок земной истории — > сбор крупиц контраргументов учеными ~> создание альтернативной “земной” гипотезы” — экспериментальное подтверждение последней. В результате оказалась “прочитанной” еще одна страница истории человечества.

Теперь вернемся к книге Ж. Майоля с его не космической, а “водной” аргументацией ряда важнейших процессов, протекавших на Земле. Речь идет прежде всего о собирании им воедино и собственном дополнении доводов в пользу предложения о том, что непосредственным предком человека была гипотетическая земноводная обезьяна, которая вела амфибийный образ жизни. Тем самым Ж. Майолем по сути дела сформулирована гносеологическая альтернатива тем представлениям о возникновении человечества, которые мировая наука уже второе столетие связывает с концептуальными схемами Чарлза Дарвина и Фридриха Энгельса. Вопреки их мнению о крупных древесных обезьянах как наиболее вероятных предках гоминидо-сапиентной ветви эволюции Ж. Майоль, не выражая никакого отношения к их взглядам, развивает иную концепцию. Впрочем, в данном случае не он является ее создателем. Впервые с обоснованием земноводной версии процесса происхождения человека выступил в 1960 г. на страницах журнала “The New Scientist” всемирно известный английский биолог-маринист профессор Алистер Харди. Его взгляды вскоре получили поддержку и дополнительную аргументацию в книге американской феминистки и социолога Элен Морган “Происхождение женщины”, а также в Энциклопедии моря, написанной легендарным исследователем океана Жаком Кусто.

Согласно этой гипотезе, примерно 10–12 млн. лет назад в условиях жесточайшей засухи, охватившей тропическую зону, часть крупных приматов конца третичного периода (в силу резкого сокращения площади лесов или специфической “перенаселенности” последних) была вынуждена осваивать прибрежную экологическую нишу. Начав с собирательства выброшенных на берег приливами “даров моря” — моллюсков, рыбы, водорослей и т. п., эти обезьяны со временем (в связи с ростом микропопуляций и дефицитом пищи) стали бродить по мелководью, затем заходить в воду все дальше от берега, плавать, нырять с целью добычи пищи. Так вырабатывались предпосылки прямой походки и специализации передних конечностей на поисках (дополняемые на суше обонянием; плохое, особенно в воде, зрение обезьян обусловило развитие тактильной чувствительности кончиков пальцев), ловле и разделке (с помощью острых камней и раковин) моллюсков, крабов, рыбы.

В начале четвертичного периода земноводные обезьяны (реликтовым видом которых является, по мнению Ж. Майоля, обезьяна-носач на острове Борнео), потерявшие от длительного пребывания в соленой морской воде большую часть своего густого волосяного покрова, в силу каких-то (неведомых пока!) причин вновь дифференцировались на различные виды. Часть из них “вернулась” к характерному для своих предков — млекопитающих — преимущественно сухопутному образу жизни и соответственно питания, “захватив” с собой на сушу навыки сбора моллюсков и водорослей, ловли рыбы и крабов, манипулирования прибрежными камнями и раковинами. Другие же сородичи земноводных обезьян настолько специализировались и адаптировались к жизни в море, что остались там навсегда. От прежнего пребывания на суше они “сохранили” (помимо млечных желез и дыхания с помощью легких) такие рудименты, как крупный высокоразвитый мозг и “язык” свистов (дельфины), грудное расположение млечных желез, набухание их во время лактации и потребность кормления детенышей молоком на поверхности воды (ламантины), умение подбирать на пляжах камни, вскрывать ими раковины моллюсков и разбивать панцири крабов (морская выдра). Но и у представителей популяции, что переселилась в глубь суши и дала начало человечеству, остались анатомические “следы” длительного земноводного образа жизни.