По Южной Индии - Шапошникова Людмила Васильевна. Страница 37

Среди глинобитных хижин высятся добротные каменные дома, принадлежащие семьям местных помещиков. В первом этаже зданий обычно находится контора помещика, на втором этаже — жилые комнаты хозяев. Здесь вы часто встретите хорошую европейскую мебель. Широкие и светлые окна таких жилищ надежно защищены толстой железной решеткой, а двор — высоким забором. Хозяева домов не испытывают особенно дружеских чувств к остальным деревенским жителям. Последние платят им тем же. В этом проявляется вражда двух групп в деревне — эксплуататоров и эксплуатируемых.

После осмотра некоторых помещичьих домов, где нас принимали весьма сдержанно, мои спутники предложили пойти к богатому помещику. Мы подошли к одному из самых больших домов в деревне. На его пороге стоял хозяин, одетый в белоснежное дхоти. Располневший не по летам, он смотрел на нас недобрым и беспокойным взглядом из-под нависших бровей. На наше вежливое приветствие помещик что-то буркнул в ответ и, повернувшись к нам спиной, поставил ногу, обутую в новую сандалию, на ступеньку перед дверью. Уговоры не помогли. Короткое слово «нет» было единственным его ответом. Он хорошо знал моих спутников, людей, последовательно и смело отстаивавших интересы крестьян. Он знал также, из какой страны приехала я. Помещик, по-видимому, нас ждал и приготовился. Около его ног вертелся спущенный с цепи большой пес. «Не будем его беспокоить, — сказал один из членов панчаята деревни, сопровождавший нас, — он нас знает и ненавидит. Это, пожалуй, самый безжалостный в деревне ростовщик и помещик».

В районе центральной деревенской улицы расположились дома зажиточных крестьян. Их земельные наделы достигают десяти акров. Крытые красной черепицей жилые строения окружены чистыми двориками. Все в таком доме говорит о материальном достатке. В комнатах есть мебель, а в некоторых — даже стулья. Кухня обычно строится отдельно — неподалеку от жилых комнат.

К нам подошел пожилой мужчина с умным энергичным лицом. «Мне бы хотелось, — говорит он, — пригласить вас к себе. Если, конечно, вы располагаете временем». Это местный врач, имеющий частную практику в Ванукуре. Помимо этого, он еще и землевладелец, имеет десятиакровую плантацию пана, приносящую ему доход в 3 тысячи рупий в год. Дом его просторный, и служебные постройки во дворе расположены тут же на плантации. От дома к посадкам пана ведет аллея, обсаженная пальмовыми деревьями. По обочинам аллеи тянутся неглубокие оросительные канавки. Под высокими тонкими растениями пана лежит густая тень, и только верхние ветви пронизаны лучами солнца. На плантации работают поденщики. Они из среды безземельных крестьян этой же деревни.

Несколько рабочих стояло на высоких лестницах, приставленных к стволам растений. Ловким движением длинных пальцев поденщики срывали крупные сочные листья пана и складывали их в продолговатые корзины, висящие у них за спинами. Хозяин платит рабочему три рупии в день. Это самая высокая заработная плата для поденщиков в этом дистрикте. Работа по выращиванию пана и уходу за ним требует большого опыта и умения. Поэтому хозяин не скупится. Хорошо организованное капиталистическое хозяйство и постоянный спрос на листья пана на рынке дают возможность оплачивать труд рабочих более или менее сносно. В страдную пору поденщики работают на плантации с восхода до захода солнца. И все же эти люди не каждый день едят. Даже эта высокая заработная плата не дает возможности прокормить себя и свою семью. Работающие на плантации худы и измождены от непосильного труда. Грязные дхоти обернуты вокруг тонких, как палки, ног. На руках почти нет мускулов.

На окраине деревни находится колония бывших «неприкасаемых», безземельных поденщиков. Здесь около крестьянских жилищ нет удобных дворов и амбаров. Хижины стоят прямо на узких, затененных деревьями улицах. Тонкие стены хижин сделаны из обычной глины, а крыши покрыты пальмовыми листьями. В такой лачуге зачастую ютится до двадцати человек пять-шесть взрослых и десять-пятнадцать детей. Жизнь людей на этом конце деревни складывалась по-разному. Но общими в их судьбе были нищета, годы нужды и недоедания. Одни потеряли свои наделы, завязнув в долгах, другие отдали надел помещику в качестве арендной платы. Третьи родились уже в семье безземельного. А вот сельскохозяйственный рабочий, или, вернее, безработный, Рави Венкаташвара Рао. Темная кожа его лица изборождена морщинами, ладони худых рук покрыты огрубевшими мозолями. На плечи наброшено одеяло.

— У меня всего два акра земли, — говорит он. — Конечно, это почти что ничто. Я не могу прокормить своих четырех детей на доход с этого участка.

— Ну, а заработать в качестве поденщика вы что-нибудь можете?

— Нет. В нашей округе на поденщиков спрос небольшой. И берут обычно сильных и молодых. Посмотрите на меня, — он протягивает нам свои руки, — в них уже нет прежней силы. Все ушло. И молодость, и сила.

Рядом стоят его дети. Они истощены, в их больших, не по-детски серьезных глазах затаилась печальная покорность.

— Да, мы голодаем. Иногда большую часть года. Бывают дни, когда в доме нет ни горстки риса, даже для детей. Мой отец, — продолжает Рао, — имел шесть акров земли. Этого было достаточно, чтобы прокормить нашу семью. Но после женитьбы я выделился. Мне, как одному из старших сыновей, по закону о наследстве отошло два с половиной акра. Пол-акра пришлось продать, чтобы заплатить за образование сына.

Таким образом, вся система помещичьей эксплуатации и вековых традиций, бытующих в индийской деревне, ведет медленно, но неуклонно к дроблению крестьянских наделов, к обезземеливанию крестьян.

На одной из узких улиц колонии к нам подошла немолодая женщина. В ее черных волосах уже пробивалась седина.

— Меня зовут Коттама. Зайдите, посмотрите, как мы живем, — сказала она.

Мы вошли в тесную хижину. Пять детей Коттамы сидели в темной комнате на полу, на полуистертой циновке. Старшей из них было девять лет.

— У нас совсем нет земли, — начала женщина. — Мне и мужу приходится работать на полях помещика или богатых крестьян. Но и такую работу не всегда удается получить. Всего мы работаем два-три месяца в году. Я получаю 10–12 ан в день, мой муж — 1,5–2 рупии. Этого, конечно, не хватает семье, и мы часто голодаем. Нам приходится нередко обращаться к ростовщику. У меня 400 рупий долга. Это большая сумма, и я не знаю, когда сумею расплатиться.

Ростовщическая эксплуатация — большое зло индийской деревни. До сих пор, особенно в тех деревнях, где нет кооперативных банков, ростовщик — единственный, кто может предоставить крестьянину кредит. В Ванукуре, где подавляющее, большинство крестьян безземельные, ростовщики имеют богатое поле для жатвы. В деревне пять помещиков занимаются ростовщичеством. Кроме них, есть три человека, для которых доход от ростовщических операций является основным. Как правило, ростовщик взимает 12 процентов годовых, или одну рупию со ста в месяц. Обычно к помощи ростовщика прибегают все крестьяне, имеющие наделы менее пяти акров. Практически это означает, что только несколько семей в деревне свободны от долговой кабалы, а остальные зависят от ростовщиков.

Мне удалось посетить дом деревенского ростовщика. Каменное двухэтажное строение скрывалось в тени густого сада. За высоким забором залаяло несколько собак. Минуя служебные постройки, мы вошли в дом. Первый этаж, оборудованный под контору, был завален мешками с зерном. Сам хозяин, с лоснящимся одутловатым лицом, земледелием не занимался. На его взгляд, это ненужное занятие. Зерно и так текло в его дом, вырванное в виде процентов изо рта голодных крестьян. Зерна было более чем достаточно, а способ добычи его не смущал ростовщика.

Восемь акров — необходимый размер земельного надела в Ванукуре для сносного существования семьи. Однако владельцев таких участков в деревне немного. Сункару Веякату Субайе принадлежит такой надел. Земля приносит ему 1600 рупий ежегодно.

— Я бы мог иметь больше денег, — говорит Субайя.

— В чем же дело?

— Старая история. Моя земля расположена в четырех местах, и в каждом из этих кусочков по два акра. Ничего не поделаешь… Конечно, один надел в восемь акров доходнее четырех по два акра.