Автобиография духовно неправильного мистика - Раджниш Бхагаван Шри "Ошо". Страница 18

Времени было в обрез, всего одна ночь, а сутра о лотосе очень большая. Но когда человек теряет голову от любви, он становится способным на все. Юноши разошлись по домам, а наутро вперед вышли трое. И все трое правильно пояснили смысл сутры.

Тогда девушка сказала: «Вас стало меньше, но я все равно не могу выйти замуж сразу за троих. Было триста, осталось трое, но мне нужен только один. Давайте не пожалеем еще двадцати четырех часов. Я выйду за того, кто не просто понял смысл сутры, но и постиг ее душой. Вы все правильно объяснили, но это логические выводы. Это, конечно, лучше, чем просто повторять слова, вы все-таки вникаете в содержание, но понимаете его умом. А теперь я хотела бы видеть медитативное постижение, духовное переживание. Я хочу видеть, как лотос проникает в вашу личность, как вы сливаетесь с ним и обретаете его черты. Я хочу ощутить это. Увидимся завтра».

Наутро явился только один юноша, и он действительно постиг сутру всей душой. Девушка привела его к своему дому за чертой города. Юноша никогда прежде не видел такого дома — тот был чудесен, словно его перенесли сюда из царства грез. У ворот стояли родители девушки. Они обняли юношу и сказали, что счастливы его видеть.

Девушка вошла в дом и о чем-то пошепталась с родителями. Затем родители снова вышли на крыльцо и сказали: «Входи. Она ждет тебя. Ее комната вон там». Он вошел в дом, открыл дверь, но там никого не было. Дверь вела не в комнату, а в прекрасный сад. Юноша огляделся — может быть, девушка спряталась среди деревьев? Да, должно быть, она проходила тут, ведь на тропинке остались следы. И юноша пошел по этим следам. Он прошел добрую милю — сад кончился, и теперь парень оказался на берегу чудесной реки. Но там девушки тоже не оказалось. Следы исчезли. На песке лежала лишь пара туфелек — золотых туфелек его любимой.

Юноша ничего не понимал. Что происходит? Он оглянулся назад — но там не было ни сада, ни домика, ни родителей. Все исчезло. Он повернулся было к реке — но и река исчезла, и песок, и золотые туфельки. Осталась лишь пустота, в которой зазвучал громкий смех.

И юноша тоже рассмеялся. Он понял, на чем женился.

Эта притча прекрасна. Юноша женился на пустоте, он взял в жены ничто. Это тот самый брак, которого извечно искали все великие святые. Так становятся невестами Христовыми или гопи Кришны. Но все исчезает — тропинка, сад, дом, девушка, даже следы на песке. Все исчезает. Остается только смех — смех, исходящий из самого чрева Вселенной.

Я с самого раннего детства был влюблен в тишину. Я сидел молча, сколько хватало сил. Естественно, домашние считали меня бездельником — и были совершенно правы! Так и есть, я — бездельник, но ничуть об этом не жалею.

Доходило до того, что я мог сидеть себе, а мама подходила и говорила, например: «Прости, но дома никого нет, а мне нужно, чтобы кто-то сбегал на базар за овощами». А я продолжал сидеть и отвечал: «Если кто-то появится, я непременно передам».

Все привыкли смотреть на меня как на пустое место — не имело значения, тут я или нет. Время от времени они снова пытались поручить мне какие-то дела, но быстро бросали эти попытки и говорили: «Оставим его в покое, все равно толку не будет». По утрам меня просили что-нибудь купить на рынке, а вечером я приходил и говорил: «Я забыл, что нужно было купить, а теперь базар уже закрылся...»

Мама как-то сказала: «Ладно, мы сами виноваты. Мы целый день ждали, но дело не в этом. Просто не нужно было тебе ничего поручать. Интересно, чем же ты сегодня занимался?»

«Я вышел из дома и увидел чудесное дерево бодхи», — ответил я. Именно под деревом бодхи достиг просветления Гаутама Будда. Собственно, благодаря нему это дерево и получило свое название. Никто уже и не помнит, как называли эти деревья до просветления Будды. Какое-то название, конечно, было, но после Будды дерево переименовали в его честь.

У нас возле дома действительно росло красивое дерево бодхи. Оно просто манило меня. Под его сенью всегда царила тишина и прохлада, никто мне там не мешал. Я не мог пройти мимо, хоть чуток под ним не посидев, а иногда мог сидеть там и весь день напролет.

После нескольких подобных случаев родители решили вообще меня не беспокоить. Они вели себя так, будто я вообще перестал существовать, и это меня безмерно радовало. Это принесло мне удивительную свободу. Никто от меня ничего не требовал, а когда никто от тебя ничего не хочет, ты погружаешься в молчание. Мир принимает тебя как часть себя, потому что ничего уже от тебя не ждет.

Когда я задерживался допоздна, меня искали обычно в двух местах — либо в доме моей Нани, либо под тем деревом бодхи. Поскольку поиски начинали с дерева, я обычно забирался по веткам на самую верхушку. Домашние подходили и говорили: «Нет, тут его, похоже, нет».

А я кивал головой и мысленно говорил: «Это точно. Меня здесь нет».

Моим первым внетелесным переживанием стало падение с дерева. Я медитировал обычно на задворках университета, на прекрасном холме с тремя высокими деревьями. Там было очень тихо, никто туда не ходил. Я забирался на одно из деревьев и медитировал. Однажды я вдруг понял, что продолжаю сидеть на ветке, а тело мое упало и лежит под деревом. Я оставался наверху и соображал, как вернуться в тело. На счастье, мимо шла женщина из соседней деревни, она несла продавать молоко и заметила лежащего неподвижно человека. Она, должно быть, слышала, что в тех случаях, когда внутреннее тело отделяется от внешнего, нужно потереть человеку межбровье — точку «третьего глаза», врата входа. Покидая тело, дух оставляет эти воротца открытыми.

И она потерла мне лоб. Я видел, как она подносит руку к моей голове, а в следующий миг уже открыл глаза, поблагодарил крестьянку и спросил, как ей это удалось.

Она сказала, что просто слышала где-то об этом. Она была из глухой деревушки, но и туда доносились распространенные слухи о том, что именно через «третий глаз» дух покидает тело и возвращается назад.

Я искал врата просветления, сколько себя помню — с самого раннего детства. Должно быть, эта мечта осталась у меня от прошлых жизней, потому что не было ни дня, когда бы я не занимался этими поисками. Конечно, все вокруг считали меня чудаковатым. Я никогда не играл с другими детьми. Я даже не заговаривал со своими ровесниками. Мне они казались туповатыми. Они и в самом деле занимались поразительными глупостями. Я никогда не хотел играть в футбол, волейбол или хоккей. Естественно, все считали меня странным. Что до меня, то я тоже пришел к такому выводу. Повзрослев, я понял, что на самом деле странный не я, а весь наш мир.

Последний год жизни дома, когда мне исполнился двадцать один год, стал периодом душевных срывов и духовных прорывов. Разумеется, все те, кто меня любил — родители, друзья и преподаватели, — отчасти понимали, что со мной происходит. Но почему я так отличался от остальных детей? Почему часами сидел с закрытыми глазами? Зачем усаживался на берегу реки по ночам и смотрел в звездное небо? Естественно, те, кто не понимает подобных вещей — а мне и не очень-то нужно, чтобы их понимали, — считали меня сумасшедшим.

Меня почти не замечали даже дома. Меня постепенно перестали о чем-то спрашивать. Все вели себя так, будто меня здесь нет. И это мне нравилось — так я превращался в ничто, в пустоту, в полное отсутствие чего-либо.

Тот год выдался примечательным. Я окутал себя пустотой. Я утратил какую-либо связь с внешним миром. Если мне напоминали, что пора искупаться, я шел купаться и сидел в воде часами. Им приходилось стучать в двери и кричать: «Эй, выходи! Ты там уже столько сидишь, что на месяц хватит!» Я ел, когда мне говорили, что пора поесть. Если никто об этом не напоминал, я мог не есть несколько дней кряду. Нет, я не постился, я и не думал соблюдать посты и гонения. Мне хотелось одного: как можно глубже уйти в себя. Врата тянули меня магнитом, эта сила была непреодолимой. Меня всасывало, как в «черную дыру».