Протоколы колдуна Стоменова - Ценев Вит. Страница 6

Следователь (кивая): – Черная месса…

Стоменов: – А это вы, Сергей Дмитрич, как угодно называйте, хрен редьки не слаще. Знаете, не завидую я бабам тем, которые с Оленькой познакомились. Ладно, если померла просто. А как если нет? Это ж муки нечеловеческие…

Но дальше, Сергей Дмитрич, вы никак не угадаете, чему ее Никола наш науськал. Или скумекаете?

Следователь: – Мм-м…

Стоменов: – «Ты, – говорит Никола, – землицы положи, как обычно, сразу в полную луну, куклу изготовь и ладанку мою зажги. Дальше все само собой исполнится». Вот и вся арифметика.

Следователь: – Андрей Николаевич, растолкуйте непутевому, что за петрушка такая это – с могилами, с землей, с мертвыми… Почему Смертная Сила? Разве сила жизни слабже будет? Неубедительно как-то…

Стоменов: – В Китае одна старуха образовала тайное женское общество, занимающееся околдованием мужчин. Ночью они отправлялись на кладбище, отыскивая могилу молодого человека, оставшегося целомудренным до самой своей смерти. Откопав могилу, женщины извлекали оттуда несколько костей, после чего носили их с собой или прятали в укромном месте. И если кто-то из мужей в чем-то не угодил им, они особо отмечают на кости время рождения его, а саму кость зарывают или в море бросают. И становится с течением времени этот муж сумасшедшим. Или он тяжело заболевает, что ведет за собой неминуемую смерть. У приречников Обских другое поверье было: подложишь в гроб к умершему клок одежды или волос обидчика своего – и умрет он скоро, заберет его покойничек с собой. Торжество в смерти заключено неодолимое, неотвратное. Если ты дом свой покинешь, который сам срубил, поставил, обжил, своим духом пропитал, – пройдет тридцать лет, и не останется в месте том ни крупицы духа твоего. А захоронишь человечка случайного, неведомого – и пятьсот лет пройдет, а земля дух его смертный хранить будет, силу Магу дать сможет… Вот так, Сергей Дмитрич, выходит. Умеючи челобитную смерти бьешь – чудеса творить сможешь, жизнь лучше узнаешь, краше будешь. Неумеючи возьмешься – иль ум потеряешь, иль Смерть примешь, которой невежно кланяться вздумал. Бывает и так – не ведают люди, а преклоняются, и дается им сполна. Приходят другие на то же место, не преклоняются – и звезды содрогаются, видя, как мир их рушится…

Следователь: – Чего ты, Андрей Николаевич, загадками заговорил, не пойму я тебя?..

Стоменов: – Загадки, Сергей Дмитрич, ты в Москве у себя разгадывай. Чаша вами будет горькая испита – заговорите вы плохо о мертвых, а могилы в доме своем оставите… Я об Ульянове вашем говорю да о смертных, в стены замурованных. Случайна сила ваша, потому что Знания не имеете, но и ее потеряете, потому что оплюете могилы, но рядом их оставите. Худо из речки пить, в которой врага своего утопил. Ты думаешь, Сергей Дмитрич, люди в мавзолей этот рвутся, чтобы на Ульянова вашего посмотреть? Медом там, что ли, намазано? Нее-е-т, голубчик, это они Силу почуять приходят! Великая Сила там есть… Мертвое всегда величественно, вспомните пирамиды Египетские, живое – преходяще, скоротечно, случайно. Как вы, как я, как птицы и звери вокруг… А ты попомни – оплюют вашего Ульянова, и придут в ваши дома беды великие. Забыли мудрость народную: «О мертвых или хорошо, или ничего» – так вам кровью сие отхаркнется.

Следователь: – Ты, Андрей Николаич, не чревовещай: девчонку сгубил, а нас тут поучаешь…

Стоменов: – А ты не мешай, не мешай все вместе. Человека извести – дело пустяшное, ненаказуемое, а вот смерть его не уважишь – заплачется слезами горькими и на этом свете, и на том. Пришел немец в дом твой – ты его убил, и лад с ним, но если слова доброго сказать могилке его не сможешь – так и не хорони его рядом с собой, а где-нибудь далеко-далеко, где нога твоя больше не ступит. А то, что лисы по кладбищам шмыгают спокойно, медведи бродят – так не удивляйся, в звере зла нет, они как дети малые… Никола со зверьем, как я с тобой сейчас говорю, говорить мог, но не словом – Силою своей. Той Силою, что я мужиков на подмогу позвал, рта не раскрыв, – и услышали. Запомни, Сергей Дмитрич, отхаркнется. До конца века нынешнего почем зря рвать друг друга будете.

Следователь: – Ладно, ладно, поживем – увидим. Расскажи лучше, Андрей Николаевич, как ты Магом силы своей смертной сделался, а я послушаю.

Стоменов (глухо, опустив голову): – Сон мне был сегодня под утро, Никола был, пост у меня начинается – три дня и три ночи. Сергей Дмитрич, скажи хлопцам своим, чтобы не докучали, – не ем я три дня, уговорились? (Следователь кивает головой). И еще просьба к тебе будет – водицы бы мне в эти дни особой – до льда ее сморозить, а затем оттаять… Этой водичкой я три дня и буду питаться…

Десятый день допроса

Стоменов: – Как я отношусь к женскому полу? Хорошо отношусь, чего еще тут скрывать. А вот как девки меня любят – так это любо-дорого послушать! Нам, Борислав, как заповедано: желанья плотского не чурайся, женской ласки периодически вкушай всласть, а если на какую хранитель особо укажет – семя свое дай ей, чтоб, значит, потомство твое по свету шло. Глянется если баба какая особенно – с ней всю жизнь оставшуюся провесть можешь, но только с условием одним-единственным: не быть в союзе этом деток никогда. Так нам Никола заповедовал: «Семя Кривошеевское в третьем колене тогда только сильным сделается, когда дите, народившееся во втором или в первом, без отца своего будет с рождения своего». От чего так – не знаю я, Борислав, да только семя свое Кривошеевский или Никитовский сеет, но воспитывателем народившегося не становится, равно как и баба, – если в чреве своем от мужика какого-то нужного в чреве своем носит, то и по разрешению благополучному воспитывателем мужика этого делает и больше ребенка этого не видит никогда.

Ну а если баба из наших полюбовника найдет себе на веки вечные, а бабе нашенской такого найти, что тебе затылок почесать, трудов не составляет, она плечом поведет – да и повалится полюбовник этот в ноги ей… Так вот, и ей тогда деток не иметь никогда будет. Так Олюшка наша поживает – та, которую поминал я уже, как баб из других деревень изводила она… Живет с миленком своим в краях швейцарских, домик у них там ладный, живут вдвоем, мужик ентот надышаться на нее не может. Она его подмолодила Силою Магии втайне, хвори многие у него извела, ни слова об этом ему не сказав. Любит его она, сильно любит, Борислав… И знаешь, скажу я тебе что? Смерть-то ей раньше принять придется, да только и он за ней поутру на день следующий помрет. Вот и выходит сказочно – и жили долго и счастливо, и умерли в один день… И в царстве ином любить друг дружку будут вечность, так уж она для себя и для него выбор сделала…

У меня, Борислав, девять деток по миру этому ходят, восемь сынков и одна девка. Их я не видел никогда, но коли чего знать о них захочу – хранители всегда скажут все в подробностях. У Николы четыре сыночка будет – трое по Руси шастают, а один, значит, гражданином Америки является, с именем нерусским. Отчего так по-разному выходит – так это не нам решать, а хранителям нашим, а по страстям телесным – тут уж мы сами распорядителями будем… Слышал, Борислав, сказочку, где шапка-невидимка была? Так вот, у меня и у других, Кривошеевских, как будто эта шапка-невидимка имеется. Ты не хмылься, а до конца дослушай! (вероятно, следователь сгримасничал, я этого не заметил. – Дополнение К. Ракшиева). Мы ведь, Борислав, до людского внимания не особо охочие будем. Возьми соседев моих – жили рядом, а ничего они сказать-то обо мне не сказали, верно? Видеть они меня видят, да не замечают совсем. Мимо меня их взгляд проходит, словно интересу к персоне моей нет у них ни на грош, словно и нет меня там, где я стою… Вот это и есть шапка-невидимка, про которую объясняю я тебе. Никакая, конечно, не шапка это, а состояние духа особое, колдовское, магическое – чтоб, значит, от любопытства и любознательности человечьей хорониться, для глазу людского неприметным делаться. Во как, воодушевился ты, смотрю, никак пользу для наук шпиенских ваших почуял, ась? Только не о шапке этой речь я веду, а о том, что если время утех любовных настает. Если девка какая-нибудь интересна мне стала, то шапочку снять эту надобно, потому как не имеет к тебе интереса ни люд, ни зверь, если угодно, пока в настрое этом находишься. А как снял – тут и девку охомутал крепко-накрепко. По законам библейским выходит, что грехом великим прелюбодеяние является, а если по-нашему, то благость и Сила в этом выходят немалые, только правильно взять уметь это надобно. Никола так науку эту давал: коли не знаешь утех любовных, то познать должен непременно – с этого путь Мага начинается, Борислав, хотя и странным тебе это казаться может. Если баба целомудрие свое утеряла, а удовольствиев нету, то сладить так все надобно, чтобы пришло к ней это. Никола для этого и мази особые делал, и настои травные, и смеси трав сушеных, для костров предназначенных.