Энергия наших мыслей: Влияние человеческого сознания на окружающую действительность - Коротков Константин. Страница 12

Такие склоны в горах очень опасны, потому что никогда не знаешь, что находится под слоем снега и какие трещины тебя ожидают. Тут работает только альпинистский опыт и внутреннее чутье. Приведу еще один пример из собственной практики.

Подъем проходил в горах Кавказа при хорошей ясной погоде, и где-то в десять часов утра мы уже стояли на самой вершине. Настроение было отличное, погода великолепная: под лучами яркого солнца окружающие вершины сверкали, словно хрустальные пирамиды. Лишь кое-где черными зеркалами нависали мрачные скальные бастионы. Стояла поздняя весна, и все склоны вокруг были еще покрыты толстым слоем снега. Полюбовавшись открывающимися перспективами, мы двинулись вниз. Спуск проходил по широкому снежному гребню, который выводил к краю стены, откуда начинался длинный ледовый кулуар, выводящий на нижний ледник. Мы прошли по гребню и уже готовы были войти в кулуар, когда вдруг у меня возникло необъяснимое желание и я воскликнул: «Ребята, давайте-ка мы тут посидим, посмотрим вокруг, попьем чаю».

Не знаю, почему я это сказал? Это было не очень принято. В наших группах была система, что на восхождении нельзя понапрасну терять ни одного часа. Вышел наверх, огляделся – и вниз, в лагерь, готовиться к следующему восхождению. Но времени было еще достаточно, поэтому моя идея, после некоторых обсуждений, была принята. Мы уселись на гребне, сняли ботинки, развели примус и стали топить воду из кусков льда, отломанных от ближайшего ледового уступа. Через час все разнежились на солнце, и никому не хотелось двигаться, хотя было понятно, что все равно придется уходить.

Вдруг мы услышали какой-то низкий звук в атмосфере. Это был глубокий низкий тон. Казалось, он был везде и проникал до самой глубины человеческого существа. Мы все привстали, с тревогой озираясь вокруг. И тут нас бросила на землю воздушная волна. Мы были оглушены грохотом. Кулуар, по которому мы должны были спускаться, рухнул как единое целое и пошел вниз. Снежный покров лопнул в самой верхней части кулуара, и постепенно, набирая силу, огромная ледовая лавина с колоссальным грохотом понеслась вниз. Мы сверху наблюдали, как она выкатилась на несколько сотен метров на ледник. После нее в кулуаре остались практически голые камни. Никто не произнес ни слова. Было понятно, что если бы мы не стали пить чай, то в этот момент находились бы как раз на середине кулуара.

Впоследствии интуитивное чувство гор не раз помогало мне не просто добиваться успехов в альпинизме, но и просто выжить. А в дальнейшем это чувство стало основой всей жизни и всей работы.

Непознанное

Мое знакомство с нетрадиционными науками началось в конце 70-х годов. Я работал на кафедре физической электроники Ленинградского Политехнического института и учился там же в аспирантуре. Тема моей работы была глубоко академична: «Изменение работы выхода поликристаллического вольфрама при двухкомпонентной адсорбции электроположительных элементов». За несколько лет после окончания института я построил экспериментальную установку с неплохими по тем временам параметрами, опубликовал несколько статей и уверенно продвигался к защите диссертации. Впереди ожидала спокойная преподавательская работа и неторопливая научная деятельность.

Когда заходит речь об ученых и о научной работе, в воображении большинства встает образ некоторого «ученого мужа», просиживающего целые дни у своих установок и периодически совершающего переворачивающие мир открытия. На деле действительно интересные и оригинальные идеи – это удел единиц, а подавляющее большинство научных работников занимаются скучной рутинной работой, сотни раз получая одни и те же кривые, исписывая десятки страниц уравнениями и просиживая дни, уставившись в экран компьютера. В лучшем случае это дает подтверждение чьей-то высказанной ранее идеи, в худшем – «отрицательный результат – тоже результат». Из сотен тысяч научных работников только несколько получают Нобелевские премии. Однако даже эта рутинная работа требует огромных знаний, напряжения ума и дает редкие моменты прозрений, приносящие глубокое удовлетворение и особый род интеллектуального удовольствия.

Итак, я спокойно работал, и, глядя со стороны, можно было предположить, что все замечательно. Однако, как это часто бывает, «в тихом омуте черти водятся». Так и в моей душе назревало недовольство. Спокойная рутинная работа с заранее, на годы вперед, расписанным планом плохо соответствовала моему темпераменту. И было еще одно обстоятельство, которое создавало внутреннее напряжение и недовольство. Читая красивые иностранные журналы типа «Surface Science» и «Physical Review», я каждый раз страдал от несоответствия западного научного уровня и нашего советского. Там уже в полном ходу были компьютерные технологии и современные методы обработки данных, любой научный центр мог заказать самую последнюю аппаратуру, у нас же об этом не приходилось даже мечтать. Возникало опасение, что вся та работа, на которую я трачу столько сил и времени, может быть выполнена на Западе в значительно более короткие сроки на гораздо более высоком уровне. Однако эти опасения были только легкими облачками, до поры до времени не сильно портившими ясную картину моей научной деятельности.

Но однажды я увидел объявление о лекции: «Что такое биополе?» Лекцию проводила какая-то дама, ни фамилию, ни принадлежность которой я сейчас уже не помню, и рассказывала она о вещах достаточно простых, на мой сегодняшний взгляд, – о телепатии, об экстрасенсах и об эффекте Кирлиан. Но тогда эта лекция произвела на меня большое впечатление: оказывается, есть еще в мире настоящая Тайна и есть ученые, которые занимаются ее изучением. «Вот бы попасть в их число!» – с тайной завистью подумал я тогда. Я даже стал выяснять, кто и где этим всем занимается, но, так ничего не узнав, отодвинул эту мысль подальше в глубь памяти.

И вот однажды вызывает меня мой научный руководитель – доцент Норберт Георгиевич Баньковский – и спрашивает:

– Константин Георгиевич, вы слышали что-нибудь об эффекте Кирлиан?

Здесь мне кажется необходимым рассказать предысторию этого вопроса. В начале 70-х годов эффектом Кирлиан занимались во всем мире… кроме Советского Союза. Проводились международные конференции, издавались книги, а в научных кругах СССР об этом было мало кому известно. Такое положение дел вызвало беспокойство в Советском Комитете по Науке и Технике – головной организации, отвечавшей перед ЦК КПСС за развитие науки в СССР. Комитет дал указание Президиуму Академии Наук СССР разобраться в этом вопросе; Президиум, рассмотрев проблему, отправил ее для детального изучения в Совет по физической электронике АН СССР; Председатель Совета академик Н.Д.Девятков на одном из текущих совещаний обратился к своему хорошему знакомому – профессору Н.Н.Петрову, заведующему кафедрой физической электроники Ленинградского Политехнического института – с просьбой сделать обзор литературы по этой теме и доложить на одном из следующих заседаний. Профессор Петров обратился с той же просьбой к своему подчиненному и другу – доценту кафедры Н.Г.Баньковскому, последний вызвал младшего научного сотрудника Константина Короткова. Так прозвучал для меня первый звонок Судьбы, круто изменивший не только мою научную карьеру, но, пожалуй, и всю жизнь.

– Константин Георгиевич, вы слышали что-нибудь об эффекте Кирлиан?

И вот с этого вопроса началось мое путешествие в мир загадочных свечений, мир тонких энергий, колдунов в галстуках и серьезных ученых с беспокойными сердцами.

– Да, Норберт Георгиевич, как раз недавно я слушал лекцию о биополе, и там упоминали об этом явлении. Насколько я понял, это метод исследования биологического поля у человека и растений.

– Совершенно верно, что-то вроде этого. Нашей кафедре поручили разобраться, что в этом деле есть действительно научного. Уж слишком много возникло разговоров и спекуляций вокруг этого явления и такое положение всегда вызывает недоверие. Как вы смотрите на то, чтобы сделать обзор литературы по данной теме и доложить это на заседании Совета по физической электронике – конечно, параллельно основной работе?