Новая алмазная сутра - Раджниш Бхагаван Шри "Ошо". Страница 49

Сарджано приехал с визитом во время первой недели декабря для того, чтобы сделать интервью с Ошо в журнале. Он был одним из диких итальянских учеников Ошо, и, что было достаточно необычным, он всегда умудрялся поддерживать контакт с миром журналистов благодаря своему таланту фотографа и своим статьям, и он также провел несколько лет, сидя у ног Ошо. Чтобы продолжить статью, он договорился о приезде телевизионной компании с целью сделать документальный фильм об Ошо. Он связался с Эндзо Бьяджи, который представлял итальянское национальное телевидение. Бьяджи был известным продюсером в Италии, у которого было свое собственное шоу - "Прожектор".

Индийское посольство отказалось дать визы, и для меня это было первое указание на то, что Индия неспособна распознать Будду так же, как любая другая страна.

Прокурор Соединенных Штатов Чарльз Тернер дал ясно понять, что намерением правительства США было изолировать Ошо в Индии, отрезать его от иностранных учеников, ограничить доступ иностранной прессе и ограничить свободу речи.

Совершенно ясно, что работа Ошо и его весть миру в этом случае была бы закончена, и видно было, что Индия находилась в сфере достижимости сильного американского давления.

Тем временем мы жили одним днем, и мои дни были наполнены стиркой, которая была очень отлична от того, как это проходило в Раджнишпураме! Я стирала одежду в ведре, в ванной комнате в индийском стиле, в которой был один кран, из которого шла вода с ржавчиной. В рядом находящейся спальне на кровати я гладила и развешивала одежду для просушки, ставя ведра и тазы, чтобы в них стекала вода.

Прекрасные робы Ошо скоро начали терять свою форму, пропитываться влажным запахом Кулу, и белые становились коричневыми. Но я была счастлива, так как в течение пары недель должен был прийти снег, и тогда уже не будет электричества и воды совсем, только снег, чтобы его растапливать.

Ошо часто говорил с прессой два раза в день, а мы сидели снаружи, слушая его на фоне звуков мчащейся реки с бледным светом солнца на наших лицах. Я слышала, как он говорил: "Вызов делает тебя сильным".

Его терпение с теми, кто его интервьюировал, было огромным. Многие индийские журналисты прерывали его, когда он говорил, чтобы согласиться или не согласиться. Я никогда не была свидетелем подобных вещей, и иногда эти взаимодействия были уморительно забавными.

Нилам и ее дочка Прия прибыли из Раджнишпурама. Они были с Ошо пятнадцать лет, с тех пор, как Прия только что родилась, и это были прекрасные женщины, которые выглядели как сестры. Они были двумя из многих индийских учеников Ошо, которые были совершенной смесью Запада и Востока. Нилам подавала Ошо обед и сопровождала его на прогулке в тот день, когда мы, девять человек, уехали, чтобы получить продление наших виз у мистера Неги, начальника полиции в Кулу.

У нас была прекрасная встреча с ним, он предлагал нам бесконечные чашки чая, и, видимо, ему было приятно иметь живую аудиторию, которой он мог рассказывать истории о туристах, которые были съедены медведями. Он уверил нас, что не будет никаких проблем, мы пожали друг другу руки и счастливые вернулись назад в Спан.

На следующий день десятого декабря я была в моей комнате, когда вошел Деварадж и сказал мне, что продление наших виз отменено. Я почувствовала тошноту и села на кровати. Как такое возможно? Эффективность индийского иммиграционного офиса очень беспокоила. Я думала про себя, что это должен быть серьезный и важный случай для них, я никогда не видела, чтобы индийские власти делали что-нибудь быстро. В это время было трудно даже сделать телефонный звонок, потому что этому препятствовала зима.

Погодные условия ухудшались, и рейсы в Дели начали регулярно отменяться.

Связь с Хасией в Дели стала такой трудной, что однажды она решила, что быстрее сесть на самолет и приехать к нам, чем пытаться говорить по телефону.

В тот же день полиция прибыла в Спан, вызвала всех иностранцев и поставила штамп в их паспортах: "Приказано покинуть Индию немедленно". Вивек, Деварадж, Рафия, Ашу, Мукта и Харидас разминулись с ними буквально на минуты, потому что они уехали в Дели, чтобы попробовать еще раз подать на продление виз. За день до отъезда Вивек в Дели я слышала, как она разговаривала с Нилам и говорила ей, что Ошо сказал, что если нас всех депортируют, он тоже уедет. Вивек попросила Нилам: "Пожалуйста, не позволяй ему следовать за нами, потому что, по крайней мере, в Индии он в безопасности".

Хасия и Анандо были заняты в Дели, встречаясь там с официальными лицами. Арун Неру был тогда министром внутренней безопасности, и он был в центре этой проблемы, но встречи с ним постоянно отменялись.

Когда они все-таки встретились с ним, им было "доверительно" сказано, что им нужно посмотреть внутри своей группы, чтобы увидеть, откуда идут проблемы.

Выяснилось, что Лакшми написала в министерство по внутренним вопросам и дала полное описание всех иностранных учеников, и ее слова повторяли нам: "Нет необходимости, чтобы иностранные ученики заботились об условиях жизни Ошо".

На самом деле это было необходимо, потому что для Ошо его работа была более важна, чем его жизнь, и для этого нужны были западные люди. Ошо говорил: "Мои индийские ученики медитируют, но они не сделают ничего для меня. Мои западные ученики сделают все для меня, но они не медитируют". Я не понимала этого в то время, но скоро я научилась.

В тот день, как раз перед тем, как Ошо собирался пойти на прогулку вдоль реки, были большие беспорядки перед главными воротами в Спане. Я пошла посмотреть, что происходит, и увидела, что администрация Спана была в безнадежной борьбе с группой выпивших сикхов, которые прибыли на автобусе и агрессивно кричали об Ошо и о том, что они хотят его видеть. Я бежала по газонам и зигзагам между коттеджами к веранде, на которой уже стоял Ошо, собираясь пойти на прогулку. Он был виден с дороги, и я сказала ему, пожалуйста, войди внутрь, потому что там автобус выпивших сикхов, которые становятся агрессивными.

Мы вошли внутрь, и я задернула занавески в гостиной. Снаружи начался дождь, в комнате потемнело, и когда я посмотрела на Ошо, он сказал: "Сикхи! Но я никогда не говорил ничего о сикхах. Какая глупость! Чего хотят эти люди?". И потом он сел на край дивана, ссутулился и сказал: "Этот мир безумен, какой смысл жить?" Я никогда не видела Ошо в каком-нибудь другом состоянии кроме блаженства. В период тюрьмы и разрушения коммуны он оставался незатронутым. Сейчас он не был в печали или гневе, просто усталый. Он выглядел усталым, когда он сидел и смотрел в никуда, а я стояла в нескольких футах от него, не способная двигаться. Все, что я могла сказать, было бы поверхностным, любой жест, который я могла бы сделать, был бы бессмысленным. В моем уме проплыла мысль, что это его свобода чувствовать так, и нет ничего, что я должна была бы сделать, чтобы вмешаться.