Люди пути. О суфиях, суфизме и суфийских историях - Раджниш Бхагаван Шри "Ошо". Страница 44

Я слышал...

Один ученик умер и попал в чистилище. Там он подбежал к своему гуру, которого сопровождала соблазнительная молодая блондинка.

«Я счастлив за вас, мастер, — сказал вновь прибывший, — по крайней мере, вы получили частичное вознаграждение, искупая здесь свои грехи».

«Она — не вознаграждение для меня, — вздохнул гуру, — это я — ее наказание».

Ваших так называемых святых можно использовать только для этого — для наказаний. Это уродливые люди, деструктивные люди, глупые люди — либо мазохисты, либо садисты, но в любом случае патологичные. Вся их идея заключается в том, как бы хорошо выглядеть в глазах других, вот и все. Если они думают, что стоящий на голове человек — великий святой, они будут стоять на голове. Они живут общественным мнением. Они живут идеалами, они живут ради имиджа, они не имеют никакого внутреннего направления.

«Они не имеют внутренней формы своего поведения. Оно зависит от других. Общественное мнение — решающий фактор. Поэтому их поведение определяется требованиями к имиджу или к статусу, устанавливаемыми окружающим обществом».

Понаблюдайте эти характеристики в себе и в других. Робопаты — идеалисты, они никогда не бывают реалистами. Они избегают реальности. В их умах бродят великие идеи о том, каким следует быть человеку. Они никогда не прислушиваются к факту того, каким человек является, «следует» гораздо более важно для них, чем «есть». Но именно «есть» реально, а «следует» — лишь воображение. Они живут в «должен», в их умах невозможные идеалы, которые не могут быть осуществлены, которые нечеловечны, — но они пытаются их реализовать. И в самом этом усилии они становятся все более и более ожесточенными и омертвелыми.

Робопат всегда перфекционист. Он никогда не бывает удовлетворен. Он всегда будет находить недостатки. Он будет стараться выглядеть как можно более безукоризненным, но будет замечать недостатки других. Однако если вы хотите быть безукоризненными, вы не можете быть подлинными. Подлинное содержит изъян. Если вы хотите делать что-то новое, вы должны принять, что иногда будете ошибаться. Если вы хотите быть безукоризненными, у вас остается очень ограниченный набор действий, которые вы вынуждены повторять так много раз, что они превращаются в застывшие следы, по которым вы безошибочно можете идти шаг в шаг.

Поэтому многие люди живут на минимуме, они не могут дойти до максимума. На минимуме они могут оставаться совершенными, а максимум — это опасность, может произойти ошибка. Люди живут очень ограниченной жизнью. Они выбирают маленькую жизнь, а жизнь должна быть многомерной, только тогда она богата.

Робопат по-настоящему беден. У него может быть столько богатства, сколько может иметь человек, но он беден. Его жизнь одномерна. Он всегда живет на минимуме, близко к минимуму. Делайте как можно меньше вещей, потому что тогда вы останетесь безупречными. Если вы делаете гораздо больше вещей, естественно, вы не можете оставаться безупречными.

Настоящий человек богат. Он совершает много ошибок — конечно, он никогда не совершает одну и ту же ошибку дважды — но он всегда отправляется на поиск новых приключений, ищет, выискивает новое. Он готов свернуть не туда. Перфекционист не готов к такому. Он не может учиться, потому что обучение создает проблемы, поэтому вы видите, что дети еще могут многому учиться, а взрослые уже не могут. Взрослые становятся перфекционистами, они становятся робопатами. Дети этому еще не обучены, они готовы учиться.

И дети быстро учатся. Психологи пришли к наблюдению, что за семь лет ребенок узнает столько же, сколько он узнает за всю оставшуюся жизнь. Пятьдесят процентов всего опыта своей жизни он приобретает к семи годам. Если вы собираетесь прожить еще семьдесят лет, вы узнаете еще только пятьдесят процентов. Это кажется чистой растратой жизни. Но почему ребенок так готов учиться? Он готов совершать ошибки, он не беспокоится о своем имидже. Он может пробовать. Если он терпит неудачу, он готов к неудаче. Человек, не готовый к неудаче, никогда не будет пробовать.

Робопат непременно против радости, против жизни. Он не только против радости, он убийца радости. Если кто-то другой празднует, он будет смотреть с осуждением. Если кто-то поет и танцует, он будет смотреть так, будто бы кто-то совершает грех, тяжкий грех. Он не может принять смех, смех кажется ему кощунством. Он хочет, чтобы все были серьезны, чтобы у них были вытянутые лица, он хочет, чтобы все были страдальчески серьезными. Таково его представление о взрослом человеке. Это не взрослый человек, это действительно патологическое состояние, болезненное.

Настоящий человек имеет способность смеяться в той же степени, что и плакать. Настоящий человек имеет способность быть счастливым и быть несчастным. В его страдании тоже есть некая жизнь. Робопаты несчастны, но даже их страдания безжизненны и мертвы, механичны. Даже в их страдании нет пульса.

Помните об этом и избегайте всех идей, который делают вас безжизненными.

Отец Салливан слишком много работал и поведал психоаналитику, что находится на грани нервного срыва.

«Что вам нужно, — сказал врач, — так это полностью порвать с вашей повседневной жизнью. Наденьте деловой костюм и проведите вечер... скажем... в стриптиз-клубе».

В тот же вечер с некоторым недоверием священник последовал совету. Он сидел в самом темном углу клуба, пока проходящая мимо официантка не остановилась возле его столика. «О, здравствуйте, святой отец!» — сказала она.

«Как... как вы узнали, что я священник?» — в ужасе спросил священнослужитель.

«Вы меня не узнаете, святой отец? — улыбнулась девушка. — Я сестра Наталья. Как поживает наш мозгоправ?»

Один и тот же психоаналитик отправил их в стриптиз-клуб обоих. Она говорит: «Как там наш мозгоправ?»

Одна из самых больших проблем, стоящих перед терапевтами, — как помочь людям полюбить жизнь, снова стать жизнеутверждающими, потому что, когда вы утверждаете жизнь, вы расслаблены, когда вы начинаете наслаждаться жизнью, вы оживаете. Ваши ноги снова танцуют, в вашем сердце снова звучит песня, снова начинает происходить что-то новое.

Ко мне приходят люди — эти безжизненные люди — и говорят: «Что это за ашрам? Люди танцуют, поют, женщины и мужчины держатся за руки? — что это за ашрам?» Я могу понять их проблему. Возможно, они были в ашраме Винобы или в ашраме Шивананды. Ашрамы существовали в Индии на протяжении веков — жизнеотрицающие ашрамы, где собирались унылые, мертвые люди; старые, умирающие, уставшие, скучающие, поставившие крест на своей жизни, безрадостные, ненавидящие жизнь, ненавидящие любое празднование. Поэтому у них есть некое представление об ашраме — что ашрам должен выглядеть серьезно. У них есть определенное представление об ашраме — что ашрам должен выглядеть как больница.

Это не больница, он не для унылых, мертвых людей. Это не кладбище, не склеп. Это храм, в котором мы празднуем и благодаря празднованию быстро растем. Где мы празднуем сам тот факт, что Бог дал нам рождение, где мы благодарны за те немногие, но в высшей степени ценные моменты, которые дал нам Бог, за эту бараку, за этот прасад. Что еще мы можем сделать, кроме как благодарить Бога танцем, песней, любовью? Бог пролил на нас так много любви, что мы можем дать в ответ? Как мы можем отплатить? Мы можем проливать любовь на других людей, на деревья, на птиц, на животных, на мир. Мы должны отдавать и делиться всем, что бы ни дал нам Бог.

У робопата нет сострадания. Он жесткий. Он жесткий по отношению к себе, жесткий по отношению к другим. И иногда, когда робопатология доходит до крайности, ему не только недостает сострадания, он оказывается вне сострадания. Это качество просто исчезает. Он ни сострадательный, ни не-сострадательный, для него это качество просто не существует. Он только выполняет свою роль — надлежащим образом, разумеется; он выполняет приказы — слепо, конечно. Его величайшая ценность — эффективность.