По Южной Индии - Шапошникова Людмила Васильевна. Страница 14

За танцующими несли зеленые флаги на длинных палках. Зелёный ― цвет пророка. На подушке под балдахином мерно раскачивались дары «святому». Розовое масло и мелко растертое сандаловое дерево. Вслед за балдахином вели лошадь под расшитой золотом попоной. Лошадь тоже предназначалась «святому». Процессия вышла на главную «улицу» и потянулась к мавзолею. Отовсюду несли дары били барабаны, плясали дервиши, исступленно вопили «Ла-илла-иль-Алла». У мавзолея двое полицейских с трудом удерживали желающих прикоснуться к «святым дарам». Люди бросались, рискуя быть растоптанными и смятыми. Над толпой взмывали сотни рук просящих, благословляющих и проклинающих. В долине рвались ракеты и вспыхивали, бенгальские огни. Бой барабанов нарастал. А над головами тысяч людей, неистовых в своем религиозном рвении, парила и вибрировала призывная песня кавали. От множества горящих факелов полз удушливый чад.

Луна зашла, и над долиной раскинулся черный полог неба с удивительно яркими и низкими звездами. Звездный голубоватый свет придавал всему нереальные очертания. Казалось, что я попала в какой-то сказочный ночной город. Город и его люди существовали много сотен лет назад, и только этой ночью он снова появился на земле, чтобы напомнить живущим в XX веке о фанатизме средневековья и плененном беспомощном человеческом разуме, бившемся в страшных сетях религиозных предрассудков и невежества. Как и все темное, этот город, с его дервишами, полубезумными обитателями, чадящими факелами, мавзолеем «святого», дикой песней кавали, должен был исчезнуть с первыми лучами солнца. Но этого не произошло. Солнце поднялось, но продолжали бить барабаны, песня кавали звучала в утреннем воздухе, «святой» продолжал принимать дары. Я поднялась на высокий холм. Косые лучи восходящего солнца осветили огромную чашу озера с одной стороны и лесистые горы — с другой. А между озером и горами по всей долине раскинулся огромный лагерь. Казалось, долина была привалом огромной, куда-то двигающейся армии. Такой вид, наверно, сотни лет тому назад имели бивуаки войск Великого Могола.

После полудня лагерь стал постепенно таять. Урс подходил к концу. С большим трудом наш джип выбрался на запруженную людьми и повозками дорогу. Лагерь напоминал красочное озеро, из которого вытекает разноцветная река и заливает всю дорогу. Казалось, вся Индия двинулась в путь. Ехали крестьянские повозки, скрипели огромные колеса, мерно и задумчиво шли быки. В повозках сидели мужчины, женщины, старики, дети. В некоторых из них помещалось человек по двадцать, не меньше. Люди шагали и рядом с повозками. Джип пробирался сквозь эту толпу и делал не более пяти миль в час. И на всем протяжении передо мной, как на экране, текла настоящая деревенская Индия. Она не спешила, эта Индия. Впереди была длинная дорога, позади остался тысячелетний путь. Бычья упряжка через века тащится по пыльным дорогам страны. Меняются хозяева, приходят и уходят поколения. А пара быков все продолжает тянуть крестьянскую повозку под монотонный скрип колес.

Незаметно подкрадывается вечер. Короткие сиреневые сумерки спускаются на дорогу, на поля, на пальмовые рощи. Пора думать о ночлеге. Повозки подъезжают к обочинам. Мужчины распрягают быков. Женщины разводят огонь и готовят нехитрую крестьянскую еду. Огни костров тянутся вдоль дороги на многие мили. Останавливаются на ночлег целыми «большими семьями», деревнями. Наш джип едет быстрее, А вдоль нашего пути, насколько хватает глаз, все горят и горят крестьянские костры. Завтра с рассветом вновь заскрипят колеса, покорные быки потянут повозки, и босые натруженные ноги запылят по бесконечной дороге…

Могилам «святых» поклоняются не только крестьяне. В Хайдарабаде мне нередко приходилось наблюдать небольшие «урсы». Но они мало напоминали то, что я увидела в эту январскую ночь в Рангапуре.

Две основные религии Индии, развивающиеся в тесном соприкосновении друг с другом, не могли не подвергаться взаимному влиянию. Индийское мусульманство всегда испытывало и испытывает воздействие индуизма. Именно в силу этого воздействия мусульманство в Индии приобрело ряд своеобразных черт, отличающих его от ортодоксальной религии Среднего и Ближнего Востока. Поэтому у индийских мусульман есть праздники, которых нет в других мусульманских странах. И эти праздники часто похожи на индусские.

В февральскую ночь полнолуния наступает Шаб-е-барат — «ночь благосостояния». Говорят, в эту ночь луна самая яркая. Шаб-е-барат очень напоминает Дивали. Дома мусульман ярко освещаются и иллюминируются. Зажигается фейерверк, вспыхивают бенгальские огни. В эту «святую» ночь Аллах спускается с седьмого неба на третье. С этого третьего неба Аллах лучше видит своих приверженцев и их дела. И, как Лакшми индусам, он приносит ревностным мусульманам удачу и богатство. Те, кто видит его свет в эту ночь, становятся счастливыми, и их желания исполняются. Для этого надо молиться всю ночь.

В ночь на 23 февраля над Хайдарабадом взошла удивительно яркая луна. Улицы, дома, деревья были залиты голубым светом. Мостовые и тротуары тоже стали голубыми. Четкие черные тени легли на голубую землю. Свет луны заглушил уличные фонари, и они горели беспомощно и тускло. Голубовато-серебристое сияние было разлито в небе. Звезды исчезли. Только над горизонтом слабо мерцало несколько созвездий. Лунный свет высеребрил оперенье кокосовых пальм и наполнил расплавленным серебром озера и водоемы. Над Хайдарабадом стоял неподвижный теплый воздух. Казалось, дома, гранитные валуны, каменные изгороди излучают голубое тепло. И в этом лунном зное, да, именно зное, все казалось застывшим и город напоминал какие-то фантастические театральные декорации. Свет луны был таким ярким, что можно было без труда читать книгу. В голубом лунном свете четко вырисовывались минареты и купола мечетей. Это была действительно необычная ночь. Ночь Шаб-е-барат. Но она была полна не «святостью», а удивительной земной красотой.

В полночь во всех концах города раздались призывы к молитве. Улицы наполнились народом. К мечетям устремились тысячи горожан. «Нет бога, кроме Аллаха… Нет бога, кроме Аллаха». Эти слова поднимали всех мусульман Хайдарабада. В эту ночь никто из них не спал. В мечетях раздавали конфеты и сладости. Мусульмане молились: одни — в мечетях, другие — около них, третьи — дома. Перед рассветом луна пыла особенно яркой. Она освещала мечети и минареты, согнутые спины людей и обращенные к западу лица. Луну и ее свет в ночь Шаб-е-барат видели все в Хайдарабаде, а вот кто видел свет Аллаха и на кого снизошла его благосклонность — выяснить труднее. Горожане говорят, что этот свет видел крупный банкир с Султан-базара и теперь его дела пошли и гору. А лавочник Хуссейн утверждал, что в свете луны заметил самого Аллаха, сидящего на третьем небе. Лавочник получил на следующий день выгодный заказ. Живущий на моей улице рикша Али, промолившись всю ночь, «божьего света» не увидел. А проведя время в мечети, потерял выгодный ночной заработок. «Все в руках Аллаха, — мудро рассудил Али, — каждому свое». В этот день он съел в обед только один банан вместо обычных двух.

В марте наступил рамазан — месяц поста. Конечно, для таких мусульман, как рикша Али, рамазан длится круглый год. А кто ест нормально, действительно постится целый месяц. Постится и молится. В Хайдарабаде у меня были хорошие друзья — мусульмане. У них восемь детей. И дети тоже постились. Особенно усердствовала девятилетняя Чоти. Она не ела целый день, а ночью пила чай и совершала намаз. Родители, правда, не заставляли ее так строго соблюдать пост. Но Чоти была очень самостоятельным человеком и поступала по собственному разумению. Она очень похудела, и под глазами легли синяки.

— Чоти, — спросила я ее, — зачем ты это делаешь? Ты ничего не ешь и плохо спишь. Так ведь можно умереть. Чоти снисходительно посмотрела на меня.

— Так угодно Аллаху. Даже если я умру, то, значит, так хочет Аллах.

— Ну, а ты-то сама чего-нибудь хочешь?

— Есть хочу, — смущенно шепотом сказала Чоти.

— Ну поешь. Я уверена, Аллах на тебя не разгневается.