Симплегады - Етоев Александр Васильевич. Страница 6

– Тишкин? Нового ничего? Так. А Масленников? У себя с дедом? Понятно. Если будет что новое, немедленно мне.

Он дал отбой.

– Вот, капитан. Все на своих местах. Ты, я, Масленников. Николаев, и тот на месте. Спит себе в домике на колесах на стоянке у Каменного моста. Храп хочешь послушать? Как хочешь, а то – могу. Интересно, на что он рассчитывал, когда выскакивал на машине на площадь?

Лежнев забарабанил пальцами по столу.

Засветился сигнал вызова. Барабанная дробь оборвалась. Старший навис над экраном и сильно наморщил лоб. Слушая, он массировал темную впадину у виска.

Кравец поднял голову, ожидая сигнала отбоя.

– Ага. – Лежнев нарушил молчание. – Все-таки отыскался.

Выбрался из подвала на Маклина и сейчас приближается к дому? Крадется? Очень хорошо. Ни в коем случае. Если задержите, расстреляю. Пусть спокойно войдет в квартиру. И чтобы ни одного идиота, ни одного пугала на пути. Головой отвечаете, ясно? Выполняйте. Там будет видно. До особого распоряжения.

Он уже собрался пойти на поиски деда, когда прозвучал звонок.

– Дедушка! – закричал Мендель, выбегая в прихожую. Но вдруг понял, что дедушка не станет звонить, у дедушки ключ и он всегда открывает сам. Менделю сделалось страшно.

Звонок повторился.

Мальчик шагнул к двери и остановился, не решаясь открыть.

«Сделать вид, что в квартире никого нет. – Он на цыпочках отошел к стене, но тут же подумал: – Свет! Во всех комнатах он зажег свет. Какой смысл прятаться, когда он выдал себя светом.»

Дверь молчала. «Ушли?» Прижимаясь к стене, он приблизился к самой двери и посмотрел в глазок. По ту сторону стоял Владимир Сергеевич Масленников.

– Ну, ты и устроил иллюминацию, – сказал Масленников, входя. Он щурился после лестничной полутьмы, а когда глаза пообвыкли, Владимир Сергеевич внимательно осмотрел прихожую. Потом обернулся к двери и подергал за ручку, проверяя замок.

– Сюда никто сейчас не звонил?

– Никто. – Мендель хотел сразу спросить про дедушку, но Масленников, словно угадывая вопрос, сказал:

– Мне позвонил Натан Иосифович. Сказал, что тебя с обеда нет дома. Послушай, где ты пропадал все это время?

Мендель рассказывал долго, слишком живыми были воспоминания. Он волновался, говорил путанно и, наверное, не очень понятно.

Масленников изредка его прерывал, задавая простые вопросы.

– Значит, главный был в маске? А другие?

– Хронощуп, так-так. Забавно.

Когда рассказ был закончен, Владимир Сергеевич долго молчал и только покачивал головой в такт каким-то своим мыслям. Он смотрел в пол, разговор они вели в кабинете. Потом, словно очнувшись, Масленников сказал:

– У меня есть все основания думать, мальчик, что при всех твоих неудачах тебе сегодня все-таки крупно повезло. Если бы не твой дед…

– Мой дед?

– Да, он первый забил тревогу.

– Значит, он… то есть вы… И та машина на площади…

– Погоди, Мендель. Еще будет время для разговоров. И… место.

А здесь лучше помолчать.

Масленников приложил палец к губам и глазами обвел комнату.

– Я проверял, здесь никого нет. – Мендель понял его по-своему.

– Вот и хорошо. Но разговоров лучше поменьше.

Намек Масленникова на то, что спасение Менделя не случайно, придало мыслям мальчика новое направление.

«Вот оно что, – подумал он, втайне радуясь такому сильному покровителю. – Все правильно. Дедушка звонит Масленникову. Владимир Сергеевич сразу же…»

Здесь мысль забуксовала. А сам Владимир Сергеевич, откуда он мог знать, что пожарники приведут его именно к тому дому с колоннами? Этот простой вопрос окончательно сбил мальчика с толку. Не сами же пожарники сообщили Масленникову.

Мендель смутился. Потом подумал: «А не все ли равно? Главное – спасся. Чего тебе еще надо? Вот только странно – почему здесь нет дедушки?»

Должно быть, Масленников заметил его смущение. Он сказал, заглядывая Менделю в глаза:

– А что касается твоего деда – ведь ты о нем сейчас думаешь, верно? – за него не беспокойся. С ним ты скоро увидишься, подожди. Пока не спрашивай, где он. На то есть причины.

Взгляд его был глубок, и в нем жила белая искорка, та, которая – Мендель точно знал – отличает доброго человека.

– Поверь мне, я не желаю зла ни тебе, ни твоему деду. Я знаю твоего деда, и он знает меня. Поэтому я сейчас здесь.

Он замолчал.

Мендель стал вспоминать, что же он знает про Масленникова. Порой Владимир Сергеевич гостил у них вечерами. Инженер был одинок и, живя по-соседству – в том же дворе, напротив, – заходил к деду на рюмку-другую коньяка. Мендель никогда не интересовался их длинными взрослыми разговорами, мало ли о чем они говорили. А говорили они подолгу, совсем забывая о времени, часто засиживались до утра, и в дедовском кабинете после таких разговоров табачный запах держался по нескольку дней, хотя курил один только Масленников. Иногда после ухода гостя дед качал головой и говорил, кивая на дверь: «Вот человек… А еще говорят – судьба. Не знают, что говорят. Вот у кого – судьба».

Неожиданно Масленников хлопнул ладонями о колени. Мендель вздрогнул.

– Ах, я подлец! Ты же голодный, а я тебя разговорами кормлю.

– Я не хочу есть, мне, правда, не хочется.

– Никаких «не хочу». Будем считать, что временно хозяин здесь я. Твой дед меня уполномочил, и без споров, пожалуйста.

Только он это сказал, как на низкой тумбочке у стены запел зуммер видеофона.

Мендель сделал движение туда, но Масленников его остановил.

– Я сам.

Он подошел к аппарату, но помедлил, прежде чем взяться за трубку. Потом скосил взгляд на мальчика. Мендель пожал плечами. Масленников ему улыбнулся и поднял трубку.

Зуммер умолк. Стало тихо. Масленников молчал. Мендель сидел, не двигаясь. Трубка молчала тоже. Экран видеоблока не превратился из серого в голубой. Видеоблок не работал. Должно быть, у того, кто звонил, имелись причины не показывать им лицо. Но и голоса он пока подавать не собирался.

Игра в молчанку затягивалась. Тогда Масленников осторожно, как брал, положил трубку на место.

– Ошиблись, – сказал он спокойно и кивнул в сторону кухни. – Ну-ка быстро к столу.

Ужин прошел в молчании.

Когда Масленников чистил ножом апельсин, Мендель спросил, не выдержав:

– Владимир Сергеевич, а я правильно сделал, что бросил ту пуговицу в воду?

Масленников как-будто не услышал вопроса. Он еще какое-то время продолжал вести нож по кругу. Маслянисто-оранжевая кожура аккуратно укладывалась на стол и сворачивалась на нем толстой пахучей спиралью.

– Помнится, у твоего деда всегда водился коньяк, – сказал он словно бы невпопад.

Мендель сразу же отозвался:

– Я принесу – он там, за книгами, у окна.

Мендель хотел уже встать, но Масленников придержал его за руку.

– Подожди. Хотя нет, принеси. Только ради Бога не подходи близко к окну.

Мендель пошел, но Масленников остановил его снова.

– Пойдем вместе. Ты покажешь, я сам возьму.

И вдруг, неожиданно повернувшись к Менделю, спросил:

– Пуговица, про которую ты спрашивал, – ты действительно сделал бы то, что они сказали?

Мендель не успел даже слова вымолвить, как Масленников весь как-то осунулся и потемнел лицом. Он положил руку мальчику на плечо и, слегка прихлопывая ладонью, сказал тихо:

– Не надо отвечать, прости. Считай, что я тебя ни о чем не спрашивал. Раз ничего не было, то и быть ничего не могло. Это я – старый дурак.

Мендель молчал. Он вспоминал себя сперва там, у дома с колоннами, потом под мостом, когда он смотрел на расходящиеся по воде круги. Нет, никого убивать он не собирался. Он и не думал о том, что придется повернуть ладонь в сторону каких-то незнакомых людей. Он вообще об этом не думал, тогда он просто желал себе смерти, себе и никому больше.

– Так вот, братец, знай. Чтобы ни мне, ни тебе больше никогда этим не мучаться. То, что они положили тебе в ладонь, это ничто. Обманка. Сам посуди. Какой нормальный преступник доверит первому встречному несовершеннолетнему мальчику какое-то страшное оружие. Излучатель. Все это блеф. Тебя просто испытывали. Потом… Ты же сам их… мог. То есть ты, конечно, не мог. Но они-то обязаны мерить других по своим меркам. Так что все это блеф, и пуговица не для убийства.