300-летняя Брачная ночь Атлантиды - Блаженный (Береславский) Иоанн. Страница 18

Даная сподобляется непорочного зачатия, и в своей истаивающей тоске рождает прекрасного мальчика неземной красоты.

Она наречет его Персей. Мальчик премудр, как богомладенец. Начинает говорить, едва придя в мир. Он сирота. У него нет отца. Даная станет ему отцом и матерью — как Пресвятая Богородица Христу.

«Боже, как щедр и милостив ты, Сладчайший, если даровал мне подобное чудо!» — не нарадуется небесной радостью Даная. Не отпускает Персея из рук своих ни днем, ни ночью. Не отводит от него глаз. Она не нарадуется его духовности и мужественности, его смирению и всеведению. Всматривается в его лик, различая в нем лик сладчайшего Возлюбленного. Она воздает сыну божественные почести, его как воплощенное Божество, понимая что он сын Божий.

«О, Ты пришел и запечатлелся в нашем сыне, — говорит она восторженно, и глаза ее сияют божественным огнем. — Ты прекрасен, мой Сладчайший. Ты сподобил меня, простую смертную, видеть Тебя воочию. Плод нашей любви — божественный младенец Персей. Теперь Ты неотступно со мной. Я могу видеть Тебя во плоти, ласкать и целовать!»

Радуется и ликует Даная. Поет песнь невесты-матери.

С рождения мальчик наделен божественным разумом и говорит вещи столь высокие, что стоит за ним записывать как за премудрым старцем, изрекающим сентенции и поучения. Ему открыты все науки, ремесла и искусства. Персей свободно плавает в аквариуме происходящего, читает Книгу Жизни. Как оракул, предсказывает события. И как если бы был обычным смертным, рожденным от земной женщины, подробно в деталях описывает своей матери, что происходит во дворце его деда Акрисия.

Мнительный старец, бедный «Иван Грозный» греческой трагедии-мистерии ни о чем не подозревает. Его дочь безумна. Лекарства не помогают. Она, должно быть, обречена умереть в безумии.

Акрисий решает больше не мучать ни себя, ни ее и прекратить свои посещения. Впрочем… «Почему крики радости и даже детский смех доносятся из подземелья?» — прислушивается истерзанный страхами старик. Что это? Даная как будто играет с кем-то… Ее голос напоминает веселые игры, коим она предавалась со своими подругами в детстве.

«Должно быть, дочь окончательно сошла с ума. Ничего не поделаешь» — успокаивает свою совесть бедный Акрисий. Но откуда детский смех? Как будто радостно смеется мальчик. Заливается смехом чья-то детская душа, и смех — неземной, божественный, бесстрастный — как ликующий клич.

«Я должно быть брежу!» Акрисий прислушивается и опять слышит детский голосок, заливающийся смехом, как если бы это был мальчик Эрот, пускающий стрелы, дивно покоящийся на постельном одре.

«Или я обезумел, как моя дочь?»

Со светильником в дрожащей руке Акрисий спускается в мрачное подземелье из бронзы и драгоценных камней, им же самим сооруженную темницу для своей любимой дочери Данаи. И видит как счастливая Даная резвится с мальчиком. Оба не нарадуются и заливисто и раскатисто смеются.

— Кто этот ребенок?! — спрашивает в ужасе Акрисий. Его обезумевшая от помыслов душа злобно окрысивается. Предсказания оракула опять приходят на ум. Как посмел ребенок проникнуть в подземелье за семью замками, куда нет доступа ничему живому, ни свету дневному?

— Это мой сын. Я не нарушила данного мной обета вечного девства. Сам таинственный Жених, совершенный Возлюбленный пришел ко мне. Я зачала от Всевышнего. Имя богоравного младенца Персей. Персей, поцелуй дедушку.

Персей с любопытством смотрит на Акрисия. А тот дрожа отмахивается и в ужасе отступает: «Нет! Нет!» Светильник в его руках гаснет. Ладони обжигает горячее масло, но он больше ничего не чувствует.

Не говоря ни слова, он возвращается в свои покои. После долгой депрессии решает: «Если Даная говорит правду, если она родила ребенка не от негодяя, проникшего в подземелье незаконным образом, ценой обмана, а от самого Зевса, — пусть боги позаботятся о ней и младенце. Я повелю построить для них маленький ковчег, оковать его железом и запечатать. Пусть он носится по морским волнам. Дальше будь как будет. Тем самым я избегу наказующего перста судьбы. Моя дочь, если Всевышний захочет, останется в живых и я избегу греха дочереубийства».

О, недолго длилось третье страстноoе после второго (скорбные часы одинокого затвора в подземелье аргосского дворца). Соловецкая зековка Даная родила богомладенца. Теперь ей суждено войти в таинственный ковчег, как Ионе в чрево кита.

— Отец, я согласна. Знаю, ты не можешь ошибаться. Но пожалей мальчика. Оставь его!

— Я принял решение. Твой ребенок принесет мне смерть. Поверь, я не хочу зла ни тебе, дочь моя, ни твоему сыну.

Корабль готов. Акрисий повелевает поместить в ящик-ковчег три священных предмета: чашу с мирро, свечу и медаль с изображением Зевса. «Всевышний да будет в помощь тебе, дочь моя. Кто дал жизнь твоему младенцу, позаботится о нем и тебе».

Со слезами на глазах несчастный старец повелевает заколотить сундук. В нем два живых агнца — Мария и Христос Эллады.

Торжественно, как в брачные покои входит Даная в ковчег, крепко держа на руках спящего мальчика. Садится. Сундук забивают и спускают в море.

Как пишет Овидий в «Метаморфозах», гибель грозит Данае и ее сыну. Волны бросают ящик из стороны в сторону, то высоко поднимают его на своих гребнях, то опускают в пучину. Нескончаемо долго носится «ноев ковчег» Данаи по водам Эгейского моря.

О, что испытывают страстнаoя дева и ее маленький христос! Как крепко прижимает она тельце сына: «Дитя мое, недолго было счастье мое на земле. Потерпи. Бог не оставит нас».

«Не отчаивайся, мама. Молись. Всевышний сохранит нас. Я читаю книгу судеб. Мне предстоит свершить еще много подвигов во славу Вышнего. А тебе — счастливая старость в Аргосе»

Оба, мать и сын, теряют сознание от головокружения и нескончаемых ударов. Ящик шатает из стороны в сторону. Трясет ковчег лукавый, но незримая десница Вышнего хранит обоих. Они и здесь, в морском аду, в беспросветной пучине и бездыханной ночи, счастливы.

Богоподобная Даная и ее божественный младенец, как запечатанные в консервной банке, носятся по морским волнам. Какой удел, Боже, для совершенных святых! Какие испытания для совершенных помазанников!