Шафранная мантия. (THE SAFRON ROBE) - Рампа Лобсанг. Страница 32

К счастью, вошел кто-то еще, и повар вынужден был отвлечься и оставить меня наедине с тсампой.

Я вежливо поблагодарил его. Это был добрый старик, который думал, что все дети беспомощны, но они не настолько беспомощны, какими кажутся, особенно если их хорошо накормить. Я подошел к огромному мешку с песком и аккуратно вычистил свою чашку, а затем, взяв веник, подмел песок, который рассыпался на пол, поклонился удивленному повару и вышел.

Я дошел до конца коридора, где было окно, и, опершись руками о подоконник, выглянул наружу. Подо мной было болото, а рядом струился ручей. Но я смотрел в сторону переправы. Казалось, у лодочника был необычайно напряженный день. Он налегал на весла и греб изо всех сил, не жалея себя. Его лодка из ячьей шкуры была до предела нагружена людьми и их багажом. Я не мог понять, что случилось и почему так много людей переправляются в Святой Город.

Тут я вспомнил о русских, которые оказывали большое давление на нашу страну, и сейчас, когда засуетились британцы, направляли в Лхасу огромное количество шпионов, переодетых торговцами. Эти люди думали, что мы — бедные невежественные туземцы и поэтому никогда не распознаем их. Они не знали, что большинство лам были телепатами и ясновидящими и без труда раскрывали намерения шпионов.

Я любил стоять и разглядывать разных людей, угадывая их мысли, определяя, насколько эти мысли хороши или плохи. После некоторой практики это давалось легко. Но сейчас было не время стоять и глазеть — мне нужно было увидеться с Наставником. Мне хотелось попросить разрешения прилечь. Мои ноги очень болели, и к тому же я сильно устал.

Прежде чем я окончательно выздоровел и был готов заняться своими делами, моему Наставнику пришлось отлучиться в монастырь Роуз-Фене. Я же должен был провести целую неделю среди одеял на полу. Чакпори — хотя это и хорош ее место — не совсем приветливо относится к больным мальчишкам, которые выздоравливают медленно и тем самым нарушают установленный порядок. Поэтому мне пришлось отправиться в Поталу, где, как ни смешно это звучит, было больше возможностей для моего выздоровления, чем в нашем «Храме Исцеления».

В Чакпори избранные молодые монахи обучались искусству целительства. Мы изучали все о человеческом теле, изучали, как работают различные его органы. Нас обучали акупунктуре — особому методу лечения, который состоит в том, что в тело человека вонзают очень тонкие иголки, чтобы стимулировать определенные нервные центры. Нас обучали науке о травах, мы учились, как распознавать травы, как их собирать, как их приготавливать, хранить и сушить. В Чакпори находились огромные здания, в которых монахи под руководством лам готовили различные мази и настои. Я вспомнил, как первый раз попал в одно из таких мест…

Я нерешительно заглянул в дверь, не догадываясь о том, что увижу, и не зная, кто на меня смотрит. Я изнемогал от любопытства. Хотя я еще не начинал изучать травы, мне было очень интересно. Итак, я заглянул внутрь.

Комната была большой. С балок, тянувшихся из стороны в сторону и поддерживающих треугольный остов высокой крыши, свисали веревки. Некоторое время я смотрел, не понимая, зачем они нужны. Потом, когда глаза привыкли к полутьме помещения, я увидел, что концы веревок привязаны к кожаным мешкам. Кожа этих мешков после соответствующей обработки становилась тверже дерева. На каждом мешке была надпись — слова, которые ни о чем мне не говорили. Я смотрел, и никто не замечал меня, пока один старый лама не повернулся и не обратил на меня внимание. Он приветливо улыбнулся и сказал:

— Заходи, мальчик, заходи. Мне очень приятно, что такой малыш, как ты, уже интересуется. Заходи.

Я нерешительно подошел к нему, и он, положив руку мне на плечо, к моему изумлению, принялся рассказывать мне об этом помещении, показывая разные травы. Он объяснил мне разницу между травяным порошком, травяным чаем и травяными мазями. Мне понравился этот старик — его, казалось, удивительно облагораживали занятия с травами.

Как раз перед нами стоял длинный стол, изготовленный из довольно шершавого камня. Я не могу сказать точно, из какого камня он был сделан. Вполне возможно, это был гранит. Стол был плоским и составлял в длину примерно пятнадцать, а в ширину — шесть футов. Это была одна огромная твердая плита. Вдоль ее сторон стояли монахи, занятые разбором травяных глыб — это единственное слово, которое я смог подобрать, чтобы описать их, потому что они действительно очень походили на спрессованные глыбы травы, на массу коричневатой растительности.

Монахи раскладывали эти травы на столе, а затем плоскими кусочками камня, похожими на кирпичи, спрессовывали траву, прижимая камни к столу. Когда они поднимали их, можно было видеть, что трава измельчалась и дробилась. Они продолжали эту работу, пока от травы не оставалась волокнистая бесформенная масса. Обработав таким образом всю траву, они уходили, а к столу подходили другие монахи. У них в руках были кожаные сумки и камни с зазубренными краями. Они аккуратно соскабливали волокнистую массу со стола в сумки. После этого возвращались первые монахи и посыпали стол песком. Затем они начинали тереть его камнями, очищая поверхность и вместе с тем нанося свежие царапины, которые нужны были для того, чтобы удерживать измельчаемую траву.

В это время другие монахи уносили сумки с волокнистым веществом в дальнюю часть большой комнаты. Там, как я мог видеть, кипели котлы с водой. Один за другим они опустошали сумки в какой-нибудь котел. Мне было интересно смотреть, как он кипел и бурлил, но стоило только очередной порции травы оказаться в нем, как кипение прекращалось. Старый лама подвел меня поближе, а затем, заглянув в котел, взял палку и помешал содержимое.

— Смотри! Мы кипятим это, пока не выкипит вся вода и не получится густой сироп. Я покажу тебе, что мы с ним делаем.

Он отвел меня в другую часть зала. Я увидел огромные кувшины, наполненные отваром. Все они были помечены различными знаками.

— Вот это, — сказал он, указывая на один из кувшинов, — мы даем людям, страдающим простудой. Они принимают небольшую дозу, и, хотя вкус не совсем приятен, это все-таки лучше, чем болеть. Так или иначе, это исцеляет их.

Он рассмеялся добрым громким смехом и подвел меня к другому столу, стоящему в смежной комнате. Группа монахов работала там над чем-то вроде низкого каменного корыта. У них в руках были деревянные лопатки, которыми они под присмотром ламы смешивали целую кучу различных веществ. Старый лама, который так неожиданно стал моим экскурсоводом, сказал:

— Здесь мы храним эвкалиптовое и камфорное масла. Мы смешиваем их с очень дорогим, привозимым издалека оливковым маслом, а потом с помощью этих деревянных лопаток монахи изготовляют смесь, напоследок добавляя к ней масло из ячьего молока. Это масло образует хорошую основу для мазей. Когда к нам обращаются люди, страдающие воспалением легких, им становится намного лучше после растирания такой мазью.

Я осторожно протянул палец и прикоснулся к капле вещества на краю корыта. Даже осторожно понюхав его, я ощутил резкий запах. Он словно обжег все внутри меня. Казалось, мои легкие готовы были вывернуться наизнанку. Было страшно даже кашлянуть, хотя мне очень хотелось это сделать. Засмеявшись, старый лама сказал:

— Ты бы еще намазал нос. Тогда бы, точно, лишился его. Это концентрированное вещество, оно должно быть разбавлено большим количеством масла.

Неподалеку монахи растирали листья какого-то высушенного растения и тщательно просеивали их через кусок материи, походивший на сеть с очень мелкими ячейками.

— Эти монахи готовят специальный чай. Под чаем мы понимаем смесь трав, которую можно пить. Этот своеобразный чай, — повернувшись, сказал он, — оказывает антиспазматическое действие и возвращает спокойствие при нервном тике. После того, как ты многое узнаешь, приходи сюда и прими участие в приготовлении лекарств из трав. Ты откроешь для себя много интересного.

Как раз в этот момент кто-то позвал его. Уходя, он сказал: