Пещеры древних. (THE CAVE OF THE ANCIENTS) - Рампа Лобсанг. Страница 40

Полураздетые женщины совершенно не взволновали меня, не возбудили во мне какого-либо особого интереса, так как буддисты, индуисты и, фактически, все люди Востока знают, что секс необходим в человеческой жизни. Я знал, что сексуальные переживания являются, возможно, наивысшей формой экстаза, доступной человеку во время его телесного существования. По этой причине многие из наших религиозных картин изображают мужчину и женщину — которые обычно считаются богом и богиней — в очень тесных объятиях. Благодаря тому, что реальные факты жизни и рождения были так хорошо известны, отсутствовала особая необходимость скрывать сущность этих фактов, и иногда какая-то деталь картины была почти фотографической. Для нас такая деталь ни в коей мере не была порнографией, непристойностью, а считалась просто наиболее подходящим способом иллюстрации того факта, что союз мужчины и женщины порождает определенные особые чувства. Нам было известно, что союз душ позволяет испытывать намного большие удовольствия, но, конечно, не в этом мире.

Из бесед с торговцами в городе Лхаса и в деревне Шо, а также со странниками, отдыхавшими на обочине дороги возле Западных ворот, я получил изумительную информацию о том, что в западном мире считалось непристойным показывать свое тело другим людям. Я не понимал причины этому, поскольку наиболее элементарным фактом жизни является существование двух полов. Я помнил беседу со старым торговцем, часто путешествовавшим между Калимпонгом в Индии и Лхасой. В течение довольно значительного времени я старался встречать его у Западных ворот и приветствовать с еще одним успешным посещением нашей страны. Мы часто стояли и болтали в течение некоторого времени, я сообщал ему новости Лхасы, а он рассказывал мне новости большого внешнего мира. Кроме того, он часто приносил книги и журналы для моего Наставника, ламы Мингьяра Дондупа, и у меня появлялась приятная задача их доставки. Этот знакомый торговец однажды сказал мне:

— Я много рассказывал тебе о западных людях, но я до сих пор не понимаю их. Одна из их поговорок особенно непонятна мне. Они говорят: «человек создан по образу Бога», и в то же время они боятся показывать свое тело, созданное, по их утверждениям, по подобию Бога. Не означает ли это, что они стыдятся внешнего вида Бога?

Он вопросительно взглянул на меня, и я, конечно, был в совершенной растерянности, я не знал правильного ответа на этот вопрос. Человек создан по образу Бога. Мы, так называемые язычники, не стыдились своих тел, мы знали, что без секса невозможно продолжение рода. Мы знали, что секс, в определенных случаях и при определенных условиях, конечно, увеличивает духовность мужчины и женщины.

Я был так же поражен, когда услышал, что некоторые, возможно, годами состоявшие в браке мужчины и женщины никогда не видели обнаженных тел друг друга. Когда он сообщил, что они «занимаются любовью» только с опущенными шторами и без света, я, помню, подумал, что мой информатор принимает меня за неуклюжего деревенского парня, который слишком глуп, чтобы знать о вещах, происходящих в мире. После одной из подобных встреч я решил при первой возможности расспросить своего Наставника, ламу Мингьяра Дондупа, о сексе в западном мире. Я повернулся спиной к Западным Воротам и помчался по дороге к узкой, опасной тропе, которую мы, чела Чакпори, предпочитали использовать вместо общедоступной дороги. Эта тропа могла испугать альпиниста, часто она пугала также и нас, но было делом чести не использовать обычную тропу, когда мы были с ребятами постарше и, по-видимому, получше нас. Способ подъема по тропе делал необходимым подтягивание на остроконечные «зубы» скалы, осторожный спуск на руках с некоторых открытых уступов и постоянное выполнение таких действий, которые не станет делать ни один человек в здравом уме, если судьба не гарантирует ему удачу. В конце концов я достиг вершины и поднялся в Чакпори маршрутом, от которого наших прокторов хватил бы удар, если бы они узнали о нем. И вот наконец я стоял во внутреннем дворе, намного более уставший, чем при подъеме по ортодоксальной тропе, но, по крайней мере, честь была сохранена. Я поднялся по этому маршруту несколько быстрее, чем некоторые другие чела спустились бы по нему вниз.

Я стряхнул пыль и мелкие камешки со своей мантии и очистил чашку, в которую набились различные небольшие растения, а затем, чувствуя себя вполне представительным, направился на поиски моего Наставника, ламы Мингьяра Дондупа. Огибая угол, я увидел его идущим в противоположную от меня сторону и позвал:

— О Достопочтенный Лама!

Он остановился, повернулся и направился ко мне — действие, которое, возможно, не совершил бы ни один человек в Чакпори, поскольку только мой Наставник рассматривал каждого мужчину и мальчика как равного и обычно говорил, что в каждом видит не внешнюю форму, не тело, в которое человек сейчас облачен, а то — что внутри, что управляет телом. Наставник сам был Великим Воплощением, которое легко опознавалось по его возвращении в тело. Для меня запомнившимся навсегда уроком была смиренность этого великого человека и его постоянное внимание к чувствам не только тех, кто был просто «не так велик», но и тех, кто был — грубо говоря — явно низким человеком.

— Ну что же, Лобсанг, — сказал мой Наставник. — Я видел твое восхождение по запрещенной тропе, и если бы я был проктором, ты бы испытывал сейчас массу страданий в различных местах; для тебя было бы радостью стоять на ногах в течение многих часов.

Он засмеялся и сказал:

— Однако я сам проделывал точно такие же трюки и до сих пор еще испытываю нервное возбуждение, возможно непозволительное, наблюдая за теми, кто совершает поступки, уже недоступные мне. Ну а все-таки, из-за чего спешка?

Я взглянул на него и сказал:

— Достопочтенный Лама! Я услышал ужасные вещи о людях западного мира, и мой ум, воистину, пребывает в постоянном смятении, поскольку я не могу понять, смеются ли надо мной — возможно, меня хотят сделать большим дураком, чем я есть, — или чудеса, описанные мне, на самом деле являются фактами.

— Пойдем, Лобсанг, — сказал Наставник, — я как раз направлялся в свою комнату, намереваясь медитировать, но давай вместо этого обсудим твои проблемы. Медитация может подождать.

Мы пошли вместе в комнату ламы Мингьяра Дондупа, которая возвышалась над парком Сокровищ. Я вошел в комнату вслед за ним.

Вместо того чтобы сразу начать беседу, он позвонил служителю и попросил его принести нам чай. Затем он (и я рядом с ним) пересек комнату и посмотрел в окно на прелестный уголок земли. Уголок, который, возможно, был одним из самых прекрасных мест во всем мире. Под нами, чуть левее, был плодородный густой парк, известный как Норбу-Линга, или парк Сокровищ. Прекрасная чистая вода блестела среди деревьев, и небольшой храм Высочайшего, расположенный на острове, светился в солнечных лучах. Кто-то пересекал реку по каменистой дамбе — тропе поперек течения реки, сделанной из плоских камней, расположенных в шахматном порядке, чтобы не создавать помех воде и рыбе. Я внимательно присмотрелся и подумал, что идущий человек похож на одного из высших членов правительства.

— Да, Лобсанг, он направляется на встречу с Высочайшим, — сказал мой Наставник в ответ на мою невысказанную мысль. Вместе мы наблюдали в течение некоторого времени, так как было приятно смотреть на парк, за которым вилась, сверкая, Счастливая Река, как будто радуясь прекрасному дню. Мы могли также видеть паром внизу, одно из моих любимых мест — для меня неиссякаемым источником удовольствия и восхищения было наблюдение за тем, как паромщик садится на свое суденышко из надутых шкур и весело гребет, двигаясь к другой стороне реки.

Ниже, между нами и Норбу-Линга, по Лингкорской дороге медленно шли паломники. Они проходили, едва взглянув на наш Чакпори, но постоянно следя за тем, чтобы увидеть, если удастся, что-нибудь интересное в парке Сокровищ. Они всегда были начеку, поскольку наверняка знали, что Высочайший находится в Норбу-Линга. Я мог видеть также Кашья-Линга, маленький густой парк, примыкавший к Паромной дороге. Была видна небольшая дорога, идущая от Лингкорской дороги вниз к Кай-Чу, она использовалась главным образом путешественниками, которые хотели переправиться на пароме. Некоторые, однако, использовали его, чтобы добраться до сада Лам, который был на другой стороне Паромной дороги.