Отшельник. (THE HERMIT) - Рампа Лобсанг. Страница 13

Туман закружился, как вода в водовороте, и как будто всосался назад в стенку. Мой Пленитель повернулся ко мне. Лицо его выражало удовлетворение.

— Хорошо, друг мой, — сказал он. — Ты доказал, что у тебя твердый характер, с таким упорным человеком нам еще не приходилось иметь дела. Я получил разрешение показать тебе то, что еще никто в вашем мире не видел.

Он опять вернулся к стене и с силой надавил на черное пятно. Опять образовался туман, но на этот раз на его фоне появилось женское лицо. Мой Пленитель что-то говорил ей, явно отдавая приказания. Она кивнула головой, с любопытством посмотрела в мою сторону и растаяла.

— Теперь нам придется несколько минут подождать, — сказал мой Пленитель. — Мне принесут специальное устройство, и я покажу тебе различные места из твоего мира. Города твоего мира. Что тебе больше всего хотелось бы увидеть?

— Я ничего не знаю о мире, — ответил я. — Мне никогда не приходилось путешествовать.

— Хорошо, но, может быть, ты слышал о каком-нибудь городе, — продолжал он увещевать меня.

— О да, — ответил я. — Я слышал о Калимпонге.

— О Калимпонге? Маленький индийский пограничный поселок. А тебе не приходит в голову лучшее место? Берлин, Лондон, Париж или Каир? Неужели ты не хочешь увидеть что-нибудь лучше Калимпонга?

— Но сэр, — ответил я, — меня совсем не интересуют те места, которые вы назвали. Их названия ничего мне не говорят кроме того, что я слышал, как купцы обсуждали эти места, но они ничего для меня не значат, и нет у меня к ним никакого интереса. Даже если я увижу их изображения, я не буду знать, правда это или нет.

Если это ваше удивительное приспособление умеет делать то, что вы говорите, покажите мне Лхасу, покажите мне Пхари. Я знаю эти города, и я смогу судить, показывает ли ваш прибор то, что есть на самом деле, или это просто хитроумный трюк.

Он посмотрел на меня с каким-то необычным выражением; казалось, он крайне изумлен. Потом он решительно взял себя в руки и воскликнул:

— О, неграмотный дикарь учит меня, как работать! И парень совершенно прав. В этой природной сообразительности что-то есть. Конечно, он должен получить отправные точки, иначе ничто не произведет на него впечатления. Хорошо!

Внезапно скользящая панель резко отодвинулась, и появились четыре человека, которые несли большой ящик. Ящик, казалось, плыл по воздуху. Он должен был быть довольно тяжелым, потому что, несмотря на то, что он плыл и казался невесомым, требовалось много усилий, чтобы заставить его двигаться или изменить направление, или остановиться.

Наконец ящик оказался в комнате, где я лежал. Сначала, пока они толкали и переворачивали его, я боялся, что они опрокинут мой стол. Один человек толкнул мою зрительную коробочку, и от ее вращательного движения у меня закружилась голова. Но наконец после долгих обсуждений ящик был водружен у стены, как раз на линии моего зрения. Трое вышли, и панель за ними закрылась.

Четвертый и мой Пленитель были увлечены оживленной дискуссией, они размахивали руками и энергично жестикулировали. Наконец мой Пленитель повернулся ко мне и произнес:

— Он говорит, что мы не сможем перенестись в Лхасу, потому что это слишком близко, мы должны находиться значительно дальше, чтобы иметь возможность навести фокус.

Я ничего не отвечал, вообще никак не реагировал на его заявление, и, немного подождав, он сказал:

— Хочешь увидеть Берлин? Бомбей? Калькутту?

— Нет, — ответил я, — не хочу, все они слишком далеки для меня!

Он опять повернулся к другому человеку, и между ними последовал разговор, теперь уже совсем желчный. Другой человек выглядел так, как будто он готов заплакать: он, отчаянно размахивая руками, в бешенстве бросался перед ящиком на колени. Передняя стенка ящика открылась, и я увидел, что там находится большое окно — и больше ничего.

Потом человек достал из своей одежды кусочек металла и пополз к задней стенке странного ящика. В окне ящика вспыхнул свет и завертелись бессмысленные цветные формы. Картина колыхалась, расцвечивалась, кружилась. Было мгновение, когда образовавшиеся тени напомнили Поталу, но потом опять все стало похоже на дым.

Человек выполз из-за ящика, что-то бормоча себе под нос, и быстро вышел из комнаты. Мой Пленитель, который выглядел очень недовольным, сказал:

— Мы находимся так близко от Лхасы, что не можем навести на нее фокус. Это все равно, что смотреть через телескоп, когда ты находишься ближе того расстояния, на который фокусируется этот инструмент. Здесь мы сталкиваемся с теми же трудностями. Тебе это понятно?

— Сэр, — ответил я, — мне ничего не понятно. Что такое этот телескоп, о котором вы упомянули? Я никогда его не видел. Вы говорите, что Лхаса слишком близко, я же знаю, что до нее нужно идти очень долго. Как же она может быть слишком близко?

На лице моего Пленителя появилось выражение страшной муки. Он вцепился в свои волосы, и на какое-то мгновение мне показалось, что он сейчас начнет качаться по полу. Затем он с усилием взял себя в руки и произнес:

_ Когда у тебя были глаза, приходилось ли тебе подносить что-нибудь так близко к ним, что ты не мог этот предмет четко рассмотреть? Так близко, что твои глаза не могли сфокусироваться? ВОТ что я имею в виду, когда говорю, что МЫ НЕ МОЖЕМ СФОКУСИРОВАТЬСЯ НА ТАКОМ МАЛОМ РАССТОЯНИИ!!!

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Я смотрел на него, или, по крайней мере, чувствовал себя так, как будто я смотрю на него, потому что это самое трудное положение, в которое может попасть человек, когда его голова находится в одном месте, а его «глаза» — совсем в другом, на расстоянии нескольких футов от нее.

Как бы там ни было, я смотрел на него и думал: «Как же это может быть? Человек говорит, что он может показать мне города на другой стороне земного шара, и в то же время он не может показать мне мою собственную страну».

— Сэр, — сказал я ему, — не могли бы вы положить что-нибудь перед моей зрительной коробочкой, так чтобы я мог сам судить о такой фокусировке?

Он кивнул головой в знак согласия и огляделся вокруг, как будто обдумывая, что предпринять. Потом он достал из-под моего стола прозрачный лист, на который были нанесены какие-то странные знаки, знаки, каких я никогда раньше не видел. Очевидно, они предназначались для письма. Он взял несколько таких листов, а потом, по-видимому, к нему в голову пришла мысль, которая ему очень понравилась, потому что на лице его появилась довольная улыбка. Он спрятал предмет за спиной и приблизился к моей зрительной коробочке.

— Ну вот, мой друг! — воскликнул он. — Смотри, что мы сейчас сделаем, чтобы заслужить твое доверие.

Он что-то поместил перед моей зрительной коробочкой, очень близко от нее, и, к моему величайшему удивлению, все, что я увидел, было подернуто туманом, все очертания были смазаны. При этом одни расплывшиеся пятна были белыми, другие черными, но они ничего для меня не значили, абсолютно ничего.

Увидев мое выражение, он улыбнулся — я не мог видеть его улыбки, но я ее «слышал»: когда человек лишен зрения, у него развиваются другие чувства. Я мог слышать его лицо и поскрипывание мышц, а так как он часто перед этим улыбался, я уже знал, что доносящееся поскрипывание означает улыбку.

— Ага, наконец попали в точку, не так ли? Теперь смотри внимательно. Когда начнешь что-то различать, говори мне, что ты видишь.

Он очень медленно стал отводить неясные листы дальше, постепенно изображение становилось более четким, и наконец я с удивлением обнаружил, что это мое изображение, Я не специалист, чтобы объяснить, как получаются такие изображения, но там я действительно видел себя лежащим на столе и смотрящим на человека, который держал черную коробку.

Моя челюсть отвисла от изумления. Я, наверное, и правда был похож на неотесанного деревенского парня, во всяком случае, таким я себя ощущал. Я почувствовал, как жар приливает к моему лицу и мои щеки вспыхнули от смущения. Это был я, со всеми непонятными предметами, которые торчали из меня, это я наблюдал, как четыре человека управляются с ящиком, и выражение удивления намоем лице действительно поставило все на свои места.